...Тропинка, петляющая по хвойному лесу, ведет вас от живописного местечка Падиш к Пояна Флорилор — «Поляне цветов», встречающей гостя ярким ароматным ковром естественной высокогорной оранжереи, и тут же снова ныряет в прохладный полумрак векового бора. Сквозь густую хвою местами пробиваются тоненькие ручейки солнечных лучей. Но вот стволы редеют, и вы оказываетесь у края заполненной мглистым туманом котловины. Почти правильной круглой формы, необычная на вид, темная и совсем не гостеприимная, она не очень-то заставляет путника торопиться со спуском. Но мысль о том, что на дне ее кроется одно из замечательнейших творений природы, побеждает нерешительность.
В эту впадину спускаются за несколько часов до полудня. В зеленом рассеянном свете, струящемся между ветвей деревьев, узенькая тропинка неожиданно ныряет в расселину. По сторонам угадываются очертания ледяных колонн, массивных, монументальных, покрытых толстым слоем молочно-белого, матового инея. Кругом холодное и безмолвное застывшее царство — и сами причудливо изрезанные выступами и трещинами каменные стены, и фантастическое нагромождение нанесенного потоком бурелома, и засохшая хвоя на ветвях елей, ломкая, как стекло… Чем глубже спускаешься в пещеру, тем больше окутывает тебя настоящий зимний холод. Наконец своды неожиданно расступаются, уходя в темноту.
Медленно тянется время, и с каждой минутой в пещере светлеет. От входа яркое пятне света неслышно крадется ко дну. К полудню стенки начинают слезиться — это тает скопившийся за ночь иней. Ледяные колонны постепенно становятся прозрачными. Косые лучи солнца и тут гонят стужу прочь, словно магнитом притягивая к себе тонкую дымку тумана, курящуюся на дне. Туман густеет и вот уже легким облачком устремляется к светящейся арке входа, исчезая в куще растущих там деревьев. Долгожданный спектакль сейчас начнется.
В момент, когда солнечный шар появляется у восточного края входа в пещеру, его лучи озаряют основание первой ледяной глыбы. Еще несколько мгновений, и он расплавленным стеклом брызжет на цоколи колонн. И тогда основания колонн прямо на глазах начинают словно бы испаряться. Когда солнце доходит до середины пещеры, ледяные столбы становятся совершенно прозрачными, и лишь обильно выступившие на них капли «пота» выдают их присутствие. Ледяные кристаллы окрашиваются в золотисто-розовый цвет, бросая пламенеющие отсветы на тянущиеся к выходу из пещеры клубы пара.
Робкая радуга загорается возле колонн. В этой неповторимой игре света на поднимающихся вверх легких волнах тумана трепещут радужные переливы и разноцветные блики. Лед сверкает все ярче и ярче и вдруг, когда солнце приходит в зенит, вспыхивает ослепительным пламенем. От основания колонн «огонь» струится вверх, пылает и ширится. Необычное зрелище длится до тех пор, пока лучи солнца проникают в подземный «театр». Затем, словно в настоящем зрительном зале после окончания спектакля, «огонь» начинает медленно гаснуть, все холодеет и застывает, чтобы в следующий ясный полдень вновь вспыхнуть неповторимой фантазией волшебного, живого фейерверка.
Штефан Георгиу, румынский журналист
Возьми моего сына, отдай мне свое сердце
Война между племенами начиналась так: длинные пироги, наполненные воинами в боевой раскраске, отчаливают от берега и для начала — чтобы обмануть злых духов и возможных вражеских лазутчиков — плывут в совершенно другую сторону. Скрывшись от любопытных взглядов, воины пристанут к берегу, затопят лодки на мелком месте и через лес подберутся к вражеской деревне. Ворвавшись в нее, нападающие не щадят никого: ни мужчин, ни женщин, ни детей. У мужчины, которого вы видите на нижнем снимке, люди из деревни Варес убили сына в то время, когда деревни Варес и Басим враждовали. Когда же между деревнями заключили мир, старейшины Вареса решили отдать ему мальчика, оставшегося сиротой, — его родителей убили люди из Басима. Но это было давно, когда деревни еще враждовали...
Вырастить ребенка на Новой Гвинее куда труднее, чем в других местах планеты. Судите сами: недостаточное питание, отсутствие медицинской помощи, малярийный климат болотистых джунглей; добавьте к этому ядовитых насекомых, крокодилов, стихийные бедствия — и вы поймете, почему из пяти новорожденных выживает на Новой Гвинее один и почему папуасы относятся к своим детям как к величайшему сокровищу.
