Не тут-то было! Со мной вечно так.
Это настоящий шедевр, выпущенный 30 лет назад, уникальное издание, самый первый альбом из купленных мною, краеугольный камень безвозвратно ушедшего десятилетия, отправная точка моей жизни… И все это теперь безвозвратно разбито на осколки, что полоснули меня по самому сердцу: пластинка группы «Lovin' Spoonful»[28] «Верите ли вы в чудо?»
Я слушал этот альбом прошлой ночью, чтобы вознаградить себя за мучения и очистить слух от той дребедени, на которую мне пришлось писать рецензии. Я снял ее с проигрывателя и, ощутив специфический позыв, забыл положить обратно в конверт. Облегчившись, я упал в постель. Беззащитная пластинка пролежала всю ночь ничком на столе, обреченно ожидая своей участи…
Обрушиваюсь на стул. Просто невозможно поверить. Тридцать лет она существовала и приносила счастье, хранилась как зеница ока, — и надо же было ее упаковкой скунгилли!..В этот момент вся еда мне ненавистна. Впору переключиться на пластиковые банки…
Я в оцепенении гляжу на бессмысленные останки. Даже бумажная этикетка изуродована. На ней желтый фон, красные лучи, зеленое индийское божество с тремя лицами и четырьмя руками — эмблема фирмы грамзаписи «Кама Сутра», диски которой распространяются «Эм Джи Эм». Представить себе: ни единой царапины, ни единого отпечатка пальцев на всей пластинке. Было так приятно держать ее в руках, такую плотную и тяжелую, в отличие от сегодняшних жалких пластиночек…Она могла просуществовать еще сто лет!
Я смотрю в другой конец комнаты, где лежат ничем не украшенный бумажный (а не пластиковый) внутренний конверт и картонная обложка диска. Из-под названия пластинки, написанного старомодным шрифтом, выглядывают и дразнят меня ухмыляющиеся лица Джона, Зэла, Джо и Стива. (Забавно, когда-то именно этот стиль назвали «модерн». Но так уж повелось: сегодняшний модерн завтра превращается в ретро…). Особенно едок взгляд Джона, держащегося двумя пальцами за проволочную дужку своих очков… Внезапно со мной происходит что-то вроде припадка, даже вздохнуть не могу. Встав, я плетусь к фарфоровой раковине в ржавых пятнах, сую голову под кран и включаю холодную воду. Это немножко помогает.
Проклятие! ЭТОТ АЛЬБОМ БЫЛ СРЕДОТОЧИЕМ МОЕЙ ЖИЗНИ! МНЕ БЫЛО ШЕСТНАДЦАТЬ, КОГДА Я КУПИЛ ЕГО! ТА МУЗЫКА БЫЛА ПРЕКРАСНА! БЕЗ НЕЕ МНЕ НЕ ЖИТЬ!
Тут я осознаю, что реву в голос. К счастью, мои соседи — кем бы они ни были — привыкли к исходящему из моей квартиры шуму. Во всяком случае, похоже на то. Никто уже тысячу лет не жаловался. Несомненно, что если кто и слышал, как я тут беснуюсь, то, скорее всего, принял это за очередную запись. Внезапно на меня снисходит озарение: пора действовать! Я должен покинуть свое жилище, и обрести еще один экземпляр этой пластинки, воспроизведение оригинала. Я действительно не могу жить без нее. Вся жизнь моя — случайное собрание осязательных примет и звуковых символов. Изъять один из них — значит исказить всю музыкальную мозаику.
Картина Мироздания должна быть воссоздана!
Я уже полон энергии и отправляюсь во Вселенский Поиск!
Вытаскиваю кеды из-под груды одежды, надеваю их на босу ногу и завязываю шнурки. Теперь погода за Иллюминатором обретает более существенное значение. Я снова выглядываю. М-да… Лучше надеть куртку. Выудив несколько банкнот из жестянки, где у меня хранятся деньги и необналиченные чеки, засовываю их в карман куртки. Направляюсь к двери и останавливаюсь. Уже двадцать лет я не выходил за порог своей квартиры. Наверное, в последний раз это случилось где-то в 1972 году. Но увидев, что дела пошли в худшую сторону, я забился в нору. Половину этого срока у меня не было посетителей. Я связан с миром почтой, телефонными линиями и коаксиальными кабелями. Даже не уверен, существует ли этот мир вообще в каком-либо ином воплощении, чем те записи, которые я получаю для рецензирования.
Меня охватывает дрожь. НЕ ХОЧУ ТУДА ВЫХОДИТЬ!
