А вот история города в XIX веке — грустное воспоминание. Забыт был Суздаль. Обойденный дорогами, а главное, вниманием, обрел печальную характеристику — «захолустье». «Главное занятие обывателей — огородничество»,— сообщали справочники. Хуже всего было небрежение властей. В 1815 году заинтересовался суздальской живописью Гёте. Сейчас-то мы знаем, что живопись эта — периода XIII— XVII веков — бесценна и уникальна, а тогда великий гуманист получил официальный ответ: мол, в Суздале таковой не наличествует. И уж, конечно, никто не называл город музеем.
Это словосочетание «город-музей» в применении к Суздалю прозвучало шестьдесят лет назад. Меньше пяти лет прошло после революции, страна только-только начала залечивать раны, нанесенные интервенцией и гражданской войной, а в апреле 1922 года Суздальский исполнительный комитет уже принял решение о создании музея в городе. В 1923 году в Суздале работала уездная и губернская комиссия по охране памятников старины и культуры. Именно она сделала историческое заключение: «...Весь Суздаль является большим музеем, и сохранение всех его памятников в неприкосновенности диктуется интересами науки и искусства».
Суздаль открыл свой лик, долгое время скрывавшийся под патиной забвения. Сейчас в городе около ста памятников гражданской и культовой архитектуры, и среди них нет ни одного, которого не коснулась бы в советское время рука реставратора
Впрочем, как показывает практика обновления старинных городов во всем мире, реставрация — это еще не все. Это лишь половина дела.
Как справиться с потоками туристов — вот вопрос. Как оставить город в неприкосновенности и в то же время подарить его взглядам миллионов людей?
В Суздале решили эту задачу блестяще. Здесь построен большой туристский центр — с гостиницей на 400 мест, с мотелем, ресторанами, барами, киноконцертным залом... Но все эти сооружения как бы растворяются в городе и окружающем пейзаже, совершенно не влияя на восприятие приезжими Истории. Не случайно президент ФИЖЕТ Реми Леру, прибывший летом этого года для вручения «Золотого яблока», отозвался так:
— Большой отель в излучине реки Каменки построен таким образом, что этот туристский центр никоим образом не нарушает гармонии города с окружающей средой.
А Жорж Оор оставил следующую запись:
«К своему сожалению, я раньше не знал о Суздале почти ничего. Теперь я знаю, что среди звезд мирового туризма Суздаль должен занять одно из самых видных мест. Поистине это жемчужина... с уникальными памятниками русской культуры и замечательными сооружениями туристской индустрии XX века. Тщательно сохраняемые памятники старины, их гармония с окружающей средой составляют уникальную картину, имя которой — Суздаль.
Жители города встречают гостей радушно, тепло... А как заботятся они о туристах! Взять хотя бы эти замечательные доски для автографов. К чему портить ими памятники старины, если есть совсем рядом удобная доска, на которой приятно расписаться. Лично я это делаю с удовольствием. Я оставляю свой автограф...»
Двадцатого июня вручали Суздалю «Золотое яблоко». А накануне в городе был большой праздник: девушки в кокошниках и сарафанах водили хороводы, пели песни, ходили колесом скоморохи...
Ударила гроза. Над толпами зрителей раскрылись зонтики. Ветер трепал их, носил над головами связки воздушных шаров, безуспешно дергал транспаранты, пытаясь вырвать их из крепких рук. Но праздник продолжался.
Гроза не отменила главного торжества. На следующее утро тучи унеслись, синее умытое небо распахнулось над Суздалем, и яркий солнечный луч заиграл на крутых боках «Золотого яблока», вознесенного на вытянутой руке над головами сотен и сотен людей.
Пусть не огорчаются Новгород и Ташкент. Их очередь, конечно же, впереди...
Суздаль В. Бабенко Фото автора
Т имоти Мерклу приятно было ощущать себя неиссякаемым источником радости для родителей, но лучше бы те изъявляли свои эмоции не столь громогласно. Куцая заметочка в городской «Утренней заре» — и супругов Меркл весь день так и распирало от гордости за сына. А вечером за семейной трапезой отец сказал:
— Почти все мои сослуживцы прочли. И как один твердили: «Тебе с сыном повезло».
— Вот и в универмаге то же, — подхватила Эдна Меркл, хрупкая женщина с большими темными глазами. — Майра Уилсон говорит, что Тим, наверное, станет журналистом, а я ей, мол, да, надеюсь, пусть даже нам придется кое в чем себе отказывать.
