— Дальше не проехать. — Я выключил мотор, подбородком оперся о руль.
Мощная живая изгородь из зарослей шиповника непреодолимой крепостью возвышалась перед нами: точно скрюченные пальцы — стена ощетинившихся роз. Маленькое птичье гнездышко висело за зеленой листвой, еле удерживаясь на острых колючках.
Мы вышли из вездехода.
— Надо было взять лазер с собой, а так никаких шансов пробраться сквозь эту стену, — покачал головой Белфер.
Омар, нервничая, ходил вдоль преграды. Осторожно прикоснулся к колючке и тут же отдернул руку. Высосал из пальца кровь, сплюнул. Наморщил лоб.
— Давайте поедем вдоль кустарника,— предложил он.— Может быть, в другом месте он не такой густой.
Тщетно. Кустарник был везде одинаково непроходим. Изгородь могла стоять в виде окружности, и Омар настаивал сделать этот круг. Часа через два мы были у того места, откуда отправились на поиски.
— Не понимаю, чего тебе надо там, за оградой, — сказал Белфер. — Не лучше ли вернуться? Мы и так далеко забрались.
Омар окинул его разъяренным взглядом, но ничего не ответил.
— Значит, возвращаемся к ракете,— спокойно продолжал Белфер.
Мы тронулись в обратный путь. Угрюмый и мрачный Омар разместился на заднем сиденье.
Последующие дни были посвящены подготовке к долгому путешествию домой. Надо было проверить сотни приборов. Омар держался особняком. Он выполнял свою работу, но остальное время мы мало его видели.
Вечером, накануне отлета, нетвердым шагом он вошел в общий отсек. Заговорил о миллионе, который получит, как только выйдет на пенсию, заявил, что мы с Белфером можем разделить этот миллион пополам и катиться к дьяволу, ведь нас, такую дрянь, только деньги и беспокоят.
— Ну а ты, — спросил Белфер, — что сам-то ты собираешься делать?
Омар уставился на нас покрасневшими глазами.
— Деньги — вот единственная причина, которая привела вас сюда, — повторил он хрипло. — Такие же жадюги, как и все звездники, которых я знал.
— Ну, не только деньги, — сказал я осторожно. Омар скривил губы. — Я думаю... чтобы выделиться из толпы, многие выбирают эту судьбу. Вряд ли все делают это лишь из-за денег.
— Он хочет сказать, — решил поддержать меня Белфер,— что мы выбрали эту жизнь, потому что лучше несколько месяцев прожить так, чем двенадцать лет прозябать на Земле.
— Да-а. А разве это жизнь, ребята? — ухмыльнулся Омар.
— Ты пьян,— спокойно сказал Белфер и тронул меня за плечо.— Пойдем пройдемся.
— Назад! — прохрипел Омар. Но мы и не подумали возвращаться.
Была ясная звездная ночь, как обычно. Мы молча брели по сонной планете, не теряя ракету из виду.
— Что с ним происходит? — спросил наконец Белфер.
Я поддел ногой оцепеневший цветок:
— Почти все становятся такими. Приходят в отчаяние, когда пенсия близка. Мне приходилось летать с Омаром прежде. Он отличный парень.
Присев на пологом склоне, мы долго смотрели на ракету: блестящую иглу на темном небосводе.
— У Омара звезды в крови,— сказал я.— Без полетов ему конец.
— Ну, если он хочет летать, кто ж ему мешает? — спросил Белфер.
— Он больше не может. Еще один полет для него смертелен. За свою жизнь мы до предела насыщаемся радиацией. Лететь еще раз было бы самоубийством.
— Почему же нам этого не говорят до начала полетов?
— Никто не спрашивает. Зачем говорить, пока ты не подписал контракт на тысячу лет. Миллион долларов — жалкое утешение. Омар будет чувствовать себя на Земле пленником. Эксцентричный пенсионер под опекой — мишень для шуток. О работе он и думать не сможет: кто же станет связываться с пришельцем из «каменного» века. И замуж за таких тоже никто не идет.
Молча мы возвращались к ракете. И почти уже подошли, когда увидели, что Омар вывел вездеход. Переглянувшись, мы пустились бегом.
Он сидел в машине и ждал нас. Иллюминаторы были задраены. Омар пользовался наружным динамиком. Голос звучал ясно и отчетливо:
— Я вас жду... Грустно было бы расстаться, не сказав обычного «прости».
Белфер и я подскочили к вездеходу, который превратился в танк, в подвижную неприступную крепость, и стали барабанить по стеклу.
— Открой, Омар! — Дверь тоже была задраена.
