— Майна меня зовут.
«Значит, не баба-яга, — облегченно думаю я. — Их, кажется, так не зовут».
— Да... — вздыхает старуха и смотрит на меня из-под клочковатых бровей. — Когда тебе будет столько, сколько мне, ты вот так же будешь ходить с палкой. — И показывает на свою сучковатую клюку.
— Возможно, — вежливо соглашаюсь я.
— Знаешь, сколько я прожила?
— Нет, — голос мой звучит вполне искренне.
— Хе-хе-хе, — надтреснуто смеется старуха. — Целый век. Сто лет. Вот сколько! — И победно сверкает пронзительными глазами. — Только этот священный деодар, — она машет рукой в сторону дерева, под которым стоит игрушечный домик, — старше меня. Вот так.
— А сколько лет этому деодару?—вежливо осведомляюсь я.
Майна задумывается на какое-то мгновение.
— Старики говорят, что не меньше двух тысяч лет. Вот так, — снова добавляет она.
— Чей же все-таки это домик? — набравшись храбрости, спрашиваю ее.
— Как чей? — Майна встает, подходит к домику и кланяется ему. — Здесь живет Батал, дух этого дерева и этого леса,— назидательно говорит она. — У каждого духа должно быть свое жилье. Вот когда проживешь столько, сколько я, не то еще узнаешь. — И снова садится на пенек.
— Сколько же у вас духов? — пристаю я к Майне.
— И-и-и, — с присвистом тянет старуха, — чего-чего, а этого добра у нас много. Пятьсот или шестьсот. Сто лет прожила, а всех так и не запомнила. Батал, — Майна загибает крючковатый палец, — Баншира, Тхан, Маншира... А дальше не помню. Вот так, — она решительно поднимается с пенька и бесшумно исчезает между деревьями, так же, как и появилась.
Действительно, духов в Кулу очень много. Они водятся в домах, в деревьях, в лесах, в источниках, в горах. Отличить бога от духа или духа от бога бывает очень трудно. Сами жители Кулу не смогли бы этого сделать. Есть духи добрые, есть злые, есть озорные. Озорные имеют привычку воровать одежду у купающихся девушек. Время от времени духи Кулу устраивают сборища. Недалеко от Наггара в расселине стоит священный лес. В конце лета над лесом появляются летающие огоньки. Известно, что светляки тоже летают. Но это обстоятельство никого не беспокоит. Летающие огоньки — это духи, с одной стороны, а с другой стороны — повод для очередного праздника. И поэтому жители Кулу немедленно забирают своих богов, зажигают факелы и под барабанный бой идут в священный лес. Правда, потом они объясняют это тем, что боги захотели в гости к духам. А для того чтобы людям не было обидно, они устраивают пир, достойный богов, духов и людей, на ночной поляне в священном лесу.
Вначале резвятся не только духи, но и более опасные и прекрасные существа — феи с птичьим именем «черелл». Лунными ночами они устраивают пляски на лесных лужайках. Через несколько дней моего житья в Кулу я поняла, что лунные ночи — самое опасное время в долине. В деодаровой роше, недалеко от виллы Рерихов, там, где растут - черные ядовитые лилии с лепестками, похожими на кожу змеи, — излюбленное место фей. Черелл населяют не только леса, но и горы. У них светлая кожа, зеленые глаза и рыжие волосы. Как и в любом другом месте, среди фей долины Кулу есть добрые и есть злые. Добрых от злых отличить легко. У злых ступни повернуты назад. Так они и ходят — задом наперед. И поскольку они злые, то их за этот дефект никто не жалеет. Если вы идете ночью с очередного праздника и заметите меж деревьями светящиеся глаза, знайте — это фея. (Кстати, в долине Кулу известно: чем больше человек выпил пива, тем больше фей ему встречается.) В зависимости от качеств характера встреченной черелл складываются ее отношения с человеком.
Фей, так же как и духов, очень трудно отличить от богинь. С женским коварством одни превращаются в других. Поэтому и для черелл устраивают святилища, складывают о них легенды и держат в качестве родовых покровительниц и защитниц. Богини, боги, мудрые наги, феи, духи, священные рощи, Деревья, источники и водоемы, горы и пещеры, жертвенные камни — все это реликвии древней Кулу, мир ее исконной религии. Это то, что жители Кулу принесли с собой в современную жизнь и тем самым придали этой жизни черты удивительного своеобразия.
Кто есть кто в долине Кулу?
Ответить на этот вопрос не так-то просто. Тем не менее кое-какие предположения и догадки можно было бы высказать.
Своеобразие труднодоступных горных районов, или так называемых «карманов», состоит в том, что, с одной стороны, они улавливают миграционные потоки, задерживают их, а условия изоляции и труднодоступности этих «карманов» создают нередко возможности сохранения изначальных культурных традиций древнего миграционного потока. С другой стороны, случается так, что крупный миграционный поток минует такой район. Он идет старыми, изведанными для этой страны путями, не проникая попервоначалу в периферийные труднодоступные области.
