Чтобы понять этот парадокс, надо вернуться в Калоколо, населенный пункт на озере Рудольфа, где находится рыбоперерабатывающий завод. Именно здесь свыше трех тысяч кенийских рыбаков с помощью норвежских специалистов произвели техническую революцию, наладив промышленный лов рыбы.
Туркана, населяющие западный берег озера, испокон веков занимались скотоводством, а к рыбной ловле прибегали лишь в случаях сильных засух, когда стада гибли, а людям грозил голод. Ловили рыбу примитивным дедовским способом — вершами, а проще говоря, корзинами. Читатели слышали, верно, как старики, вспоминая былое рыбное изобилие в прудах, озерах, реках и речушках средней полосы России, рассказывали о ловле рыбы обычными бельевыми корзинами. На озере Рудольфа этот «золотой век» еще продолжается. Мне не раз приходилось наблюдать, как туркана ловят рыбу почти что руками. Их верша — нехитро сработанная конусная корзина диаметром побольше метра и высотой около метра — состоит из нижнего обода, нескольких сходящихся вверху дуг, оплетенных грубой бечевой, образующей крупные ячеи, в которые свободно проходит рука.
Ловят рыбу коллективно. Полтора-два десятка обнаженных мужчин, облюбовав мелководный залив, одновременно заходят в него, выстраиваются в шеренгу и идут к берегу, взбалтывая и взмучивая ногами воду, пугая рыбу криками, гоня ее на отмель. Ошалевшая рыба мечется из стороны в сторону, выбрасывается на поверхность. Тут-то рыбак, держа вершу за одну из дуг, накрывает рыбину, прижимает снасть ко дну, а затем, просунув руку в ячею, нащупывает добычу, вытаскивает из корзины и сажает на веревочный кукан.
Такое рыболовство, спасая в трудные годы от голода, в общем-то никак не влияло на экономическое положение скотоводов туркана, на их образ жизни. Но на рубеже шестидесятых-семидесятых годов засухи стали повторяться все чаще и чаще, бедствие приняло массовый, угрожающий характер. Здесь гибли целые стада верблюдов, крупного и мелкого рогатого скота. Тысячи пастухов и их семьи лишились средств к существованию, умирали с голоду. Надо было что-то делать. И взоры с надеждой обратились к озеру. Не поможет ли оно как-то решить судьбу людей, обеспечить их пищей, работой, надежным заработком? В самом деле, ведь озеро Рудольфа является одним из богатейших рыболовных угодий; подсчитано, что здесь можно вылавливать до 10 тысяч тонн рыбы в год без риска уменьшить ее запасы. В озере водится до 30 видов различных рыб, среди них знаменитый нильский окунь, достигающий веса в несколько сот английских фунтов.
Вот тогда-то в районе Калоколо с помощью государства и норвежских специалистов был образован кооператив. Туркана научились ловить рыбу с лодок современными кошельковыми неводами, длинными удилищами и стали сдавать ее в шести приемных пунктах, разбросанных на протяжении 210 километров западного берега. Кооператив обрабатывает и реализует соленую, сушеную и копченую рыбу не только в Кении, но и экспортирует ее в соседние африканские страны. Одновременно он является и потребительским: в его главном магазине в Калоколо и в филиалах на закупочных пунктах можно приобрести практически все продовольствие и хозяйственные товары, необходимые рыбакам. Знай только лови рыбу, не ленись.
Ну а какова связь между прогрессом, происходящим на западном берегу озера, и гибелью колонии крокодилов на острове Центральном? Увы, самая прямая и непосредственная. Сразу шагнув из первобытного общества в сферу капиталистических отношений, подталкиваемые предприимчивыми торговцами, почти сплошь неграмотные туркана усвоили пока только одно: рыба дает неплохой доход, и надо брать ее как можно больше любыми средствами. Обуреваемые духом предпринимательства и наживы туркана устремились на остров Центральный, где в глубоких заливах плавает множество рыбы всех видов. Поездка на остров — довольно долгое и опасное путешествие, даже опытным рыболовам оно стоит больших трудов. 15 миль, что отделяют остров от берега, современный моторный катер преодолевает за час, а утлой лодке рыбака требуется почти полдня. К тому же погода должна быть благоприятной; когда дует ветер, на озере поднимаются волны как в Северном море, высотой в 6—7 метров, и уже давно никто не пытался переплыть его во время шторма в самодельной пироге. Когда рыбаки-туркана решаются на такое плаванье, они рассчитывают прожить на острове недели две, пока их лодки не заполнятся до краев вяленой рыбой.
Но вот проблема: даже для неприхотливых туркана пропитание на острове представляет немалую трудность. Они съедают те продукты, которые привозят с собой, питаются выловленной рыбой, а также всем, что попадается.
