Как-то ночью несколько студентов подкараулили привратника, набросили ему на голову мешок и притащили в подвал. Когда мешок с головы сняли, привратник увидел студентов, сидящих вдоль стен. Посредине подвала была устроена плаха, рядом с которой скучал палач с топором. Один из студентов произнес: «Что будем делать, о братья, с этим человеком, который вместо того, чтобы заниматься своим делом, только и знает кляузничать?»
«Да сгинет он!» — был единогласный ответ.
И... на глазах изумленных студентов привратник сгинул. С тех пор его можно видеть на Капровой улице. Объятый пламенем, он носится по улице и, увидев человека, похожего на студента вуза, начинает канючить, умоляя пожать ему (привидению) руку.
Если какой-нибудь студент это сделает — привратник обретет покой.
Пират
Местожительство: улица Трухларжска. Характер: необычайно агрессивен, отличается скверным нравом. Особые приметы: в каждой руке по сабле.
Пират по фамилии Янсен, прозванный голландцами Рыжим Козлом, оставив свои занятия, переселился в XVIII веке в Прагу. Под скромным именем Паздирек он снял квартиру на Трухларжской улице. Соседи считали его обычным бюргером, и днем он действительно ничем особым не выделялся. Зато ночью его квартира превращалась в подобие портового притона. Он заманивал к себе девушек и напаивал их допьяна ромом, утверждая, что это лимонад.
Но вот однажды к нему попала девица, служившая до того маркитанткой. Как ни пытался пират напоить ее, ему это так и не удалось. С горя он напился сам и в пьяном виде выболтал гостье, что держит под кроватью сундучок с сокровищами.
Когда Янсен-Паздирек проснулся наутро, не было ни маркитантки, ни сундучка. В гневе пират выбежал на улицу с саблями в руках и кинжалом в зубах.
С тех пор он так и бегает по ночам по Трухларжской улице, высматривая подозрительных.
Когда и как будет снято с пирата заклятие — неизвестно. К сожалению, пока не нашлось человека, который смог бы ему разобъ-яснить всю бесполезность дальнейших поисков сундучка.
Картежник
Является у церкви св. Петра в полночь. Характер: очень назойлив.
Этот бывший сторож церкви св. Петра в жизни был отчаянным картежником. Во время Великой чумы (XV в.) людям было как-то не до карт, и бедняга никак не мог найти себе партнеров. Но тут однажды в церковь св. Петра принесли в гробу одного из его постоянных партнеров по игре. Когда церковные колокола отбили начало вечерней мессы, сторож, вынув карты, со вздохом произнес: «Эх, приятель, приятель! Вот бы нам сейчас перекинуться в картишки...»
С последним ударом колокола друг поднялся из гроба и выхватил у сторожа карты. Началась игра, она длилась до полуночи. Когда колокола ударили полночь, мертвый вернулся в гроб, а сторожа неведомая сила погнала на улицу.
С тех пор он работает привидением. Он бродит по окрестным улицам и всем встречным предлагает сыграть роббер-другой. Освободить его от заклятия сможет лишь тот, кто его обыграет. Увы, это пока никому не удавалось. По мнению специалистов, привидение при жизни было порядочным шулером, да так по сей день и не исправилось. На свою, впрочем, беду.
Водяной Кабоурек
Место появления: река Чертовка, остров Кампа.
Характер: появляется только в случае жажды.
Водяной Кабоурек из реки Чертовка — страшилище милое и добродушное. В прошлом веке он частенько захаживал в пивные на острове Кампа и сидел там часами, болтая с соседями по столу о жизни. В пивных его можно было встретить почти каждый день. Завсегдатаи настолько его уважали, что ставили рядом с его стулом ведро с водой, чтобы Кабоуреку было удобнее время от времени окунаться. С течением времени ряды его друзей поредели, а пивные модернизировали. Водяному все это не нравилось. Особенное же раздражение вызвали у него граммофоны, а потом радио. Наконец он вообще перестал встречаться с людьми. Если ему очень уж захочется пива, он выскакивает на минутку из реки и просит кого-нибудь из прохожих принести ему бутылочку пива.
Кстати, это очень выгодно для прохожих, потому что за пиво Кабоурек обычно дает отличную щуку, а то и угря.
Милослав Швандрлик, чешский писатель-юморист
Томас Вулф. Цирк на рассвете
А иногда ранней осенью, в сентябре, в город приезжали знаменитые цирковые труппы — братьев Ринглинов, Робинсонов, Барнум и Бейли. Я был тогда разносчиком газет и в те утра, когда цирк приезжал в город, как сумасшедший обегал все дома по своему маршруту в прохладной и волнующей мгле, которая бывает перед самым рассветом, а потом мчался домой и вытаскивал из постели брата.