Еще не так давно человеческая жизнь на Новой Гвинее ценилась крайне низко, иной раз дешевле пачки черного прессованного табака. Племена и деревни воевали между собой, и беспрестанная вражда разделяла близких соседей так, как не могли разделить горы и леса. Нельзя сказать, что межплеменная вражда прекратилась в наши дни, но, во всяком случае, по мнению людей, хорошо знающих Новую Гвинею, нынешнее положение нельзя даже сравнить с недавним прошлым.
И в этом сыграла свою роль свойственная папуасам любовь к детям.
Вражда между племенами доходила до того, что обычно папуасы боялись уходить далеко от своей деревни, ибо на чужой территории их обязательно бы убили. Недаром исследователи отмечали, что на Новой Гвинее жители деревень, расположенных в пятнадцати минутах ходьбы от моря, ни разу в жизни не бывали на морском берегу и знали о том, что в море соленая вода, лишь понаслышке!
Чтобы лучше понять все сказанное выше, нужно чуть подробнее разобраться в том, что такое папуасская война и каковы ее причины.
Война могла начаться с экспедиции за головами. Поводов для экспедиции за головами бывает множество. К примеру, в деревне умер человек. Не то чтобы его утащил крокодил, или упало на него дерево, или утонул он в реке — все это показалось бы совершенно нормальным. Нет, просто почувствовал себя плохо, метался в бреду, мучился и без всяких видимых причин умер. Для папуаса дело совершенно ясно: колдовство. Наслать порчу могли только враги, скорее всего жители враждебной деревни. Им необходимо отомстить, и не только потому, что должна быть восстановлена справедливость, но и для того, чтобы дух умершего обрел покой и не строил козней против живых.
Приглашают союзников, готовят яства для будущего пира победителей, бьют в барабаны — и вот раскрашенные воины гуськом уходят из деревни. Может быть, им придется много дней выжидать удобный момент, когда они стремительно ворвутся в чужую деревню, поражая копьями и дубинками всех встречных. Потом вернутся домой с головами врагов, распевая победную песнь:
«Мы убили человека, мы убили человека, нам хорошо!»
Надо сказать, что все описанное нами еще далеко не совсем ушло в область преданий, и кое-где в наиболее недоступных местах острова существуют охотники за черепами. А лет тридцать-пятьдесят назад в вечном страхе перед нападением соседей жила большая часть новогвинейцев.
Колониальной администрации приходилось бороться с этими межплеменными войнами потому хотя бы, что они мешали любому ее начинанию: от картирования территории до обыкновенной инспекционной поездки чиновника. О какой поездке вообще могла быть речь, если, дойдя до границ территории своего племени, носильщики складывали груз и наотрез отказывались сделать хоть шаг дальше!
Администрация, конечно, боролась своими методами: судила зачинщиков войн (а что они понимали в законах белых людей?); сажала в тюрьму папуасов, пойманных в боевой раскраске (папуасы же, вернувшись в родную деревню, удивленно рассказывали, что их бесплатно кормили и заставляли жить в домах с полом и железной крышей — но за какие заслуги?). Австралийская администрация требовала, чтобы папуасы строили свои деревни по утвержденному и единообразному плану — с площадью и улицей, идущей через деревню. За такой деревней удобно было следить с воздуха. Папуасы строили деревню по плану, а жили рядом — в хижинах, разбросанных в джунглях. Индонезийская администрация на Западном Ириане, выяснив, что люди племени асматов перед своими военными вылазками собираются в мужских домах «джеу», а после вылазок вырезают из дерева «бис» — изображения предков, запретила «джеу» и «бисы». Эти меры, естественно, не могли принести пользы: с таким же успехом человека, больного туберкулезом, можно лечить от кашля и торжествовать от того, что кашель на время исчез.
Нет, заслуга в том, что войны между папуасскими племенами все-таки в большинстве мест прекратились, принадлежит в основном самим папуасам. Встречаясь друг с другом в городах, поселках и на плантациях и убеждаясь, что и в других племенах живут такие же люди, наиболее развитые из папуасов все больше приходили к выводу, что вечные войны мешают жить. И они стали бороться с враждой, особенно с враждой с ближними соседями. Но бороться по-своему, так, как это было естественно с точки зрения их традиций и обычаев.