Тима покоробило, однако он смолчал.
— Но меня точно громом ударило, когда к моему столу подошел сам Джордж Флэгг, — продолжал Генри Меркл. Он имел в виду директора завода «Флэгг валв», крупнейшего в Уинвуде промышленного предприятия, выпускающего электронные лампы, где отец заведовал всего-навсего складом. — Шеф сказал: «Честь и хвала вам с Эдной, коль воспитали такого парня, как Тим». Знаешь ведь, какой у него зычный голос. Все прекрасно расслышали.
С трудом подавив смешок, Тим сохранил на лице каменное выражение. Он давно уже понял, что такое панибратское отношение Джорджа Флэгга к мелкому служащему никоим образом не влияет на заработок отца. Генри Меркл даже не осмеливался заикнуться о прибавке к жалованью.
Генри вернулся к прежней теме: — А потом он удивил меня еще пуще. Закрыл поплотнее дверь моего склада, присел на краешек стола и промямлил, что беспокоится за своего оболтуса, за Денни. Насколько я понял со слов Флэгга, сын у него совсем отбился от рук. Потом шеф спрашивает: «А что это за журнал «Зеленый и красный», где Тим — главный редактор?» Да так, говорю, просто школьный журнал, но местные торговцы помещают там рекламные объявления, так что теперь его уже печатают в типографии, и по оформлению он смахивает на бульварную газетенку. А тебя выбрали, говорю, главным редактором по той причине, что твоя рубрика «Протест принят» пользуется наибольшей популярностью у читателей. Если где-то что-то не так, ты никогда не смолчишь. Затем Флэгг поинтересовался, есть ли фотографии, а я отвечаю: «Да нет, ни разу не приходилось видеть, им ведь по карману только неиллюстрированное издание». Вот тут-то он и заговорил о Денни. Тим насторожился.
— А при чем тут Денни?
На лице Генри отразилось смущение.
— Да Флэгг расспрашивал, нельзя ли и Денни участвовать в вашем журнале. Хочется, говорит, чтобы сын ввязался во что-нибудь путное, а не в очередную неприятность. Денни, он говорит, фотоаппаратом владеет недурственно, если же вопрос упирается единственно только в стоимость типографских работ, то деньги будут вложены. Шеф попросил переговорить с тобой и сообщить ему о твоем мнении.
Тим, терпеливо дожидавшийся возможности вставить словечко, воспользовался первой же паузой.
— Вот черт! И угораздило же Джорджа Флэгга возникнуть с такой идеей! Денни! Да ведь он все время будет отлынивать от работы. И ведь управы на него не найдешь никакой. У него непомерно раздутое самолюбие, он не приемлет никакой дисциплины. Почти все свое время он проводит вне школы, раскатывает по городу с девчонками. Какой от него прок журналу?
— Однако фотографу машина пришлась бы как нельзя более кстати, — стоял на своем отец.
Тим не нуждался в разъяснениях насчет того, насколько важно для семьи сохранять добрые отношения с Джорджем Флэггом. Он помнил, как несколько лет назад отец, получив от шефа незаслуженный нагоняй, задумал бросить работу и перебраться в другой город, а мать с рыданиями уверяла, что она этого не перенесет, уж лучше смерть.
— Сынок, — сказал Генри Меркл, — хотелось бы дать ответ Флэггу завтра.
Секунду помедлив, Тим проговорил:
— Что ж, придется потолковать с ребятами.
Он понимал, что произнесенными словами связал себя по рукам и ногам. Остальные школьники, входящие в состав редколлегии, навряд ли станут возражать против участия Денни, тем более что благодаря этому участию возрастет бюджет журнала и появится возможность помещать фотоматериалы.
Дня через два Тим повстречал Денни в школьном коридоре.
— Ты погляди. — Денни раскрыл бумажник и извлек несколько цветных фотоснимков. — Вот, снимал на футбольном матче.
— Ничего, вполне. Но цветные у нас не пойдут.
— Почему?
— Воспроизведение цветных фотоснимков обходится баснословно дорого. Даже черно-белые будут стоить бешеных денег.
— А предположим, я попрошу папашу увеличить дотацию.
— Все равно, я на это не пойду. Слишком уж... ну, претенциозно, что ли, для школьного журнала.
— Ладно, уговорил. Но что мешает использовать эти снимки в черно-белом цвете?
— Нет. Не получится. Такой фотоснимок будет выглядеть просто удручающе.