Переговариваясь тихими взволнованными голосами, мы быстро шли обратно в город под шорох сентябрьских листьев, а прохладные улицы серели в том безмолвном, таинственном и магическом первом свете дня, который внезапно словно вновь открывает огромную землю, и земля возникает из мрака в пугающей, величественной, скульптурной неподвижности, и человек смотрит на нее с восторгом и изумлением, как, наверно, смотрели на нее первые люди на земле, потому что это одно из тех зрелищ, которые остаются с людьми навсегда, о которых думают умирая.
На скульптурно неподвижной площади, где на одном углу начинала вырисовываться из мрака призрачно чужая и знакомая маленькая обшарпанная мастерская отца, мы с братом садились на самый первый трамвай, который шел к вокзалу, где разгружался цирк, а иногда мы встречали кого-нибудь из знакомых, и он подвозил нас туда в своем автомобиле.
Подъехав к жалкому, закопченному, ветхому зданию вокзала, мы выходили из трамвая или машины и быстро шли по путям — здесь мы уже видели огненные вспышки и клубы пара, вылетающие из паровозов, и слышали лязг и стук перегоняемых товарных вагонов, резкий, нечастый грохот маневрирующих паровозов, звон станционного колокола и звуки огромных поездов, проносящихся мимо.
И ко всем этим знакомым звукам, исполненным радостных пророчеств, дороги, путешествия, утра и сияющих городов, ко всем острым и волнующим запахам поездов — запахам золы, едкого дыма, затхлых и ржавых товарных вагонов, чистых сосновых досок, из которых сколочены ящики, и запахам свежих продуктов на складах — апельсинов, кофе, мандаринов и грудинки, окороков, муки и говяжьих туш, теперь примешивались магические и знакомые, все странные звуки и запахи прибывающего цирка.
Великолепные ярко-желтые вагоны, в которых жили и спали главные исполнители, все еще темные, могуче недвижные, вытянулись на путях длинной цепочкой. А повсюду вокруг них звуки разгружаемого цирка уже яростно наполняли темноту. Отступающую мглу сиреневой уходящей ночи пронизывал свирепый рев львов, внезапное рычание огромных тропических кошек, трубный рев слонов, топот лошадей и душные, крепкие, незнакомые запахи обитателей джунглей — рыжевато-коричневые верблюжьи запахи, запахи пантер, зебр, тигров, слонов и медведей.
А у путей, вдоль цирковых вагонов, — резкие окрики и ругань служителей цирка, магический ритмичный танец фонарей в темноте, а потом вдруг сильный грохот нагруженных фургонов, которые скатывали с товарных платформ и гондол по настилу на землю. И повсюду в волнующей таинственности ночи и пробуждающегося дня ощущалось суетливое, поспешное, но в то же время упорядоченное движение.
Крупные серо-стальные лошади по четыре и шесть в упряжке неторопливо шагали по густой, белой пыли дороги, гремя цепями и постромками, под грубые окрики погонщиков. Погонщики гнали их к речке, которая текла за путями, и поили их там, и в первых лучах рассвета можно было увидеть барахтающихся в знакомой реке слонов и больших лошадей, медленно и осторожно спускающихся к воде.
А на площадке, отведенной для цирка, чудодейственно быстро, как во сне, вырастали шатры. И по всей территории (это была единственная достаточно ровная и большая площадка в городе, на которой мог разместиться цирк; к тому же недалеко от станции) царила эта неистовая, свирепая, но упорядоченная суматоха. Яркий свет газовых фонарей освещал опаленные, помятые лица цирковых силачей, которые ритмично и точно — одушевленные клепальные молотки — колотили кувалдами по столбам, вгоняя их в землю с невероятной быстротой, как при ускоренном движении кинокадров. А когда рассветало и всходило солнце, вся площадка становилась ареной волшебства, порядка и ярости. Погонщики кричали и разговаривали со своими животными на особом языке, громко пыхтел и неровно стучал бензиновый движок, кричали и ругались распорядители, деревянно гудели вколачиваемые в землю столбы, гремели тяжелые цепи.
И вот на обширной расчищенной площадке, на утоптанной пыльной земле уже вбиваются столбы для главного шатра, где будет проходить представление. И к площадке, тяжело ступая, подходил слон, медленно опускал свою огромную раскачивающуюся голову по приказу человека, который сидел у него на черепе, взмахивал раз или два серым морщинистым хоботом и неторопливо обвивал им один из лежащих на земле столбов, длинных, как мачты быстроходных шхун. Потом слон медленно отходил назад и легко вытаскивал, будто спичку из коробка, огромный столб.
