С рождением Гелы у меня появились новые заботы. Младенцев здесь вскармливали сначала, как водится, материнским молоком, а потом всем тем, что ели сами взрослые, вплоть до вяленого мяса. Я видел, как умирали дети, и был поражен спокойствием их родителей. Никто не горевал, не плакал. На следующий день после смерти ребенка мать рано утром уносила его в лес и возвращалась только к вечеру совершенно невозмутимая. Хоронила ли она его в лесу или просто оставляла в укромном месте — мне было неизвестно.
Между тем Гела подрастал, и я все больше привязывался к нему. Когда начала желтеть и опадать листва, я определил, что сыну исполнился год.
Однажды утром я, как обычно, отправился на охоту. Найдя звериную тропу, растянул петлю-ловушку и стал ждать. Однако мне на сей раз не везло. Прождав два дня, ни с чем отправился к дому. И когда я вышел на поляну, меня охватил ужас. Весь стан был разгромлен, хижины разрушены, костер погашен, а на земле лежали забитые камнями мужчины — человек десять. Я стал громко звать свою жену, сына, но ответа так и не дождался. Видимо, мои соплеменники разбежались или были угнаны в плен. Но кем? Для меня это так и осталось загадкой. Я плакал, горюя о жене и сыне, облазил все кусты, но не нашел никаких следов. Ночь провел без сна, боясь, что вернутся те, кто разорил селение. Наутро я снова осмотрел все окрестности в надежде отыскать раненых соплеменников. Все было напрасно.
Снова оставшись один, потеряв близких мне и родных уже людей, я решил идти к морю. Два дня шел я по лесу почти без отдыха. Наконец деревья расступились, и на горизонте показалась голубая гладь моря. Волны с мерным шумом накатывались на пологий песчаный берег. Он был покрыт редкой чахлой травой и кустарником. А рядом поднимался лес, который поразил меня видом могучих деревьев. Добравшись до них, я заметил в стволе одного большое дупло и тут же смекнул, что в нем можно будет укрыться и от дождя, и от хищников. Однако, заглянув туда, я с сожалением убедился, что дупло довольно тесновато для меня. Тогда мне пришла в голову мысль разжечь внутри дерева костер и таким образом расширить дупло. Набросал в него сухих сучьев, высек огонь... Когда сырая древесина затлела, из дупла повалил густой черный дым.
Готовя себе убежище, я и думать не думал, что черные клубы дыма заметят с корабля, проплывающего недалеко от берега. О нем я вообще не помышлял. И когда увидел шлюпку, уткнувшуюся носом в песчаный берег, из которой стали выскакивать вооруженные моряки, не знал, верить своим глазам или нет, плакать или смеяться. Я лишь молча с трепетом ждал их приближения. Один из моряков что-то спросил меня, но я его не понял. Тогда меня посадили в шлюпку и доставили на корабль, оказавшийся военным. Моряки отнеслись ко мне неплохо, поили и кормили, пока судно не пришвартовалось к берегу, на котором рассыпались дома небольшого городка.
И хотя он был мне незнаком, я обрадовался, думая, что приключения мои закончились. Но радость была преждевременной. Меня, как позже я понял, грязного, обросшего, одетого в истрепанную козью шкуру, к тому же разговаривающего на непонятном языке, приняли за настоящего дикаря. Я попал в руки дельцов, которые посадили меня в клетку и стали возить на арбе по деревням, за небольшую плату показывая ротозеям. Я не мог даже протестовать — никто не понимал меня, все только смеялись.
Но вот однажды в толпе возле моей клетки оказался купец. Я заметил, как он долго и пристально разглядывал меня. Лицо его не было безучастным. И когда он заговорил со мной, я заволновался, хотя ничего и не понял. И вдруг среди незнакомых слов я услышал: «Картвели хар?» (Ты грузин?) «Ки батоно!» — закричал я (да, господин), еще не веря, что нашелся человек, который меня поймет...
Голос старого Габриэла задрожал от волнения. Слушая его рассказ, я не раз убеждался, что он словно заново переживал приключившееся с ним. Не верить его чувствам было просто невозможно. И в то же время все рассказанное Циклаури выглядело столь необычно, что в его реальность никак не верилось.
— А дальше? — нетерпеливо спросил я его.
— Потом тот купец потребовал,— голос старика звучал уже приглушенно,— чтобы меня выпустили из клетки. Он взял меня с собой, сводил в баню, в парикмахерскую, купил одежду, обувь... В общем, вернул мне человеческий облик. Я узнал, что моим спасителем был русский, которого звали Петром. Он и привез меня в Грузию, помог устроиться работать извозчиком...
Во время этого рассказа я ловил себя на мысли, что не перестаю сомневаться. Да и как иначе? Ведь столько времени прошло с тех пор, почему же Габриэл Циклаури решил поведать обо всем только сейчас? Но это чуть позже попытался мне объяснить мой друг Ментешашвили.
