Здесь, у Большого порога, я рассталась с Тамарой, Виктором и Алексеем Васильевичем. Они снова уходили вверх по Енисею, а наш путь лежал вдоль северной границы заповедника.
Впереди нас поджидали пороги Дедушкин и Березовый. В памяти остались ослепительный блеск реки, черная стена гор, жесткая сила воды, под напором которой трещали борта и дно лодки, и энергичное, упрямое выражение на спокойном даже в самые опасные минуты лице Сухомятова.
Последний кордон заповедника — а точнее, первый — на реке Голой. Севернее этой реки лежат уже незаповедные горы, вода, тайга...
Владимир Ноздрин, молодой лесник, встречает нас как добрых друзей. На столе появляются лепешки, испеченные в своей печи, зеленый лук, выращенный в своем огороде, хариус, сырой, чуть присоленный, и кувшин енисейской воды. Но рассиживаться некогда. Сухомятов торопится предупредить лесника лесхоза, который охраняет тайгу уже за чертой заповедника: на его участке пожар. «Дым, как из трубы. Виден с Большого порога, — говорит Юрий. — Так что не обессудь, Володя. Поедем».
И снова стремительный бег на гребне волн, бег среди гор, бег в заходящем солнце и в вечерних сумерках до той самой минуты, пока не уперлись в гигантский «забор» из кранов, перегородивших Енисей. Огни кранов освещали бетонную стену плотины Саяно-Шушенской ГЭС.
С директором заповедника я снова встретилась уже в Шушенском, где размещается центральная усадьба заповедника.
Мы сидели в тесном кабинетике Попадьина, и Виталий Петрович рассказывал, какое со временем построят они в Шушенском административно-лабораторное здание, какой создадут музей природы...
— Все будет со временем, — говорит он. — Сейчас же очень важно развернуть научную работу...
Цель создания нашего комплексного заповедника, — продолжал Попадьин, — вполне определенна: сохранение эталонного участка гор Средней Сибири — типичных ландшафтов, естественной структуры почв, гидрологии, генетического фонда растений и животных, отдельных уникальных образований... Наше положение усложняется образованием нового моря — времени на раскачку нет. Поэтому и стараемся опираться на людей, по-молодому выносливых и знающих.
Мне вспомнились лица Тамары и Виктора, двух парней, оставшихся на реке Урбун, Юры Сухомятова и Володи Ноздрина, Николая Николаевича...
— А Гущин вернулся?
— Нет еще. Затянулось его путешествие. Такая уж работа.
Л. Пешкова, фото В. Орлова, наши спец. корры.
Один известный этнограф, занимающийся исследованием быта современных кочевников, сравнил себя с ботаником, который, изучая последние реликтовые растения, ощущает за спиной жаркое дыхание надвигающегося асфальтового катка.
Когда-то кочевое скотоводство было одним из основных видов хозяйственной деятельности человека. Теперь и географически и этнически границы кочевничества, или, как его принято называть в научной литературе, номадизма, сузились до предела. Причем так, что в чистом, «классическом», виде кочевников практически уже нет. И несмотря на то, что в Африке и Азии еще миллионы людей традиционно называются кочевниками, бурный XX век окончательно изживает номадизм. И процесс этот необратим и закономерен: кочевничество как социально-экономическая категория — вчерашний день истории.
Именно поэтому, если продолжить приведенное сравнение, единственное, что вправе и может сделать современная наука, предвидя и ощущая исчезновение этого «реликтового растения» истории, — собрать как можно больше научных данных о жизни номадов, чтобы сохранить для человечества и накопленные за кочевые тысячелетия их культурные достижения, и их опыт жизни в природе. Ибо мы еще не знаем «границы пользы» этого опыта.
...Не так давно совместили две карты. Историческую карту распространения номадизма и современных регионов, славящихся наиболее высоким процентом... долгожителей. И они совпали по своим основным параметрам..
В первом веке до нашей эры императором Веспасианом была проведена одна из самых ранних, возможно, даже самая первая в цивилизованном мире перепись населения. И перепись эта открыла довольно внушительные контрасты в продолжительности жизни людей, населявших Древний Рим. В историю этот факт попал благодаря упорному и тщательному собиранию различных интересных сведений того времени римским писателем Плинием Старшим. В своей «Естественной истории» он привел данные о долголетии среди жителей предгорной зоны между рекой По и Тоскано-Эмилианскими Апеннинами. Судя по переписным спискам, в недавно завоеванной Римом «восьмой» провинции — Эмилии находились люди, возраст которых составлял 120—130 и даже 150 лет. В каких условиях жили эти «италийские мафусаилы», чем они занимались, Плиний не сообщает. Однако из иных разделов «Естественной истории» и трудов других римских авторов следует, что в период, предшествующий вторжению Рима в северные области Апеннинского полуострова, они населялись кельтскими племенами, основным занятием которых было пастбищное скотоводство.
