в любом виде: и компьютером, и комплектующими к нему.
Лешка знал все новости из мира стремительно развивающейся индустрии IT. И всякая новинка вызывала у него бурный восторг, чем тут же предпочитал делиться со мной.
— Ты посмотри на эту крутизну? — восхищался друг, показывая очередной настольный компьютер, ожидая от меня соответствующей реакции.
Я, как мог, изображал вовлеченность, но моя неискренность выводила Лешку из себя.
— Неужели ты не видишь, что это за чудо? — удивлялся друг.
— У тебя таких «чуд» уже столько побывало, что я не успеваю радоваться, — оправдывался я.
— Ты ненормальный, — выносил очередной приговор моей тупости по части компьютеров товарищ. — Это же 486-й! В Москве 386-е редко встречаются, в основном только 286-е, а это 486-й! Неужели не понимаешь?!
— А, тогда, конечно, — выдавливал я из себя восхищение, совсем не понимая, что обозначают озвученные циферки, — тогда и правда круто.
Лешка продолжал сыпать числами и непонятными словами: «тактовая частота», «КЭШ-память», «мегагерцы», «килобайты», «разрядность шин» и много еще чего. Это всё если и вызывало у меня какие-то ассоциации, то они не имели ничего общего с компьютерами.
Но я делал удивленные глаза и пытался слушать собеседника. Через некоторое время Лешке надоедал мой театр и он со словами: «До чего же ты тупой» прекращал тратить силы на то, чтобы объяснить причины собственных восторгов.
— Вот пройдет немного времени, и ты тоже поймешь, что без компьютеров жить невозможно.
— Но до этого как-то жили, — вяло оппонировал я другу.
— Вот именно: «как-то», — заканчивал дискуссию Лешка.
И уже очень скоро у нас на работе появились компьютеры, которые сначала робко подвинули печатные машинки, а потом взялись решать локальные задачи: составление навигационных планов и планирование полетов. Дальше — больше.
А потом пришел интернет, и всё-всё в мире изменилось. Вдруг выяснилось, что компьютеры из игрушки превратились в средство если и не первой необходимости, то в очень важную и полезную штуку.
Лешка стал еще востребованнее. Он разбирался и в железе, и в программном обеспечении. Он запросто мог соорудить из отдельных комплектующих компьютер, который будет дешевле, но производительнее. Мог создать сайт или написать необходимую программу. Благодаря ему я узнал, что такое электронная почта, и он же мне зарегистрировал мой первый электронный адрес, который я использую до сих пор.
Вот тогда я понял, что Лешка был прав насчет значимости компьютеров и интернета. Окончательно убедил меня в этом случай: я однажды не сумел дозвониться до дежурного по наряду, а значит, не знал свой план работы на завтра. Такое периодически случалось. Дежурный по наряду сидел у телефона с планом работы экипажей и отвечал на звонки в строго отведенное время. В девять вечера он покидал свой пост, и всё: не узнал свой план, значит, завтра утром будь добр к самому раннему рейсу прибыть на работу. Тогда и узнаешь: летишь куда-то — ждешь свой рейс, не летишь — пропал выходной.
Это я и объяснил другу, когда мы договаривались с ним о том, чтобы встретиться. Лешка выслушал, отключился, но через несколько минут перезвонил и сообщил:
— На завтра ты свободен.
— Ты меня разыгрываешь? Откуда знаешь?
— А ты приходи и увидишь. Сам убедишься.
Всё еще полагая, что это шутка, я собрал на завтра вещи и вечером заглянул к другу. Сказать, что был поражен — это ничего не сказать. На большом мониторе наш рабочий в сравнении с ним — малыш, я увидел план полетов моей авиакомпании. Знакомый вид, знакомые рейсы и фамилии коллег вызывали некоторую оторопь.
Лешка насладился эффектом и стал интересоваться, почему одни летят в Токио и Гавану, а другие, например, в Варшаву и Берлин. И куда летать лучше. Я как мог объяснял, но он это так же плохо понимал, как я его компьютеры. И поэтому, выслушав меня, он заявил:
— У тебя послезавтра Берлин запланирован поздно вечером, давай я поменяю на Гавану. Расскажешь мне, правда ли кубинки такие красивые.
— Ты что, с ума сошел… — возразил я.
Но Лешка меня перебил:
— Да ладно. У них там никакой защиты. Они даже не контролируют, с какого компа вносятся изменения.
— Я не про твои способности. В Гавану летают другие самолеты.
— И что, ты не сможешь за сутки разобраться, как управлять другим самолетом? — изумился друг, и когда я отрицательно покачал головой, он резюмировал: — Ну вы и тупые.
Потом еще раз посмотрел на план и категорически заявил:
— Ладно, пусть не Гавана, но до Малаги ты на своем самолетике долетишь?
— До Малаги долечу, — ответил я, но немедленно добавил, предупреждая действия друга: — Но менять ничего нельзя. Это будет несправедливо. Вот смотри: коллега собрался в Малагу на четыре дня. Жена взяла выходные. Они приготовились к путешествию, а тут я такой прихожу и говорю: извини, мол, коллега, но полечу я, потому что мой друг компьютерный гений.
Слова «справедливость» и «компьютерный гений» заставили Лешку прислушаться к моим доводам.
Во-первых, потому что Лешка реально был гением и знал об этом, а во-вторых, потому что справедливость для него всегда была в приоритете.
— Ну хоть ночной Берлин поменять на дневной можно? — попросил Лешка, чтобы хоть как-то продемонстрировать свои возможности, но я не сдавался, показывая всеми средствами, что категорически против таких забав.
Мама заставляла Марину называть всех мужчин, с которыми им приходилось общаться, по имени-отчеству. На вопросы подруг, зачем это нужно ребенку, отвечала: «Чтобы чужих дядей не путать с родными», коих у Марины было огромное количество. В родных Осинках полдеревни были Осинкины. Это всё мамина родня. А в городе, где они жили, был только один дядя — дядя Гена, папин брат. Папу Марина не помнила и даже не совсем представляла, что такое папа. Может, потому, что всё, что у других детей делает для ребенка папа, для Марины делал дядя Гена. Он раньше отвозил Марину в детский сад и забирал ее, а в этом году, соответственно, начал возить в школу. И встречал тоже он. В редких случаях, когда не мог сам, то поручал своему помощнику Константину Михалычу, который был моложе дяди, всегда веселый и смешил Марину разными шутками. А еще от него очень приятно пахло чем-то из другой жизни.
В этот раз, когда Марина ждала
