«Причину долголетия следует скорее искать в образе жизни населения». Эти слова были сказаны великим физиологом И. И. Мечниковым, основателем геронтологии. Конечно, ни о каком возврате к «пасторальному» образу жизни речи быть не может: ход исторического прогресса неумолим в своей закономерности. Но открыть секрет человеческого долголетия, с тем чтобы вновь «привить» его древу жизни человечества, — одна из важнейших задач современной, науки.
И кто знает, может быть, именно об этом секрете говорит афганская народная мудрость: «В движенье обретешь бессмертие».
И. Архипов
Весенней прохладой тянет с хребта Большой Балхан. Утренний воздух свеж и прозрачен. Время свадеб подходит, время шумных праздников.
Издавна повелось, что туркменка-невеста, заботясь об уюте семьи, ткет ковер для будущего дома. Обычай этот появился еще среди огузов, предков современных туркмен. Домом в те далекие времена служила кочевникам юрта. И кто бы усомнился, что лучшее украшение для войлочного жилища — ковер? Не маленький намазлык, который расстилали на земле перед молитвой, и не пестрый энси, которым завешивали вход в юрту. Нет, больше всего ценился красочный, добротный килим, гордость семьи.
Xалычылары — ковровщицы—из поколения в поколение передавали свои секреты. Собственно говоря, их было не так уж много: техника ткачества оставалась примитивной, красили шерсть натуральными красками, полученными из местных растений. Предгорная степь разнообразием трав не балует, а красящих растений и того меньше. Их ковровщицы знали наперечет: корни кермека, кожура граната и цветок софоры давали желтую краску (впрочем, редко употреблявшуюся), зеленая кожица грецкого ореха — коричневую, ягоды крушины — зеленую, листья ревеня и спорыша — синюю. А основную для туркменских ковров красную краску получали из корней марены, широко распространенного травянистого растения со скромными желтоватыми цветками.
Секрет хранился разве что в рисунке, в орнаменте ковра. У каждого племени был свой узор: у пендинских сарыков и у ахальских текинцев, у эрсаринцев и у йомутов. Но каждый род племени, каждая семья вносили свое, неповторимое в устоявшийся стандарт.
С течением времени изменились уклад жизни, привычки и вкусы. Все чаще люди идут в магазин за фабричным товаром. И все-таки домашнее ковроткачество не исчезает. Почему? Причин немало. Вот, например, одна из них. Разве далекая мастерица, пусть очень искусная, отдаст свою душу в незнакомый дом? Чужое тепло не согреет. Чужое старание меньше обрадует. И сравнится ли холодный блеск анилиновых фабричных красок с приглушенной гаммой натуральных красителей, где в каждом оттенке хранится жар палящего южного солнца, слышится шорох степных трав под ленивыми порывами знойного ветра, чувствуется тонкий аромат цветущей степи....
Может быть, где-то живут люди, предпочитающие покупку собственным изделиям, но здесь, у подножия Балхана, таких людей нет. В этом твердо уверена Агагуль, познавшая еще маленькой девочкой азы ковроткачества. В этом уверены и дочери ее. Дважды шумный свадебный пир будил сонную тишину двора. Двух дочерей отдала замуж Агагуль, и обе унесли приданое в свой новый дом — узорчатые мягкие ковры. Сейчас пришел черед младшей дочери, Зухры. Праздник готовить пока рановато, а вот килим — самое время.
И занялась работа. Старшие сестры, оставив свои домашние заботы, пришли помогать Зухре. Да недостаточно оказалось их рук. Нелегкое это дело — справить за три месяца ковер площадью около пятнадцати квадратных метров. Шутка ли? Три с половиной миллиона узлов! Пришлось к соседкам за помощью пойти. Уговор был немногословен. Здесь привыкли к подобным просьбам. Срядились: молоденькая Набат станет по-соседски помогать дочерям Агагуль.
Шерсть, как полагается, готовили заранее: и с весенней стрижки собственных овец собирали, и на базаре подкупали. Загодя красили нитки в радостные, праздничные тона. Откуда у йомутских женщин, да и у всех туркменок, эта любовь к яркости? Возможно, когда-то в древности старая огузка, отдавая дочь в чужую семью, вздумала выткать в приданое сверкающий яркими цветами ковер, чтобы не так грустила дочка в незнакомой юрте, чтобы светлые краски немного скрашивали безрадостную жизнь молодой женщины. Так ли было? Кто теперь скажет...
Да об этом и не думает Агагуль, сооружая раму примитивного ткацкого станка. Раньше две пары вбитых в землю кольев определяли размеры ковра.
