Положение изменилось в середине — второй половине 1980-х годов, когда практически во всех странах мира заболеваемость туберкулезом перестала снижаться, а во многих начала расти. Отчасти это было связано с известной самоуспокоенностью и врачей, и общества: по мере того как туберкулез превращался из одного из главных факторов смертности в редкую болезнь, людей все труднее было убедить в необходимости прививок и регулярной флюорографии. Но главный сюрприз преподнесли микобактерии, проявившие необычайные способности по части адаптации к применяемым против них лекарствам.
Способность микроорганизмов вырабатывать устойчивость практически к любому химическому агенту была обнаружена довольно давно. Естественным ответом медиков была частая смена применяемых препаратов, а еще лучше — использование сразу нескольких, действующих на разные биохимические системы. С самого начала эры антибиотиков для химиотерапии туберкулеза применялась триада препаратов: стрептомицин, изониазид и парааминосалициловая кислота (ПАСК). Но оказалось, что возбудители туберкулеза могут выработать устойчивость и сразу к нескольким препаратам. Штаммы со множественной лекарственной устойчивостью (полирезистентные) стали настоящим бедствием для современной фтизиатрии.
Еще одним бедствием оказалось по явление СПИДа. Как мы помним, эффективная иммунная защита от туберкулеза невозможна без участия в ней Т-хелперов, а именно эту разновидность лимфоцитов заражает и губит вирус иммунодефицита человека (ВИЧ). Больной СПИДом имеет все шансы стать легкой добычей не только вторгшихся извне палочек Коха, но и тех, которые скрытно обитают в его организме (не забудем, что этим микробом инфицирован каждый третий житель Земли). Сочетание «туберкулез + СПИД» грозило ускорить эпидемию туберкулеза в десятки раз.
Все сказанное оказалось в полной мере справедливо для России и других постсоветских стран. Но здесь к общемировой проблеме добавились дополнительные осложнения. Во-первых, возвращение туберкулеза совпало с кризисом традиционной советской системы здравоохранения, ориентированной на отражение именно таких угроз. Разом лишившись и административных рычагов, и материально-финансовых ресурсов, эта система оказалась не в состоянии обеспечить точность учета туберкулезных больных, не говоря уж о жестком соблюдении схем лечения, без которых невозможно предотвратить появление полирезистентных форм.
Но главной сферой распространения болезни стали тюрьмы и следственные изоляторы. В 1990-х годах в российских местах заключения находилось около миллиона человек. Ежегодно в них попадало около 300 000 новичков и столько же освобождалось. Вечно переполненные, лишенные солнечного света, почти не проветриваемые камеры превратились в настоящие цеха по производству и выпуску на волю туберкулезных микробов. Тюремная медицина, страдавшая от нехватки финансов и лекарств, не только не могла справиться с этой волной, но, применяя «сокращенные» схемы лечения, содействовала появлению полирезистентных штаммов. В довершение всего многие российские заключенные намеренно прививают себе туберкулез (покупая для этой цели у больных сокамерников высушенную мокроту), чтобы получить положенные таким больным льготы — усиленное питание, освобождение от тяжелых работ и т. д.
В результате заболеваемость туберкулезом в России всего за шесть лет выросла вдвое: с 33,2 случая на 100 000 населения в 1990 году до 67,5 — в 1996-м. К 2000 году этот показатель достиг 90, позднее он несколько снизился, но и сейчас колеблется у отметки 83—84. И если в развитых странах рост заболеваемости не сопровождался ростом смертности, то в России смертность росла даже быстрее заболеваемости: с 8,4 случая в 1987 году до 22 — в 2003-м. Из всех смертей от инфекционных заболеваний в России почти 3/4 приходится на туберкулез и его последствия.
Правда, в последние 2—3 года заболеваемость туберкулезом и смертность от него в России вроде бы не растут. Что касается «тюремного туберкулеза», то по сравнению с серединой 1990-х заболеваемость в местах лишения свободы сократилась в 2,5 раза (хотя ее абсолютная величина все равно выглядит чудовищно: больше 1600 случаев на 100 000 заключенных). Однако уже сейчас ясно: до победы над болезнью, которая считалась почти ушедшей в прошлое, еще далеко.
Борис Жуков
Вниманию читателей предлагается отрывок из книги журналиста Нормана Хиллсона «Окрестности Лондона. Сто миль истории», которая в скором времени выйдет в издательстве «Б.С.Г.- Пресс». Книга примечательна тем, что представляет собой увлекательный путеводитель, написанный англичанином для своих соотечественников.
