Шопы рассказывают анекдоты о себе с удовольствием, даже гордятся своими специфическими чертами. И всегда дают им объяснение.
Шоп прижимист? А вы поживите на бедной его земле, поймете, почем стотинка!
Шопа не проведешь? Никогда не проведешь, если только за дело не возьмется другой шоп!
Однажды Нане Вуте и Геле шли вдоль реки и увидели лягушку. Нане Вуте ее поймал, хотя и не знал зачем, ну да не пропадать же ей, когда сама в руки дается. Но поскольку с лягушкой делать нечего, а выбрасывать жалко, он решил разыграть своего друга Геле.
— Геле,— говорит Нане Вуте, — съешь лягушку!
— Да ни за что,— говорит Геле.
— А я тебе десять левов дам! (По тем временам — большие деньги).
— За десять левов? — Геле морщится, но лягушку глотает.
Нане Вуте отдает ему десять левов, и они продолжают свой путь. Но мысль о потерянных деньгах не дает Нане Вуте покоя, и тут опять лягушка попалась. Нане Вуте ее — цап — и обращается к Геле:
— Спорим, съем и не поморщусь?
— Не съешь,— говорит Геле,— не решишься!
— Даже за десять левов?
— Даже за десять левов!
— Давай,— говорит Нане Вуте, хватает деньги и глотает лягушку.
Дальше они идут вполне удовлетворенные: Геле тем, что не один он лягушку глотал, а Нане Вуте тем, что такие деньги заработал. Постой-ка, постой-ка, что значит заработал? Ведь я же ему их и отдал. А он мне отдал. А они и так мои были. Где же заработок?
И потрясенный этой мыслью, Нане Вуте хлопает себя по лбу, горестно восклицая:
— Оти ги ручахме жабоците? Чего же мы лягушек-то ели?
Это к вопросу о шопской расчетливости.
И тем не менее: заставил Нане Вуте своего друга сделать так, как он хотел? Заставил. Деньги себе вернул? Вернул. Ну, а что и самому пришлось лягушку проглотить — неприятность не такая уж и большая...
Один мой болгарский знакомый, говоря о другом общем знакомом, известном тем, что ничего не делает зря и все у него продумано, добавлял обычно: «Хитрый шоп!» с таким видом, что становилось ясно: «Куда же нам до них? Мы-то люди простецкие...»
К моему удивлению, он же, как-то говоря о себе, сказал: «Как истинный шоп, я...» Его тут же перебила приятельница:
— С каких это пор ты шоп? Твой же отец из Велико-Тырнова.— В вопросе звучала ирония.
— Отец да, но мать зато — настоящая шопкиня из-под Софии. Вот это ты из Родоп! — И он с такой страстностью принялся доказывать свою принадлежность к шопам, что я понял: вопрос этот нешуточный.
С одной стороны, во всех историях Пена вечно упрекает Нане Вуте за то, что тот вместо работы предпочитает сидеть в трактире-механе. С другой — Нане Вуте просто не может видеть необработанного клочка земли — он его тут же возделает и засеет. Так же поступит и Геле. Но оба при этом будут бдительно следить за тем, чтобы не переработать больше друга-соперника. В конце концов, Геле даже отказался поцеловать Пену, зайдя к ней домой и узнав, что Нане Вуте в механе:
— Ну вот еще! Он там гуляет, а я за него домашнюю работу буду делать!
Я совершенно запутался: кто же такие шопы, чем отличаются от других болгар, где границы Шоплыка — края шопов?
Где, в конце концов, кончаются шопы и начинаются нешопы?
Все давали разные ответы. Например, что шопы говорят на «е». Там, где другие болгары скажут «хляб» и «мляко», шопы произнесут «хлеб» и «млеко» и тем себя немедленно выдадут. Впрочем, они своего шопства и не скрывают. Более того — гордятся им.
В рассказе болгарского писателя Елина Пелина, прочитанном в детстве, я впервые столкнулся с шопами и с тем, что их сразу можно отличить по выговору. Там человек, пришедший в село, спрашивает о чем-то деревенских ребятишек и обещает им «левчик» за ответ. А дети разносят по селу весть: «Шоп пришел!» Сноска в книге — «Шопы — группа болгар» — проясняла очень мало.
Во всех странах есть этнографы, и Болгария не исключение. Более того: болгарские этнографы стараются подробно и в деталях изучить каждый уголок родной страны со всем присущим ему общим и частным.
