Выбор жениха или невесты на Востоке всегда считался жизненно важным. В связи с этим к астрологам обращались и обращаются очень часто. По «анкетным данным» человека определяли, под каким знаком зодиака и звездой родился человек, какова его «стихия», «мягкий» или «твердый» год... Определяли, «достраивали» пару. Скажем, мужчине, родившемуся в «мягкий» год, советовали не брать жену, родившуюся в год «твердый»; мужчине-Мыши рекомендовали не жениться на женщине-Змее (змеи едят мышей!) и так далее. Как известно, мягкие («женские») и твердые («мужские») года в восточном календаре чередовались друг с другом. «Твердыми», Ян-животными, считались года Крысы, Тигра, Дракона, Коня, Обезьяны, Пса. «Мягкими», Инь-животными, полагались годы Буйвола, Зайца, Змеи, Овцы, Петуха, Свиньи. Поскольку же знаки эти «женские», то их иногда дают как Корову, Зайчиху, Курицу. Если проанализировать систему браков, то окажется, что в основе благоприятных и неблагоприятных прогнозов на брак лежали две простейшие модели в виде сочетания признаков, которые можно представить либо в виде неподвижной таблички, либо в виде двух подвижных «крутилок» — кружков из бумаги. Первая, маленькая «крутилка» определяла сходство стихий. В ней по кругу шли: Вода, Дерево, Огонь, Земля, Металл. Считалось, что Вода порождает Дерево, Дерево сгорает в Огне, Огонь создает Землю, Земля — Металл, Металл — Воду. Соответственно, такие браки должны были быть благоприятными. Если же шагать не «по кругу», а «по звездочке», то возникнут «плохие» влияния: Металл рубит Дерево, Дерево сосет Землю, Земля тратит Воду, Вода гасит Огонь, Огонь размягчает Металл. Эти взаимосвязи считались дурными, а браки людей с такими стихиями — неудачными.
Достаточно примитивна и вторая «крутилка», определяющая взаимоотношения знаков-животных. «Плохое» у всех народов принимается нечетным, поэтому черных стрелок — три. Взяв, например, знак Крысы, видно, что ему противостоит по кругу знак Лошади (Коня). «Не туда тянут» и стрелки, идущие к знакам Зайца и Петуха, они перпендикулярны центральной стрелке. Зато «хорошее» выражается, как правило, четными числами. Счастливый брак для Крысы — это Дракон и Обезьяна, а также, хотя «менее вероятно»,— знаки Свиньи (Кабана) и Буйвола (Быка). Остальные — нейтральные.
Примерно так и гадают на Востоке о любви, браке, о будущей семье, добавляя подчас десятки ненужных и красочных атрибутов.
Однако каким все же будет год Белого Коня?
Если вы верите гороскопам, встречайте его в белоснежном платье, с серебряными и стальными украшениями, с белыми розами или хризантемами. Это будет год окончательных и мудрых решений, год упорства и твердости, печали по прошлому и доброго материнства. Этот год — как бы гребень волны, долгожданный горный перевал, после которого начинается радостный и неторопливый спуск в долину.
Китайцы называют новогодний праздник «Чунь-цзе» — праздник Весны.
А. Арефьев
Молти — город, выросший на реке. Из ила построены его здания и мечети, да и живут в нем в основном рыбаки
Человек из заречья
Гао был последним городом, что встретился нам на краю Великой пустыни. Живущие здесь считают, что он стоит вне Сахары, те же, кто пришел сюда с юга, утверждают обратное. Город примирил под своими плоскими крышами разные народы: оседлых арабов и сонгаев, кочевников-туарегов и рыбаков сорко. Оттого Гао и перенаселен — там живет больше людей, чем он может приютить, дать работу и прокормить.
Здесь же, в Гао, решался извечный спор между сушью и влагой, рекой и пустыней. Там, где за глинобитными заборами угадывалась тоненькая полоска зелени, тяжело несла через пески свои воды разомлевшая на жаре река. Первые арабские путешественники нарекли ее «Рекой рек», и это звучало как «Гирин герен». Только потом, благодаря игре слов, стала она «Нигером», то есть «Рекой негров». Для гвинейцев она «Джолиба», река-рассказчица, река-гриот. Для живущих в Гао сонгаев — «Исса бери» — «Великая река», а для народа хауса — «Квара» — просто «Река».
До сих пор остается только гадать, что помогает ей выжить и не потеряться в песках пустыни. Ведь в семистах километрах выше по течению Нигер, совсем обессилев, отказывается идти вперед и образует так называемую внутреннюю дельту, ветвясь ручейками и речушками, распадаясь многочисленными озерами и старицами. Достаточно, чтобы в какой-нибудь сезон вода не дошла всего на тридцать сантиметров до обычного уровня, и озеро Фагибии, величиной с Женевское, к западу от Томбукту, не получив своей ежегодной порции воды, пересохнет, и тысячи людей, живущих по его берегам, вынуждены будут отправиться на поиски пропитания.