А попадаются прежде всего яйца — птичьи, черепашьи, крокодильи. Туркана любят также крокодилье мясо, особенно мясо молодых рептилий. Тут можно сказать, что губа у них не дура: я пробовал мясо молодых крокодилов и могу удостоверить, что его трудно отличить от телятины. Вот почему сотни крокодилов на острове убиты из-за их мяса, а еще тысячи не родились из-за любви туркана к крокодильим яйцам. Результат ясен и, увы, плачевен: не было на острове людей — водились крокодилы, появились люди — исчезли крокодилы.
Точно так же исчезают с острова пернатые. Наиболее многочисленным видом птиц на Центральном были фламинго. Одно из вулканических озер, в водах которого содержится много соды и водорослей — идеальное сочетание для размножения этих птиц,— даже названо Озером фламинго. Но вот появились рыболовы, начали собирать для еды яйца, ловить птенцов, насаживать их на крючки в качестве приманки — количество фламинго стало катастрофически убывать. А когда к этому прибавились необычно обильные дожди, изменившие уровень воды в этом озере, птицы не выдержали и улетели, чтобы никогда больше не возвращаться. Единственные пернатые, во множестве встречающиеся на острове, это крачки, с жадностью набрасывающиеся на потроха, которые выбрасывают рыболовы, те самые, что уничтожили на острове почти все живое.
Таково проявление классического конфликта между человеком и дикой природой, между современным производством — промышленным рыболовством — и окружающей средой. Особенно удручает то, что конфликт сей вовсе не обусловлен безвыходностью положения, когда вопрос стоит либо— либо: либо голод людей, либо сохранение животного мира. Я уже упоминал, что в озере можно вылавливать до 10 тысяч тонн рыбы в год, не опасаясь подорвать ее запасы. В настоящее время в озере легальным путем вылавливается примерно две тысячи тонн да нелегально приблизительно столько же. Таким образом, у людей нет оправданной необходимости ловить ее в районе Центрального острова и превращать свое пребывание там же в безжалостное истребление животных и птиц.
Последние крокодилы на острове Центральном просят пощады. Но вот незадача — крокодилы, увы, не маленькие ласковые зверюшки с печальными глазами, с мольбой смотрящими вам в душу, а крокодильи слезы — так уже утвердилось в народном фольклоре — не вызывают доверия и сочувствия. И все же человек должен пожалеть крокодилов, пощадить их, тем более что от человека не требуется никаких жертв. В отличие от людей животные не властны над своим будущим. Они, как остроумно заметил знаменитый английский зоолог Дж. Даррелл, не могут добиться автономии, у них нет членов парламента, которых можно было бы засыпать жалобами, они не могут даже заставить свои профсоюзы объявить забастовку и потребовать лучших условий. Их будущее, само их существование в руках человека.
Кения, славящаяся своими национальными парками и резервациями, в которых находят надежную охрану многие тысячи редких животных, безусловно, располагает знаниями, опытом и силами, чтобы восстановить и сохранить уникальный естественный питомник нильских крокодилов на острове Центральном. Конечно, если разум одержит верх над алчностью и сиюминутной выгодой.
Наш общий прапрапра...
Как-то Джой Адамсон пригласила меня на ленч в свой дом Эльсамар на озере Найваша: «Приезжайте, будет Луис Лики».— «Лики? Тот самый, о чьих находках так много говорят в ученом мире?» — «Он самый. Я же вам говорила, что давно дружу с ним и его семьей».
Действительно, Джой часто и восторженно рассказывала мне о знаменитых археологах и антропологах Луисе и Мэри Лики и их сыновьях, об упорных поисках ими «родословного дерева» человека в Африке. Всякий раз, когда заходила речь об одержимости и подвижничестве в жизни ли вообще, в науке ли, в частности, писательница неизменно ставила в пример эту семью. Луис Лики родился в начале века в семье английских миссионеров в кенийской деревушке Кабета, недалеко от Найроби, бывшем тогда заштатным поселком, в котором даже при самом богатом воображении трудно было предугадать нынешнюю столицу независимой Кении с ее ультрасовременным центром. Луис, едва ли не первый белый ребенок, появившийся на свет божий среди зеленых холмов Кикуйленда ( Кикуйленд — так принято называть местность, населенную народностью кикуйя.), рос и воспитывался, как и его черные сверстники, свободно говорил на их языке, играл в их игры, распевал их песни, знал кикуйские легенды и притчи, умел делать все, что они: орудовать мотыгой и пангой (Панга — широкий и длинный нож, применяемый при работе в поле, в лесу, в домашнем хозяйстве.), пасти скот, собирать хворост, выжигать уголь, таскать воду, распознавать и выслеживать зверя, метко метать копье. Когда Луису исполнилось тринадцать лет, вожди племени сочли его полноправным членом общины и нарекли почетным кикуйским именем Вакаручи — «Сын воробьиного ястреба».