Большой замок Виндзор стоит на возвышении, господствуя над рекой Темзой и современным Королевским округом Виндзор. Крепость построили здесь во времена норманнского завоевания, но кое-кто полагает, что она появилась гораздо раньше. Однако громадный каменный дворец, каким мы его видим сегодня, в основном является произведением сэра Джеффри Уайетвилла: в годы царствования Георга IV зодчий перестроил большую часть готических сооружений, существовавших здесь с давних пор.
При этом Уайетвилл уничтожил многое из того, что было создано в Средние века и эпоху Тюдоров; впрочем, когда он приступил к работе, замок уже изрядно обветшал, поскольку годами стоял заброшенным, и, чтобы сделать его пригодным для жилья, потребовалось многое изменить. Одно можно сказать с уверенностью: Уайетвиллу удалось соорудить внушительный и величественный дворец, сохранив черты его изначального облика — мощной и неприступной твердыни.
Замок получил свое название вовсе не от нынешнего города Виндзора, а от деревни Олд-Виндзор, находившейся в двух милях от цитадели. Более того, земли эти фактически не являлись собственностью монархов до 1572 года. В королевской кадастровой описи указано, что король владеет замком Виндзор, но место, на котором стоит это строение, входит в состав поместья, включающего деревушку Клюэр и принадлежащего некоему Ральфу, сыну Зифрида. Ральф должен был платить налог со своего владения, имевшего площадь примерно четыре с половиной сотни акров, при этом Виндзорскому замку отводилось около пятидесяти акров. Сегодня площадь замка, если считать территорию внутри его стен, составляет восемь акров.
Вильгельм Завоеватель, по обычаю своего времени, велел соорудить в центре крепости motte — холм, увенчанный башней, окружив его внешним двором, который был обнесен палисадом и рвом, наполненным водой. От древней норманнской крепости ничего не осталось, однако позже на том месте, где ныне высится Круглая башня, на окруженном рвом эскарпе стояла сторожевая башня. Для той далекой эпохи это, несомненно, была гигантская цитадель, которая господствовала над долиной Темзы и позволяла отразить нападение врага, с какой бы стороны он ни подошел. Нет сведений о том, чтобы Вильгельм Нормандский когда-то жил в Виндзоре, но его своенравный сын, Вильгельм II Руфус, обосновался здесь со своим двором. Он был заядлым охотником, и поросшие густым лесом земли вдоль берегов реки наверняка пришлись ему по душе. К слову, убит он был как раз в тот момент, когда охотился в лесу Нью-Форест в 1100 году. Генрих I, младший брат Руфуса и его преемник, был личностью иного склада. Он отличался большой ученостью и был отменным правителем. Именно при нем замок Виндзор превратился в настоящую королевскую резиденцию, оставшись при этом неприступной крепостью. Там, где сейчас находится Верхний двор, Генрих построил жилые помещения, получившие название Королевских домов. Так началась история Виндзорского замка, каким мы знаем его сегодня.
Генрих II (1154—1189) укрепил стены на севере и юге, сделав их массивнее и прочнее. Именно в Виндзоре король Иоанн Безземельный, младший брат Ричарда Львиное Сердце, укрывался от баронов, пока его не принудили в 1215 году подписать Великую хартию вольностей. Иоанн не счел нужным держать слово и нарушил данные обещания, и тогда бароны пригласили на царство французского наследного принца, будущего Людовика VIII. Когда принц высадился в Англии, чтобы предъявить права на британский престол, Иоанн бежал на север, где аристократия была настроена против французского претендента. Невзирая на то что вся Южная Англия подчинилась чужаку, защитники замков Дувр и Виндзор сохранили верность законной династии. И именно в Виндзоре поселился малолетний король Генрих III вместе с регентом, Уильямом Маршаллом, графом Пемброком.
Новый король оказался великим строителем. При нем было заложено грандиозное сооружение, известное ныне как Вестминстерское аббатство. Уже в молодые годы он приступил к переустройству Виндзорского замка. Он завершил возведение западной стены и пристроил к замку массивную башню Керфью: она и сейчас сразу бросается в глаза, если взглянуть на цитадель со стороны города и Темз-стрит. Во времена Генриха III к укреплениям замка жались домишки горожан; снести их решились не так давно. В Нижнем дворе Генрих построил часовню, посвященную Святому Эдуарду Исповеднику, к которому венценосный строитель питал величайшее почтение. Сохранившиеся фрагменты ее ныне можно обнаружить в каменной кладке знаменитой часовни Святого Георгия.