Я был уверен, что есть специалист и по шопам, и оказался прав. Что там прав! Мне устроили встречу не просто со специалистом. Правильнее будет сказать, что человек, который уделил мне внимание,— крупнейший шоповед страны, а может быть, и всего мира. Вынужден называть его так скрытно («человек», «ученый»), потому что он просил не называть его, не вникать в суть его работы, не стараться публиковать выводы до поры до времени, ибо то, чем он сейчас занят, по всей вероятности, потрясет не только отечественную науку, но, судя по всему, и мировое шоповедение. Я обещал и держу слово.
Встретились мы в одном дворце — половину его занимает учреждение, которым ученый до недавнего времени ведал. Ныне он намерен возглавить «Шопский музей» в городе Е.-П. (город тоже не называю по понятным причинам). У него было очень мало времени, а беседа наша как-то сразу застопорилась: это часто бывает, когда один собеседник знает все или почти все, а другой — не знает ничего. Они просто говорят на разных языках. Я спросил:
— Кого можно называть шопами?
— Конечно же, шопов,— отвечал ученый.
Я поставил вопрос иначе:
— А кто такие шопы?
Он посмотрел на меня, как будто я спросил, что такое день или ночь.
— Так ставить вопрос нельзя. Можно выделять их по лингвистическому принципу, можно — по этнографическому. Каждый раз мы получим разные результаты.
— Хорошо,— не сдавался я,— может быть, поставим вопрос иначе? Где живут люди, которые сами себя считают шопами, и другие тоже считают их таковыми?
— На это тоже можно взглянуть по-разному,— парировал мой собеседник.— Что вам, короче говоря, нужно?
Силы наши были слишком неравны. Я поставил свой вопрос по-другому:
— Где живут люди, о которых рассказывают шопские анекдоты? Так сказать, где живет Нане Вуте?
Ученый вздохнул облегченно, но, как мне показалось, не без разочарования.
— Вы это имеете в виду? Тогда — это жители Софийской области. Кроме самой Софии: в столице, как водится, все перемешано — выходцы со всех концов страны. В недалеком прошлом шопы приходили сюда по утрам с тележками, запряженными осликами. Они привозили кислое молоко, зелень и прочие продукты пригородного хозяйства.
Земли вокруг Софии всегда были бедными, и здешние люди по сей причине слыли бедняками, готовыми взяться за любую работу, от которой отказывались другие. Может быть, этим и объяснялось несколько специфическое отношение к ним. Наверное, в этом повинна тоже бедность. У них был более отсталый уклад жизни. Зато сохранились в культуре древние черты, исчезнувшие у других болгар. Но ведь сохранение патриархального обязательно рождает гордость у людей, особенно перед соседями, его утратившими. Шопы всегда этим гордились. Когда же жизненный уровень выровнялся, патриархальность не пропала: шопы стали беречь ее уже сознательно, она-то, во многом,— основа шопской гордости. Так же, как упрямство и стойкость. Ведь на бедных землях Шоплыка мог выжить и пустить корни только упрямый человек.
Как жаль, что я не могу поделиться всем, что услышал в тот день на левой половине дворца! Но будет ведь опубликована работа ученого, и тогда каждый сможет найти для себя в ней полезное и поучительное.
Все же вкратце я изложу то, что узнал от него сам. Скорее всего, среди предков шопов, кроме славян, тюрков-протоболгар и фракийцев, были и тюрки-огузы, кочевники. Так считает ученый. Само название «шоп», очевидно, родственно слову «чабан», звучащему в некоторых языках, как «чобан» и «шопан». С этим, правда, не все согласны, но когда будет опубликована его работа, многим придется пересмотреть взгляды. Предки шопов могли перейти к оседлой жизни позже, когда удобные и плодородные земли были уже заняты. Этим тогда объясняется их недавняя бедность.
Главное сейчас — получше организовать музей в городе Е.-П. Там можно будет развернуть систематические исследования в нужном направлении. Хорошо, что к этому делу подключаются местные лингвисты. Исследования зачастую приносят неожиданные результаты. Можно сказать, удалось уже выяснить, откуда в славянских языках появилось такое важное слово, как «писать». Ответ на этот вопрос тоже дало шоповедение.
— Рассказал бы вам больше, но — еще не пришло время...— И ученый осмотрительно глянул на часы.
— Жаль,— искренне сказал я,— так хорошо разговор шел. Ну да у всего на свете есть конец.
— И только у суджука их два,— отвечал ученый.— Так говорит Нане Вуте. Суджук — это плоская твердая колбаса, свернутая подковой. Характерный элемент шопского питания.
— Простите,— полюбопытствовал я,— а вы сами — не шоп?
— Увы,— вздохнул исследователь,— я из совсем другой части страны. Но, видите, уже шучу по-шопски...
Мне оставалось одно — совершить экспедицию в Шоплык.