— Перестаньте! — донеслось из динамика. Омар говорил тихо и сдержанно.— Я знаю, что делаю. Я тщательно готовился последние дни, но думаю, вы ничего не заметили. Того, что мне удалось собрать, хватит на целый месяц. Лазерную пушку тоже взял. Надеюсь, вы не будете слишком возражать.
— Выйди! — кричал Белфер и дергал за дверную ручку.— Выйди сейчас же, ты, сумасшедший!
— Давайте не будем устраивать сцен,— продолжал Омар тем же спокойным голосом.— Вы меня ничем не остановите. Но я бы хотел попросить у вас прощения прежде, чем уеду. Я был немного не в себе последнее время.
— Но мы же завтра улетаем! — кричал Белфер.
— Счастливого пути,— пожелал Омар.
Я подошел к Белферу.
— Счастливо, Омар! — прокричал я сквозь шум мотора.
Омар удивленно взглянул на меня и улыбнулся хорошо мне знакомой мальчишеской, чуть смущенной улыбкой.
— Спасибо,— прошептал в микрофон. И громче: — Ну, я поехал. Она ждала слишком долго. Нельзя больше заставлять ее ждать. Ведь так, ребята?
Но прежде чем я успел ответить, он включил передачу, и вездеход тронулся.
Мы стояли и смотрели ему вслед. Свет от фар можно было разглядеть еще минут пятнадцать. Он то опускался, то поднимался на фоне далекого, слегка холмистого горизонта. То исчезал, то появлялся, как огни корабля в неспокойном море, пока совсем не пропал за последним темным холмом, и мы поняли, что больше Омара никогда не увидим.
Белфер медленно обернулся ко мне.
— Что это значит: «Нельзя больше заставлять ее ждать»?
Мы лежали, плотно пристегнутые ремнями к креслам, готовые к долгому полету домой. Счетчик отсчитывал последние секунды. Я думал об Омаре. Теперь все будет быстрее, раз он знает дорогу. Я слышал рев включенных моторов. Закрыл глаза и увидел, как лазер помогает пробиться сквозь колючие заросли. Меня прижало к креслу. Увидел, как Омар достиг наконец заколдованного замка.
И принц вошел и увидел спящих людей. Он добрался до башни, куда вела узкая винтовая лестница, нашел дверь, в которой торчал старый заржавевший ключ, и вошел в комнату, где спала Спящая красавица. И она была так прекрасна, что он склонился и поцеловал ее. И тогда она открыла глаза, и весь замок в тот же миг проснулся. Протерли глаза король и королева, повариха закатила оплеуху поваренку, запылал в очаге, потрескивая, огонь, загудели мухи, птицы расправили крылья и поднялись в небо, ветер зашевелил листвой, а у голубого озера клетчатая кошка подкрадывалась все ближе к пасущемуся оленю.
Я посмотрел в зеркальце на Белфера. Взглянул в иллюминатор: планета виднелась под нами — блестящий радужный шар. Включил свой анабиозный аппарат и приготовился к долгому сну.
Кажется, я услышал пение птиц... Там... за иллюминатором.
Тур Оге Брингсвэрд, норвежский писатель Перевела с норвежского Н. Падалко Рисунок А. Гусева
Красоту, скрытую в обыкновенных ивовых прутьях, дарит людям мастерица из древнего Юрьевца Анна Сергеевна Сорокина.
Первые навыки искусного обращения с ломким тальником унаследовала она от отца. Да еще от деда, Петра Михайловича Я снова, весьма известного в свое время на Волге мастера. Каждую зиму подавался он в отход, к Макарьеву, на приработки. Худородный подзол крестьянского надела не мог прокормить семью. Нужда выучила пахаря плести из ивовой лозы и черемухового прута не только необходимые для собственного хозяйства корзины, короба, но и вещи незатейливее, предназначенные на продажу. Особенного же искусства достиг он в умении ладить добротные плетеные тарантасы, легкие саночки для упряжи в одну лошадь. Тут Яснову среди многих умельцев, коими славилась Юрьевецкая округа, почитай, не было равных.
Приглядываясь к рукомеслу отца и деда, перенимая их опыт, деревенская девочка сплела первую свою корзину более шестидесяти лет назад. С годами, правда, переехала Анна Сергеевна в город, поступила на службу, вышла замуж, растила детей и перестала было, как она сама говорит, «возиться с лозой». А вновь приохотилась к лозе, только выйдя на пенсию. Властно заговорила в ней память детства, тяга к красоте...
Любое дело в руках юрьевецкой мастерицы ладится. Она и шьет, и вяжет нитяные кружева, лепит из пластилина и рисует. Мало того, Анна Сергеевна умеет делать прекрасные аппликации из сухих цветов. Любит она и разводить цветы. Сейчас ее стараниями главные улицы и площади старинного Юрьевца украшают петуньи, астры.