Но река возрождается. Не зря ее называют Исса бери. Среди песков голубая полоска воды видится миражем. Нужно намочить ноги в теплой мутноватой воде, зачерпнуть пригоршню-другую, чтобы рассеять сомнения. Возле Гао Нигер замирает, течение его едва заметно. Река словно раздумывает, поддержать ли ей гипотезу Геродота, назваться «Нилом», двинуться через Сахару и выйти на Средиземноморское побережье или опровергнуть ее, повернуть на юг в Гвинейский залив, подарив свое имя сразу двум странам — Нигеру и Нигерии?
Как только река отказалась идти в пустыню, на ее левом берегу и возник Гао. Но это было так давно, что люди еще и писать не умели, хотя и сейчас немногие жители города владеют грамотой. В VII веке, наряду с Томбукту, город являлся важнейшим центром торговли на Нигере. Здесь знали, как ублажить путников и торговцев, заставить их раскошелиться, оставить в лавчонках все монеты или связки раковин каури, заменявших деньги. Однако за долгое время существования Гао так и не удосужился замостить свои улицы. До сих пор в городе почти нет асфальтированных или каменных мостовых. Непомерно широкие улицы будто для того и раскинулись, чтобы доставить радость ветрам гонять песок. Его периодически приходится укатывать грейдером или катками, чтобы немногочисленные машины и повозки не застревали посреди улицы, как в барханах Сахары .
Первым из европейцев в Гао побывал Ансельм д"Изальгие. В начале XV века он женился на африканке и прожил здесь семь лет, застав период могущества государства Сонгаи, столицей которого и был Гао. Вернувшись в Тулузу в 1413 году, Ансельм оставил книгу о своем путешествии, описал город. Если верить его сведениям, то город, хотя и пережил марокканское вторжение в 1591 году, стоившее ему почти всех своих построек, совсем не изменился. Те же дома из банко (смесь глины, соломы и навоза) с плоскими крышами, но на улицах, помимо традиционных верблюдов и осликов, появились автомобили и мопеды «пежо». Эти мопеды, как саранча, вторглись в Западную Африку. Из-за их оглупляющего треска и выбросов сизых облачков дыма трудовой день во всех африканских странах начинается уныло и однообразно.
Моим добровольным гидом по Гао стал Сумейлат, один из тех, кому чудом удается удерживаться «на плаву», несмотря на неблагосклонность судьбы. На вид ему можно было дать лет сорок. Он жил на заднем дворе гостиницы и был рад оказать любую услугу.
Одно из новых зданий, которое показал мне в городе Сумейлат, была бойня — подлинный памятник нерадивости и бесхозяйственности, выросший в песках на окраине Гао. Она напоминала о наших заброшенных стройках, о ржавеющих под открытым небом станках и машинах. Правда, с бойней в Гао получилось еще обиднее — предприятие построили, но вскоре небывалые засухи истребили поголовье животных, и его закрыли.
Сумейлат подошел к тяжелому замку на воротах, подергал его.
— Рабочих уволили, директор переехал в столицу, специалисты разъехались по домам — кто в Югославию, кто во Францию. А здание стоит,— сказал Сумейлат и отвернулся.
Уже в отеле, угостив Сумейлата пивом, я услышал горькую историю жизни, в которой бойня сыграла свою негативную роль. Он говорил по-французски, а порой в волнении переходил на местное наречие.
— Родом я из Доро,— начал Сумейлат,— есть такая деревушка на другом берегу Нигера. Не нравилось мне ковыряться в земле, не хотелось учиться доить корову, как делали это другие мальчишки. Доить корову у нас считается достойным занятием для мужчин. И ничего поделать с собою не мог. Я успокаивал себя, говорил, что родиться в крестьянской семье — не значит стать крестьянином. Кроме меня, у отца было еще пятеро детей: три сына и две дочери. Как только я подрос, стал искать, куда бы податься. Помогал лодочникам в Гурме и Дире, работал погонщиком скота на паромной переправе.
Когда в Гао началось строительство бойни, я приехал сюда и работал на погрузке и разгрузке. Я был крепкий парень,— Сумейлат, усмехнувшись, хлопнул себя по груди,— не то, что сейчас. Ну а что еще могли предложить человеку без специальности? Хорошие и беззаботные это были времена. В саванне росло много травы, ходили добрые стада. Бойня и ее холодильники, думал я, не останутся без работы. Стройка подходила к концу, и появилась у меня мыслишка съездить к отцу, выпросить причитавшуюся мне часть скота, пригнать в Гао и продать на бойню, а на вырученные деньги построить себе домик и потом жениться. Все же работать на бойне неплохо — хоть бы и туши таскать.