— Я спросил старика об этом в первую очередь. Дело в том, что человек он малограмотный. Кое-как читать и писать научился лишь после возвращения в родное село, при Советской власти. Не раз пытался рассказывать односельчанам о своей жизни среди дикарей, но сам понимаешь, как воспринимали его рассказ. Тогда и решил Циклаури записать свои приключения — ты видел эти старые пожелтевшие тетради. Он ведь из горного села в райцентр приехал первый раз лишь несколько дней назад. Зашел в парикмахерскую около железнодорожного вокзала, разговорился с мастером, а тот сразу позвал меня...
Позже, уже вернувшись в Москву, я не раз перечитывал запись рассказа Габриэла Циклаури, пытаясь разобраться, к каким же лесным людям забросила его судьба. Но один факт в его истории поразил меня особенно сильно. Это его описание единственного оружия лесных людей — палок с заостренными концами. Известно, что в XIV—XVI веках в Грузии кахетинцы при недостатке оружия пользовались именно заостренными обожженными палками. И гораздо позже, когда, например, в 1800 году в Восточной Грузии произошло кровопролитное сражение русских войск в союзе с грузинскими ополченцами против завоевателей Омар-хана аварского, то, по свидетельству исторических документов, ополченцы частично были вооружены обожженными кизиловыми палками.
Во время рассказа Габриэла Циклаури я не раз переспрашивал его о внешности лесных людей. И он всегда без колебаний повторял: низкорослые, лицом похожие на монголов — чем ставил меня в тупик. Ведь основное аборигенное население Закавказья — люди рослые с продолговатыми лицами.
Так что же, в начале нашего века на территории Азербайджана существовали племена дикарей? Как-то не верится. Ну а просто одичавшие люди могли сохраниться там в дебрях лесов? Тогда откуда они взялись?
И все же, если верить рассказу Габриэла Циклаури, можно предположить, на мой взгляд, что приютившие его «дикари» — потомки воинов, оставшихся в здешних лесах с XIV века после нашествия на Закавказье Тамерлана, или Тимурленга, как его называли на Кавказе. Завоеватели очень жестоко обращались с местным населением. Оказывая сопротивление врагу, крестьяне собирались в дружины, во главе которых стояли народные герои. Как, например, Тукурмиш, лицо исторически достоверное и хорошо известное. Именно такое народное воинство очень часто загоняло отряды завоевателей в глухие лесистые места. Общеизвестно также, что у Тамерлана было много воинов из монгольских кочевых племен. Поэтому можно допустить, что именно они, загнанные в леса и не сумевшие или боявшиеся выбраться оттуда, находили ущелья с теплым климатом в течение всего года, ведя совершенно замкнутый образ жизни и постепенно вырождаясь. Кстати, и Циклаури за время скитаний тоже ни разу не видел снега.
Правда, все это можно предположить, лишь поверив его рассказу.
От редакции
Ознакомившись с очерком П. Леснова, мы не смогли прийти к определенному выводу — имеем ли мы дело с подлинными событиями, случившимися с Габриэлом Циклаури, либо перед нами не лишенная таланта мистификация, вариант «робинзонады», в правдивость которой уверовал автор. Решили обратиться к экспертам. Однако и ученые не пришли к общему мнению. Тогда редакция решила познакомить читателей и с очерком, и с отзывами. Может быть, племя «лесных людей» все-таки обитало где-то в горах Кавказа еще в начале века?..
В. Кобычев, старший научный сотрудник сектора Кавказа Института этнографии АН СССР, доктор исторических наук:
— Упоминания о диких голых и волосатых людях нередко встречаются в мифах и легендах древнего Двуречья, в «Истории» Геродота и многих других сочинениях прошлого. Так, итальянский путешественник Ксаверио Главани в своей работе «Описание Черкесии» (конец XVIII века) рассказывает, как однажды отряд горцев, переходивший Кавказский хребет, подвергся нападению «голых людей», которые при этом кусались, подобно собакам.
«Лесные люди» фигурируют в фольклоре многих народов Кавказа. В некоторых сказаниях их наделяют совершенно фантастическим обликом — с якобы торчащим из груди каменным или костяным топором и тому подобное. Но большей частью они предстают перед нами вполне реальными, только «волосатыми и безмолвными людьми» с топорами в руках. Русский этнограф Н. С. Иваненков, опубликовавший в начале нашего века одно из таких описаний, замечает, что оно соответствует изваяниям позднего средневековья, встречающимся в верховьях реки Зеленчук и изображающим таких же людей с топорами в руках. По его мнению, в обоих случаях «прототипами» могли служить остатки одичавшего христианского населения этих мест, скрывавшегося от преследований утверждавшихся здесь мусульман.