А между кольями закрепляли два бруса, на которые и натягивали нитяную основу. Теперь колья можно не вбивать: вместо них рачительные хозяйки подбирают полые металлические трубы, отслужившие свой век на буровых и в изобилии попадающиеся в окрестных степях. Ну а все прочее словно прабабкино осталось: рогулька с петлями, служащая для перестановки ниток, массивный гребень для пробивания утка (Уток — так называют поперечные нити ткани, параллельными рядами пересекающиеся с основой — продольными нитями.) , специальный нож для подрезания ворса...
Традиционные узоры туркменских ковров геометричны. Чаще всего центральное поле заполняют расположенные в шахматном порядке светлые и темные ромбы или восьмиугольники. Для йомутских ковров характерны неровные зубчатые очертания этих фигур, словно перебирает ножками хищная фаланга или щупальца фантастического животного шевелятся на стене. В центре такого крючковатого ромба нередко помещают контрастирующий с окружающими нитями узор — голь, отголосок домусульманских верований в священных животных, родовых тотемов.
...Ткут узор дочери Агагуль. То темно-вишневые с белым, то алые ромбы вырастают на сочном бруснично-фиолетовом фоне. То здесь, то там к ним добавляются нити глубокого синего цвета. Этот оттенок не встречается у других туркменских племен. Только йомуты, самая западная ветвь народа, так обильно пользуются синью. Кто знает, не соседство ли Каспия внесло эту краску в палитру йомутских ковров?.. Девушки сидят на корточках, наклонившись вперед. Пальцы сосредоточенно перебирают нитки, сплетают их в красивый узор. Время от времени нож тяжело обрубает шерстяную радугу...
По утрам на веранду, где расположились ковровщицы, заглядывает, словно придирчивый учетчик, солнце. Искристыми огнями вспыхивают тогда сказочные насекомые. Луч света будто пробуждает их ото сна. А потом, удовлетворившись увиденным, солнечный зайчик пробегает по ловким женским рукам, лицам девушек. Бурой приглушенной кистью красит осень склоны Балхана, а у подножия пологих безлесных гор распускаются созвездия йомутских ромбов, внутри которых пышным хитросплетением шерстяных нитей проявляется центральный рисунок — цветок голь. Кажется, что розы счастья распускаются на этом ковре для юной Зухры.
Анатолий Москвин
Человек каменного века на Шпицбергене?
От Шпицбергена до Северного полюса лишь немногим более тысячи километров. Половина архипелага даже летом закована в лед. Еще в XVII веке преступники, приговоренные к смерти, отказывались в обмен на помилование провести здесь даже одну зимовку. А шестилетнее пребывание русских поморов на Шпицбергене в XVIII веке воспринималось как подвиг: рассказ об этом был записан французским академиком Леруа и переведен на многие языки. И сегодня здесь нет постоянного населения.
Когда же первый человек ступил на острова Шпицбергена? Еще недавно ответ на этот вопрос был таков: в 1596 году этот архипелаг открыл выдающийся путешественник Биллем Баренц, хотя, как выяснилось позднее, русские поморы бывали в этих краях и раньше. Однако никто не осмеливался предположить, что на Шпицбергене жил человек... более ста веков назад!
Сейчас же это рабочая гипотеза. И у истоков этой гипотезы лежала сенсационная находка советского геолога.
Кандидат геолого-минералогических наук М. Соловьева: Это было 14 августа 1966 года. Наш небольшой геологический отряд Шпицбергенской экспедиции (кроме меня, Тихон Васильевич Далматов и Анна Панфилова) работал у поселка Ню-Олесун. Маршрут пролегал на гору Шетелиг. Мои товарищи шли поверху, а я по самому обрыву, и вот примерно посредине склона, на небольшом плоском камне я увидела... наскальное изображение. Будь это где-нибудь на юге, на Кавказе или в Средней Азии, я бы вряд ли надолго задержалась у петроглифа — там их немало. Но Север всегда был мало населен. Следов же доисторического человека на полярных островах никто никогда не находил. А этот грубый рисунок был явно высечен рукой древнего человека.
Работу свою мы, конечно, приостановили и стали внимательно разглядывать петроглиф. Это был небольшой, размером 22X10 сантиметров, контур кита. Древний художник даже изобразил водяной столб, выпускаемый животным во время дыхания. На плоскости, где просматривалось изображение, был еще фрагмент какой-то фигуры. Неужели здесь, почти у полюса, существовала целая наскальная «картинная галерея».
