Стас подумал, что пока его экскурсанты держатся хорошо. Похоже, оба были действительно неплохими ходоками, умели и пошутить и помолчать когда надо. Ни один из них не спросил, далеко ли еще,— значит, умеют, хоть и начальники, быть ведомыми. Неплохие ребята. Если б не эти обстоятельства, он мог бы с ними, пожалуй, подружиться. Черт, и зачем он только согласился. Ну, не лежит сердце к этой вынужденной охоте, и все тут. Как себя убеждал: мол, ничего страшного, парой уток меньше станет — их до него десятками отстреливали. И, несмотря на все самоуговоры, все же чувствовал себя отвратительно. Почему, он знал: он нарушил свой служебный долг — вместо того чтобы охранять, вел убивать.
Когда за очередной, наверное стомиллионной, на их пути поляной блеснуло голубое лезвие реки, Стас не то прохрипел, не то прокашлял: «Пришли...»
Не изображая больше неутомимых, Грауфф и Бурлака сбросили рюкзаки и тут же растянулись где стояли. Стас улегся под дерево, ноги закинул на свой рюкзак, а голову пристроил на корневище. Все трое лежали и молчали, наслаждаясь ощущением удивительной легкости в теле, сравнимой разве что с ощущением невесомости.
Полностью расслабившись, Стас каждой клеточкой впитывал благодатный кислород, который весело и горячо разносила по телу кровь, до этого стиснутая в сосудах перенапряженными мышцами. Его подопечные лежали с закрытыми глазами и блаженно сопели. Лица заострились, осунулись. У Грауффа борода начала расползаться по щекам седоватой щетиной. На лбу у Бурлаки чернели потеки — видно, размазал грязными руками пот.
Стас встал на ноги, и по спине прокатилась волна болезненной и в то же время истомно приятной усталости.
Он рывком распустил узел на рюкзаке, запустил в него руку, извлек пакет с палаткой. Достал из кармашка короткий шланг. Надувать палатку в одиночку было неудобно, но Стас, поколебавшись секунду, решил дать своим подопечным отдохнуть. Вскоре на небольшом пригорке, за которым анторгский лес обрывался, галантно пропуская гибкую, а тугих округлостях излучин речку, заколыхал оранжевыми стенами пятигранный шатер.
Откинув клапан двери, Стас опустился коленями на край надувного пола и с удовольствием огляделся. В палатке было не слишком просторно, она еще не успела проветриться, и внутри слегка пахло сыростью и пластмассой, однако Стас чувствовал, что на душе стало легче. Нет, не потому, что теперь можно было укрыться от непогоды или опасности: прогноз на ближайшую неделю превосходный, а крупных хищников в лесу никто никогда не встречал. Стас подумал, что то скорее инстинктивная, от далеких предков унаследованная тяга к жилищу — пусть самому маленькому, самому утлому,— но все же со стенами и крышей над головой.
— Вам помочь, Стас? — просунув в палатку лысую голову, осведомился Бурлака.— Ага. Сейчас я затащу вещи. А Глен тем временем приготовит поужинать.
Солнце окунуло в реку темно-красный бок, в лесу уже наступала ночь, но на поляне перед палаткой было светло и уютно. На расстеленном листе бумаги лежала горка бутербродов, фрукты, стояла захваченная предусмотрительным Бурлакой плоская бутылочка аль-дебаранского ликера. Бутерброды были свежими, ликер — ароматным, а Стас продолжал испытывать скованность, мысль о запретной охоте подтачивала настроение въедливым червячком.
— На Фарголе мне однажды довелось охотиться на трекаба,— вспоминал, удобно облокотившись на полупустой рюкзак, Бурлака.— Вы видели трекаба, Стас?
— Только в учебных фильмах.— Перед глазами у Стаса всплыло жуткое существо, похожее на сросшихся по всей длине трех питонов, на коротких когтистых лапах и с тигриными клыками в пастях. От отвращения Стаса передернуло.
— Вот-вот. Меня так же передернуло, и первый выстрел я промазал. И второй тоже.
— Далеко бил? — поинтересовался Грауфф.
— Да не то чтобы очень. Метров с шестидесяти. Из гладкоствольной дальше бесполезно. Вы знаете, Стас, у нас с Гленом принцип — охотиться только с охотничьими ружьями.
— Ас другими и нельзя,— буркнул Стас.
— Ну, тоже скажете, «нельзя»,— Бурлака махнул рукой.— Сплошь и рядом палят из карабинов. Да что там карабинов, из станнеров стреляют. Чтоб шкуру не попортить. Так вот, отдуплетился я, перезаряжаю, а трекаб на меня на своих крокодильих ножках как конь хороший несется. Едва успел я еще выстрелить, а он уже в пяти шагах. Конституция у меня, сами видите, не гимнастическая, но на дерево я взлетел как молодой павиан. Уселся на ветку покрепче, вниз поглядел: там она, тварь эта трехглавая, стоит под деревом и на меня смотрит. А взгляд такой, что обнял я дерево, а в голове только одна мысль, как жилочка, бьется: умеют трекабы по деревьям лазить или нет...
