И в хорошие и в плохие времена безработица в районе Ливерпуля в два, а в Керкби в четыре раза выше, чем в среднем по стране. Местный муниципалитет не ведет точную статистику, но, по оценке знающих людей, каждый четвертый житель города не имеет работы. «Раз делать нечего, остается только пить, — резюмировал положение местный старожил. — И можно ли за это осуждать, если жизнь у людей такая безрадостная, Что кажется мало-мальски сносной лишь тогда, когда глядишь на нее через дно стакана».
Сами жители окрестили Керкби «городом пеленок»: дети составляли самый большой в Европе процент населения. Одно время половина жителей Керкби была моложе пятнадцати лет. По словам руководителя местного молодежного клуба, их город — единственное место в мире, где ребята выходят поиграть на улицу в три смены. Поэтому никого не удивляет, когда их шумные игры продолжаются и после полуночи. «Сделать замечание, чтобы вели себя потише, значит рисковать получить камень в окно, — говорит он. — Зато когда появляется фургон телевизионщиков, чтобы засечь работающие аппараты и взыскать с владельцев штраф за просроченные взносы, ребята начеку и моментально предупреждают всю округу». Видимо, не случайно «Британская долговая служба» охарактеризовала Керкби как «рай для должников». Во всяком случае, здесь шутят, что, если вы внесете квартирную плату, вас тут же выселят за это.
Шутка шуткой, но вдоль улиц Керкби тянутся целые кварталы пустых, полуразрушенных домов. Людям старшего поколения они невольно напоминают дни войны, когда на английские города дождем сыпались зажигательные бомбы германских фашистов, выжигая внутренность домов и оставляя лишь закопченные скелеты. И хотя многие здания в городе, пострадавшие от вандализма, построены всего шесть лет назад, муниципалитет готов снести их. Несмотря на то, что долги, связанные со строительством, предстоит выплачивать еще целых сорок лет, это обойдется дешевле ремонта.
Когда я был в Керкби, служащие государственной организации, ведающей вопросами социального обеспечения, объявили забастовку, требуя специальной надбавки к жалованью за работу в особо трудных и опасных условиях. Один из них прямо сказал мне: «Я понимаю здешних жителей. Ведь если ты осуждаешь тех, кто безобразничает в пустых домах, на тебя смотрят как на тронутого. Говорят, что многие жильцы сами ломают свои квартиры, чтобы добиться переселения в другое место». Другие винят в возникновении эпидемии разрушений воров, которые взламывают жилища и крадут оттуда трубы и другое оборудование. Начатое ими довершают ребята.
Самая печальная черта здешнего вандализма состоит в том, что он отнюдь не способствует устранению пороков и язв существующего общества. Неважно, смотришь ли ты с седьмого или семнадцатого этажа подвергшегося опустошительному набегу дома, неравенство, с которым постоянно сталкиваешься в жизни, все равно остается. Ведь от этих набегов страдает не горстка богатых, которые равнодушны к бедам и нищете неимущих и поэтому заслуживают кирпича в окно, а сами хулиганы и их семьи. На центральной улице Керкби стальные жалюзи на витринах магазинов по утрам поднимаются. А в других кварталах города они остаются опущенными целый день, и торговля идет при тусклом электрическом свете в тревожной атмосфере, словно перед бомбежкой. Многие владельцы вообще закрыли свои лавки, перебравшись в другие места, и хозяйкам чуть ли не целый день приходится торчать на улице, чтобы не прозевать автофургон.
Было бы несправедливо сваливать все грехи лишь на подростков да на озлобившихся неудачников. При мне во время ленча в местном клубе к буфетной стойке подошел хорошо одетый мужчина и преспокойно выложил на нее целый чемодан расфасованного сыра. Получив от буфетчика деньги, он не спеша пересчитал их и как ни в чем не бывало удалился.
— Откуда у него сыр? — усмехнулся мой собеседник. — Стащил на здешней сыроварне. Но если задержат, скажет, что «нашел на улице, наверное, свалился с грузовика».
Позднее в баре при гостинице «Золотой орел» один подвыпивший местный бизнесмен был еще более откровенен:
— Все ругают наш Керкби, а я говорю, что здесь можно проворачивать выгодные дельца. Стоит позвонить, и мне доставят все, что угодно, от костюма — укажи только размер — до ящика отличного виски и комплекта шин.
Те, кто должен был бы служить примером жителям города, сами вовсю нарушают закон. Осенью в Керкби в течение двух с лишним месяцев слушалось громкое дело, на расследование которого ушло три года. Судили строителя-подрядчика Джорджа Лизербарроу, городского архитектора Эрика Стивенсона и высокопоставленного чиновника муниципалитета Дэвида Темпеста, которые брали взятки при заключении контрактов. Так вот, сидевшая рядом со мной в зале суда чета Батлеров сказала, что этих лихоимцев следовало бы заставить отбывать тюремное наказание в тех домах, которые построены в Керкби по их милости.
