тронулась, либо моё желание какие-то неведомые силы выполнили, что более вероятно. И, четвёртое, не знаю, есть ли здесь в помещении ещё болезные, как я, но, кажется, под этим необыкновенным именем имели в виду меня. Информации всё ещё мало, чтобы делать окончательные выводы.
Наконец, та, что заметила моё пробуждение, вернулась, да не одна, а с подмогой, уж очень разные по своему звуку эти люди издавали шаги: тяжелый, будто под тучным телом; легкий, как у ребёнка, но без стука каблуков…и, мне кажется, или это шуршание кожи о пол? Я холодею от одной только мысли, что кто-то пришел со змеёй.
— Действительно, очухалась, — мужской низкий голос. — Ал'Сандр, душенька, откройте глазки, нас так просто не обманешь.
Боясь возвращения боли, пытаюсь найти откоряку. Это достаточно легко.
— Там змея, — тихо шепчу, добавляя побольше страха и опасений в эти два слова.
— Ль'Ву, слыхал? Наконец-то хоть кто-то сообщил тебе правду, ты — змея! — грохочет смехом всё тот же мужчина. Затем моего лба касаются прохладные пальцы. — Мы уж думали всё, заморозила ты своё сердечко окончательно и уже не вернёшься из Пустынных земель.
Значит, первые мысли были правильными. Я — некая ал'Сандр, и, учитывая, что некоего «змея» назвали ль'Ву, получается, это местный способ обозначать фамилии.
— Она боитс-с-ся, — шипяще произносят у меня над ухом, почти касаясь его губами. Я даже чувствую чужое горячее дыхание, от чего дергаюсь и раскрываю глаза. Реакция соглядатаев не заставляет себя ждать. — Нивес-с-с, дорогая, рас-с-скажи, что произошло?
Это окончательно убеждает меня, что начинается новая жизнь. Я попала. В прямом смысле этого слова. Каким-то неведомым образом из Леки Снежинкиной стала Нивес ал'Сандр. Имя-то какое забубонистое. Теперь другая морока — понять, что случилось с хозяйкой этого тела. Если моё сознание так легко проникло в него, значит, первая владелица либо умерла, либо тоже «ушла» куда-то. А мне теперь разбирайся с окружающим миром. Теперь я ничем не лучше младенца, только начинающего познавать всё вокруг.
Что значит фраза «мы уж думали всё, заморозила ты своё сердечко окончательно и уже не вернёшься из Пустынных земель»? Сказать им всем сразу, что я не Нивес и в душе понятия не имею ни о каких землях или же повременить, кто знает, как тут относятся к душам, занявшим чужую плоть. «Лучше осмотреться», — принимаю решение. И выдаю совершенно девчачью чушь, основываясь лишь на догадках:
— Один парень отверг мои чувства, сказал, что ему я не нужна, — и натурально так пускаю слезу, чему научилась, пребывая в детском доме. Как, если не рыданиями, заставить других не лезть не в своё дело.
Кажется, работает, потому что со спины у меня раздаётся цоканье. Поворачиваюсь и наконец-то могу рассмотреть первого, кто со мной говорит. Это невысокая девушка лет пятнадцати на вид. У неё кожа причудливого голубоватого цвета, будто светящаяся изнутри, вместо глаз сплошные белки, в центре лба изумруд.
Голову венчает корона, сплетенная из белых, можно сказать седых, волос, с мелькающими меж прядей маленькими чёрными камнями. Для землянки, как я, это более чем необычное зрелище.
Она протягивает руку ко мне, и я подаю свою в ответ, умом понимая, что в данный момент не управляю собственной конечностью. Едва они соприкасаются, как разряд тока пробегает по кончикам пальцев. Глаза голубокожей незнакомки стремительно чернеют, рот её открывается, являя мне белые заострённые зубы, и слышу:
— Печаль души была столь велика, что сердце хоть и оттаяло, но сознание спит.
— Так и говори, что у девуш-ш-шки амнезия, — вновь шипит знакомый голос.
Теперь я могу рассмотреть и ль’Ву. Мои подозрения подтверждаются — это не совсем человек. Только верхняя часть туловища выглядит людской, ниже располагается внушительных размеров змеиный хвост, на котором и стоит наг. А ведь насколько понимаю, это он и есть. В бытность свою подростком, я интересовалась мифологией, и именно такими на картинках изображают полулюдей-полузмей. Сам по себе мужчина выглядит опрятно: светло-каштановые волосы длиной чуть ниже мочки уха тщательно уложены и перевязаны на затылке, торс и руки спрятаны за чёрной рубашкой с причудливой вышивкой золотом на воротничке и рукавах, а чуть ниже, там, где начинается хвост, что-то наподобие шотландского килта прикрывает все стратегически важные места.
Ль’Ву ободряюще мне улыбается, затем, шелестя, подползает ближе.
— Дитя, что ты помниш-ш-шь? — теперь он настолько близко, что могу рассмотреть мелькающий меж тонких губ раздвоенный язык. — С-с-семью помниш-шь? Имя?
Думаю, это хорошая мысль — притвориться, что многое забыла, чтобы не выдать себя. Поэтому отвечаю:
— Нет.
Свет перестаёт бить в глаза, и теперь я могу разглядеть остальных. Тот, кому принадлежал низкий голос, тоже мужчина. Ростом не более полутора метров, зато такой полненький, что больше напоминает Колобка. Голова лысая, без единого волоска, как бильярдный шар. Одет он в бархатный костюм малинового цвета, а на коротенькой шее повязан чёрный шёлковый платок. Хоть в комнате и не жарко, выглядит потным — мелкие бисеринки влаги на висках и над верхней губой. Обмахивается ладонями с пальцами, больше похожими на сосиски, но это мало помогает.
— Лье’Рар, давно не видел у вас-с-с такой эмпатической реакции, — голос ль’Ву будто песок, переносимый жарким ветром по пустыне.
«Колобок», как я уже успела мысленно окрестить кругляша, присаживается на стул, заботливо подставленный под него. Делает это девочка в чёрном платье по колено и белом фартуке, наряд точь-в-точь как у земных горничных. Две косички, заплетенные по бокам, подпрыгивают при каждом движении ребёнка.
— Ал’Сандр, может, вам воды? — по голосу определяю, что именно она сообщила другим о моем пробуждении. И единственная из персонала, кто озаботился комфортом, судя по обстановке, в больнице.
Я киваю, и тут же к моим губам девчушка подносит стакан с причудливым носиком, из которого очень удобно пить, находясь в той позе, что я есть — почти лёжа. Вода оказывается такой вкусной, будто родниковая, с лёгкой кислинкой от ягод, что лежат на дне прозрачной ёмкости.
— Спасибо, — шепчу ей благодарность и едва-едва сжимаю детскую ладонь.
Тем временем, пришедшие с ней взрослые обсуждают мою судьбу.
— Каан, то, что она страдает амнезией, не делает её опас-с-сной, — это наг обращается к голубокожей девушке, так я узнаю её имя. — Это же прос-с-сто дитя.
Та усаживается на край моей постели, ничуть не смущаясь нарушением чужих границ личного пространства, накручивает на палец прядь белых волос. Свет, отражающийся от чёрных камней, бьет мне в глаза.
— Я согласен с ль’Ву, выводы делать слишком рано. Если мы ошибёмся, то навлечём на себя гнев всех Северных