Перенесемся теперь во времена менее отдаленные. В 1815 году у северо-западного побережья Африки, в районе 22° северной широты потерпело крушение американское двухмачтовое судно «Комерс». Его капитан Джеймс Райли и члены команды сумели с частью груза достичь суши, но вскоре были пленены кочующими бедуинами. В течение двух месяцев на крайне скудном питании, почти без одежды, моряки следовали за караваном своих властителей по просторам Сахары. Лишь удачный случай и обещание выкупа помогли Райли и одному из его спутников обрести свободу. Вернувшись на родину, Райли описал пережитую им одиссею в книге «Злоключения в Африке». Автора «злоключения» особо поразили две вещи: буквально неистощимая физическая активность и необычная выносливость странствующих африканских скотоводов. «Кажется, — писал Райли, — эти люди не только прекрасно противостоят усталости, недомоганиям и болезням, но и живут значительно дольше обычного — некоторые, возможно, до двухсот лет». Подозревая, что такое мнение вызовет у соотечественников недоверие, Райли отметил, что номады северо-западной Африки умеют читать и писать, делают записи о рождении младенцев и хранят их так же бережно, как свою религиозную святыню — Коран.
Примерно в то же время, в начале прошлого века, произошло присоединение южной части Закавказья к России. В связи с появлением новых владений перед русской администрацией возникла важная задача: изучить местное население, его численность, возрастной состав, культуру, обычаи. Статский советник министерства внутренних дел И. Шопен обследовал территорию нынешней Армении и Нахичеванской АССР. В 1852 году, по итогам своей длительной и скрупулезной работы, он опубликовал монографию. В общей массе разнообразных сведений там нашли отражение и материалы о столетних старцах — христианах и мусульманах. В двух обследованных губерниях и одном округе с населением всего 165 тысяч человек число их оказалось неожиданно большим — 120. Причем старейшему из долгожителей было 140 лет. Почти сплошь эти люди были крестьянами. И. Шопен не уточняет, каким именно сельскохозяйственным трудом они занимались. Но из глав его книги мы узнаем, что более половины исследованных им территорий занимали кочевые скотоводы.
По соседству с Арменией расположена Нагорно-Карабахская автономная область. Согласно оценке Всесоюзной переписи населения 1959 года этот район занимает лидирующее положение по долголетию на Кавказе. И вот что любопытно: около века назад, когда современные старейшины Карабаха делали свои первые шаги по земле, там, особенно в горных местностях, процветало сезонно-кочевое пастушество.
Если, следуя из Нагорного Карабаха, пересечь Азербайджан, можно достичь Талышских гор. О массовом долголетии в этом уголке республики, расположенном у советско-иранской границы, центральная печать начала сообщать совсем недавно, два-три года назад. Но вот об экстремальном долголетии в Талыше писалось еще в 50-х годах. Из имен старейших аксакалов-талышинцев первым на страницы газет попало имя 152-летнего Махмуда Эйвазова.
Для тех, кто никогда не был в Талыше и незнаком с его историей, следует отметить, что в царские времена географическая изолированность, отдаленность от промышленных и культурных центров способствовали сохранению здесь традиций глубокой древности. В почти неизменном виде в Талыше сохранялась и основная, принятая здесь ранее форма хозяйственной деятельности людей — отгонное скотоводство.
Следуя интересующему нас маршруту, перенесемся в живописный уголок Западной Сибири — Алтайские горы. Горный Алтай долгое время находился в тени славы кавказского долголетия. Но известность в конце концов не обошла и его: на геронтологической карте мира он был отмечен как один из выдающихся «эпицентров» долголетия. В 1963 году этот район обследовала научная экспедиция под руководством сотрудника Института цитологии и генетики Сибирского отделения АН СССР Г. Д. Бердышева. Среди данных экспедиции два факта особенно заинтриговывают: основная масса алтайских долгожителей состоит из бывших пастухов и охотников; среди нерусского населения число столетних старцев примерно в три раза выше. На первый взгляд эти сведения «посторонние» для данной темы. Но стоит обратиться к этнографической литературе, как вырисовываются любопытные и немаловажные подробности. Горный Алтай исстари был местом обитания кочевых скотоводческих племен. Другой экономический уклад был принят у русских поселенцев. Обосновавшиеся в этих местах в XVII веке, они добывали средства к жизни земледелием и домашним скотоводством. Кочевничество было для них в диковинку, и, сознавая себя представителями более высокой культуры, они не только не заимствовали основных привычек аборигенов, но, наоборот, способствовали переходу их к оседлому существованию.