Джон и Маргарет Батлеры с двумя детьми — одни из последних страдальцев, оставшихся в семиэтажном корпусе, похожем на тюрьму, из которой выпустили заключенных. Супругам не повезло, и они продолжают отбывать срок, потому что задолжали за квартиру семьдесят фунтов. Кроме них, в доме живут еще пять семей и несметные полчища крыс и мышей.
Квартира Батлеров настолько сырая, что простыни на кроватях покрываются плесенью. Маргарет рассказывает, что, когда жильцы наверху пользуются уборной, с потолка льет дождем. Однажды на кухне отвалился огромный кусок стены и чуть не придавил ее. Муж никак не может найти работу, и они уже потеряли надежду когда-нибудь уплатить задолженность и выбраться из этой вонючей дыры с отставшими обоями и покоробившимися полами.
По иронии судьбы местные власти считают, что жилищной проблемы в Керкби не существует: в городе пустует 900 домов. Правда, жить в них нельзя — там нет ни крыш, ни окон, ни дверей. Местный священник, преподобный отец Коллинз, полагает, что нынешние проблемы уходят корнями в прошлое:
— У тех, кто переехал сюда, никогда ничего не было, и они не научились беречь имущество. Когда на них свалилось неожиданное счастье — собственные квартиры, люди просто не знали, что с ними делать. Мы имеем дело не с террористами из ОАС и не с городскими партизанами. Поэтому со временем все образуется. А дети есть дети. Играть им не запретишь...
Но ведь дети бывают разные. И когда в семь-восемь лет они бьют стекла, а в десять ломают печные трубы, играми это не назовешь, хотя отец Коллинз и не склонен осуждать их за то, что избрали местом развлечений пустующие дома.
Аллан Роуд, английский журналист
Перевел с английского С. Милин
Такое домашнее, располагающее слово — Кириши... В нем живет смутное, почти забытое ощущение детства. Так мне кажется, когда я произношу вслух и чуть нараспев — Ки-ри-ши. Это слово пахнет теплым хлебом и бабушкиной сказкой, калеными печными кирпичами и терпкими таежными травами. Это слово источает родниковую свежесть и чистоту. Как будто в комнату внесли корзину промороженного белья...
Кириши — город на берегу Волхова, сообщили мне по телефону из редакции газеты «Киришский факел», приглашая на традиционный фестиваль фольклора. И добавили, что город находится в трех часах езды от Ленинграда.
Сочетание слов «фольклор» и «Кириши» как нельзя лучше подтверждало рожденные ассоциации. В воображении вставал маленький, одноэтажный, деревянный город — в затейливом кружеве резьбы, увязший в синих сугробах, озвученный зычным вороньим воинством, лаем собак да скрипом шагов на дощатых мостках. Да, именно таким представлял я Кириши, когда выезжал из Ленинграда, — стареньким, но удивительно крепеньким русским городком, вплотную вошедшим в сельскую жизнь, где века ведут между собой спокойный и мудрый диалог...
Я, конечно же, ошибся.
В ранних вечерних сумерках на фоне зубчатых елей вдруг вспыхнул рваный багровый факел. Он высветил стылое январское небо, снежную равнину, стальные переплетения гигантских, похожих на ракеты технологических колонн и резервуаров нефтеперерабатывающего завода. («В 80-х годах, возможно, наш НПЗ станет самым крупным в мире», — с гордостью сообщили мне попутчики.) Озаренные ливнем электрических огней, отовсюду свисали трубы и трубищи. Они плели замысловатую паутину, то поднимаясь вверх, то круто ныряя вниз, то зарываясь в землю. Капиллярная подземная сеть трубопроводов несла в себе реки бензина, керосина, мазута, дизельного топлива...
Миновав промышленную зону, автобус скатился с бетонного моста через Волхов и тут же остановился. Город открылся без всяких предисловий, не скованный старомодной застройкой — никаких сараев и огородов, частных идиллических избушек и палисадов. 9—12-этажные здания сомкнули каменные плечи, встав на правом берегу реки. Каждый дом хоть немного, но отличался от соседнего, а все вместе они смотрелись как единый ансамбль. Сквозь жилые кварталы пролегала широкая, залитая асфальтом магистраль с разделительной полосой посередине. Светились яркие неоновые вывески: «Дворец культуры», «Кинотеатр «Восход», «Дворец спорта», «Гостиница «Юность»...