Кого же могли уловить и кого могли не пропустить долины индийских Гималаев? Известно, что древнейшей основой индийского населения были так называемые протоавстралоидные, или веддоидные, народы. Это были темнокожие люди небольшого роста, с широкими носами, толстыми губами, курчавыми волосами. Они занимались собирательством и охотой. Затем у них появились подсечное земледелие и элементарное ремесло. Островки этого древнейшего аборигенного населения сохранились до сих пор в. джунглях Центральной и Южной Индии. Уровень их развития пока еще остается низким. Но такого рода аборигенное население, по всей видимости, не ограничивается только Центральной и Южной Индией. Нет оснований отрицать распространение этого населения и в Северной Индии вплоть до Гималаев. Археологические раскопки пятитысячелетней культуры Мохенджо-Даро и Хараппы подтверждают это. В древних погребениях долины Инда были обнаружены протоавстралоидные черепа. И в самой долине Кулу сохранился этот древнейший аборигенный тип. Так называемые «низкие» касты — даги и коли — подтверждают это с полной очевидностью. Но что можно сказать об их культуре? Сохранив антропологический тип древнейших обитателей Индии, даги и коли давно утратили самостоятельность своей культуры и языка. Между ними и другой группой жителей Кулу вы уже не найдете культурных различий. По всей видимости, эта другая группа, стоявшая на более высокой ступени развития, полностью ассимилировала древнейший аборигенный слой.
А что собой представляет эта другая группа? Это каннеты, кунинда, кулинда, или кулуты, упоминавшиеся в священных книгах ариев — Ведах, — основное население Кулу. Они светлокожи, узколицы и горбоносы. Можно говорить об их самостоятельной культуре. И в этой культуре, безусловно, присутствуют и элементы традиций древнейших протоавстралоидных аборигенов. Ведь несколько тысячелетий обе культуры кипели в одном котле.
Что же представлял собой и представляет сейчас этот культурный сплав? Каннеты — земледельцы и скотоводы. Но в большей степени, конечно, земледельцы. И только гадди — чистые пастухи. Но такое разделение труда могло сложиться и позднее. В древности каннеты не знали лошадей и до сих пор не изобрели колеса. У них не было каст, а те касты, которые существуют сейчас, не отвечают нормам индуистского права. Социальная организация каннетов была матриархальной, пережитки матриархата дошли и до наших дней. Поэтому до сих пор в Кулу поклоняются богиням, считают их верховными божествами, и жрицы продолжают играть отведенную им историей роль. Существование в изолированной долине Малана своеобразного института незамужних «девадаси» при храме — тоже интересный факт. Древние храмы долины Кулу с их многоярусными деревянными крышами, с их неожиданной ориентацией на северо-запад, с их жрецами-пророками, с их удивительными серебряными и бронзовыми масками богов — тоже часть этой культуры. До сих пор в долине хранят живую память о человеческих жертвоприношениях. Значит, они практиковались широко и, возможно, исчезли в самом недавнем прошлом. Светлокожие жители Кулу поклонялись солнцу, горам, деревьям, рекам и мудрой змее Нагу. Вот этот мудрый Наг и наводит на некоторые раздумья. Откуда он мог взяться в Гималаях, там, где нет почти совсем ядовитых змей? Можно понять жителей Южной Индии и жарких равнин Северной, где много змей, где нужно Нага задобрить и, наконец, во избежание всяческих неприятностей не поскупиться и на божественный титул для него. Но Гималаи в этих широтах ничего подобного не знают. Значит, у мудрого Нага должны быть какие-то внешние связи? А жители Кулу, упорно поклоняющиеся своему Нагу, может быть, тоже имеют их?
Пять тысяч лет назад в долине Инда, совсем недалеко от этих мест, процветала высокая и своеобразная культура. Теперь ее называют культурой Мохенджо-Даро и Хараппы, по имени двух мест, где она была обнаружена в 20-е годы нашего столетия. Эта культура знала великолепно спланированные города, дворцы, сложенные из кирпича, мощные крепости, письменность, которая до сих пор не расшифрована. Жители этих древних городов строили корабли и отправлялись в далекие путешествия. Они были искусными земледельцами, и ремесленниками. Они вырезали на своих стеатитовых печатях богинь, священные деревья, священных быков, своих героев и мудрых змей-нагов. Сотни таких печатей лежат в музеях Индии. Но пока они молчат. Ибо надписи на них еще никто не прочел. Культура Мохенджо-Даро охватывала, вероятно, гораздо больший регион, чем мы сейчас предполагаем. У нее были обширные связи с Месопотамией, Египтом, древним Эламом. Нагу поклонялись и в тех далеких странах. И жрецы приносили в жертву матери-богине людей.