Пытаюсь зацепиться хоть за какой-то признак уюта в своем жилище. Кругом беспорядочные груды книг, в основном о музыке, сломанный телевизор, не работавший со смерти Дика Кларка. Залежи аудио-оборудования: колонки разных видов, усилители, эквалайзеры[29] и проигрыватели для пластинок и компакт-дисков и магнитофоны для цифровых аудиокассет, обыкновенные кассетники и различные пульты дистанционного управления. А вот старое пишущее устройство, при помощи которого я строчу свои статьи для «Мэгнетик Моумент» и других изданий, которые отправляю по электронной почте. Затем, естественно, моя коллекция записей: приблизительно шесть тысяч долгоиграющих пластинок и столько же сорокопяток. Они с любовью расставлены по стеллажам, старейшие же из них защищены пластиковыми конвертами. Среди них — серия концертных записей Спрингстина[30] с 1985 по 1995 год из пяти пластинок, впрочем, в этом формате десятитысячный тираж так и не разошелся. Компакты и цифровые кассеты, которые получаю, я не собираю, за исключением переизданий недостающих у меня записей старых групп. В противном случае выбрасываю все в вентиляционную шахту в ванной. Наверное, я забил ее до второго этажа.
Вид моих владений придает мне силы. Я должен выстоять в этих испытаниях, хотя бы для того, чтобы сохранить все это в неприкосновенности. Мне невыносима мысль о том, что после моей смерти неизвестно кто войдет и погубит эту коллекцию.
Вновь поворачиваю к двери. На ней пять замков и засов, проходящий под скобой ручки и вогнанный в пол. Пытаюсь повернуть ручки замков, но все насмерть заклинило. Засов крепко-накрепко увяз в податливых досках пола. Приходится позорно лезть через маленькую дверцу, чтобы выбраться из своего логова.
Ну и мерзко же здесь! Полно пыли, паутины, использованных шприцов, ветоши, золы и нанесенного ветром мусора. Через весь этот сор проходит тропинка, которую протоптал посыльный из магазина. Она доходит только до моей двери. И за это, спрашивается, я плачу сто двадцать пять долларов в месяц? Надо навестить мистера Гаммиди, хозяина дома, и потребовать лучшего ухода за помещением! Ведь это не какой-нибудь заброшенный дом. Но скоро я убеждаюсь, что так и есть. Я живу в настоящих руинах! Все окна и двери, кроме моих, выбиты. Других жильцов нет, за исключением нескольких крыс, собак да, судя по некоторым признакам, редких бродяг. Ага! Этим-то и объясняется отсутствие жалоб на мою музыку! Бог знает, почему мне все еще не отключили электричество. Как-то, пять лет назад, погас свет и всю неделю не было электроэнергии. Кто же мог спаять провода?.. Эй, если никто не приглядывал за зданием, то кто убирал мусор? Бродяги, наверное. Удивительно, что медный водопровод ни разу не испортился. А, точно! Медные трубы были заменены пластиковыми еще в 1975 году. Я тщетно протестовал, мне было противно пользоваться водой, прошедшей через ПВХ[31]. Наконец я сдался и научился довольствоваться «шоколадным напитком „Ю-ХУ“, единственным, что все еще разливают в настоящие банки…»
Наконец я выбрался на улицу. Ого! Этот район всегда был довольно неказистым, но теперь все вокруг пришло в полный упадок.
Передо мной — усыпанная щебнем местность акров в 40 величиной. Мой дом — в центре затерянного мира. Это единственное наполовину сохранившееся строение. Стена, которую я невольно осматривал каждое утро из Иллюминатора, — на самом деле единственное, что осталось от соседнего здания. Что же это, старина? Когда-то на месте этой каменоломни была Амстердам-Авеню!
Я устало бреду под серым небом через заброшенную пустыню, усыпанную обломками кирпича. Представляешь, прямо будто проснулся в поэме Т.С. Элиота[32]!
На окраине моей собственной Сумеречной Зоны я обнаруживаю цивилизацию в виде жилых домов, пресекающих друг друга улиц, транспорта, магазинов, людей… Гарлем никогда не был так хорош, старина! А то думал, что это последствия Третьей Мировой войны! А выходит, что жестоким разрушениям подверглись лишь непосредственные окрестности моего дома.
Я подхожу к нескольким братьям по разуму, шатающимся перед обменным пунктом.
— Послушайте, приятели, что это тут приключилось?
Они с опаской разглядывают меня. Наконец, один из них отвечает: — Да тут мэр и полицейские бомбу сбросили зажигательную.
— Какого черта?
— Пытались остановить торговлю наркотиками.
Ого! Вот почему тогда выдался по-настоящему жаркий денек! Я думал это просто наступила обычная августовская жара. Моему дому повезло! Его как-то обошли языки пламени.
Пока я пытался уместить все это в своем сознании, эти темнокожие ребята обступили меня.
— Ты и есть тот псих, который живет в доме с призраками?
— Наверное…
— Ты, верно очень богат. Можешь поделиться с нами?
— Вот-вот, — говорит другой. Он извлекает откуда-то… пластиковый пистолет. — Или мы тебе наскипидарим задницу.
Я выбиваю у него пистолет, и тот, как погремушка, скачет по асфальту. Все вытаращились на меня, не веря глазам.