— А что ж не стреляли? — с любопытством спросил Стас.
— Так выронил я ружье со страху,— весело пояснил Бурлака.— И сумку, где рация была, тоже на земле бросил. Оно, пожалуй, и к лучшему, а то мог не успеть на дерево залезть.— Он снова замолчал, выбрал себе бутерброд и с преувеличенным аппетитом вгрызся в него зубами, явно добиваясь от слушателей вопроса.
Грауфф, чтобы поддразнить приятеля, молчал, забавляясь его ораторскими хитростями. Но Стас клюнул, ему хотелось узнать, чем кончилось необычное приключение. К великому удовольствию Бурлаки, он спросил:
— Ну, а что же потом?
— Потом, молодой человек,— Бурлака выкатил на Стаса глаза,— я двое суток провел на дереве, а трекаб под деревом. А когда я уже созрел, чтобы падать вниз, трекаб испустил дух. Оказалось, последним выстрелом я его все-таки зацепил...
Он убрал вдруг с лица драматическое выражение и расхохотался. Вместе с ним рассмеялись Стас и Глен Грауфф.
— Давайте выпьем, Стас,— предложил врач. Стас кивнул. Грауфф разлил ликер в круглые колпачки от фляг.— Виктор сам не представляет, каким сокровищем владеет. Этот напиток настаивается на знаменитой альдебаранской улитке. Считается, нервные клетки не восстанавливаются. Но этот ликер восстанавливает решительно все.
Стас снова рассмеялся.
— Ну, слава богу,— похлопал его по плечу Бурлака.— А я уж боялся, вы нас возненавидели навеки.
Стас почувствовал, что краснеет.
— Да что вы, право. При чем тут...
— Не надо, не надо, молодой человек. Я все понимаю. У вас свое дело, вы преданы ему. И правильно. Каждый должен любить свою работу, иначе он бесполезен, а часто и вреден. В молодости, когда позволяло здоровье, Глен был хирургом, а я штурманом фотонных кораблей, и мы не верили, что сможем когда-либо полюбить другую работу. Но изменились обстоятельства, и сегодня любимое дело Глена — обеспечивать внеземные колонии необходимыми людьми, мое — необходимыми грузами. А ваше любимое дело, Стас,— природа, окружающая среда, ее охрана, экология... Так?
— Так...
— И вот появляются два каких-то типа, перед которыми заискивает начальство, и требуют, чтобы их — без путевки, в нарушение всех правил — вели в заповедный лес убивать животных. Так?
— Так...
— Нет, не так! Во-первых, мы ничего не требовали, ваш Ларго сам пригласил нас на охоту. По-вашему, нам надо было отказаться? Фыркнуть негодующе? Да вы знаете, что такое охота? Охота — это страсть, это болезнь, если хотите, но болезнь полезная, оздоравливающая организм, восстанавливающая его, как воздух свежий, как настой женьшеня, как этот ликер. Тот, кто болен охотой, чувствует себя уверенным, жизнеспособным, сильным. Он чувствует себя мужчиной. Я занимаюсь охотой с восемнадцати лет и могу сказать, что лучшие минуты моей жизни — за пультом фотонного корабля и на охоте. Я побывал на десятках планет и почти всюду, где есть дикие звери, охотился. Иногда по путевке, чаще — нет, просто по договоренности с местным начальством. И никогда не считал себя варваром, убийцей, врагом живого. Я люблю природу не меньше вас и понимаю ее, смею думать, не хуже. Ни в земных лесах, ни в джунглях других планет я не чувствую себя чуждым, посторонним элементом, а это значит, я сливаюсь с природой и становлюсь ее неотъемлемой частью. В масштабе вселенной. Вот что дает мне охота...
— Но ведь можно и не убивать...
— Э-э, нет! Хотим мы или нет, но природа — это круговорот смертей, который регулирует и качество и количество. Конечно, человек в состоянии нанести природе непоправимый урон, но хищничества сейчас никто не допустит. А подстрелить зайца или оленя — смешно говорить об этом. Их с таким же успехом мог завтра задрать леопард. Зато, когда я вхожу в лес с ружьем, я сам погружаюсь в этот круговорот и знаю, что ищу свою добычу или, может быть, стану добычей более умелого зверя. Так и только так можно достичь полного соединения с природой. А у вас-то, Стас, на кого мы идем охотиться? Всего-навсего на уток. Мне рассказывали, их тут тучи. Каждый сезон они гибнут тысячами и возрождаются десятками тысяч. Неужели вы как эколог можете предположить, что несколько водоплавающих скажутся на природном равновесии планеты?
