Я подошла, поздоровалась, и мы быстро познакомились. Больше всех мне понравилась немолодая женщина Беатрис Эверетт.
Миссис Эверетт пригласила меня пообедать к себе. Было время отлива, и корабль стал на якоре в море.
...Мы возвращались на подводе, и старая лошадь медленно потащилась вверх по песчаной дороге мимо кладбища, через кустарник. Телегу трясло и подбрасывало, и я то и дело хваталась за миссис Эверетт, чтобы не вылететь.
...Пол в нашей кают-компании ходил ходуном, матросы старались вовсю: гитары, банджо и барабан отбивали ритм — танцы в Кейп Баррене по случаю прихода судна были в разгаре. Помещение украсили ветками эвкалипта и зеленой якки, гирлянды пиг-фейса обрамляли накрытый стол.
Ни белую жену местного учителя Уну, ни меня никто не приглашал танцевать. Островитяне неловко толпились у дверей. Приехал старейшина острова — Эрик Мейнард, «черный, как ваша шляпа»,— так он говорил о цвете своей кожи. Он направился к нам. «Ах вы, бедные дамы без кавалеров»,— сказал он и пригласил на вальс Уну.
Стрейтсмены — даже самые светлые — считают все-таки себя цветными. Однажды наш матрос-негр взял на руки белокурого и голубоглазого кейпбарренского мальчугана. «Отпусти меня, белая скотина!» — закричал испуганный малыш.
Оттенки кожи у островитян самые разные: светлый, оливковый и иссиня-черный, глаза — от голубых до темно-карих. Наиболее чувствительно к своему положению полукровок относятся светлокожие люди. Чем темнее у островитян кожа, тем менее их волнует, как они выглядят.
При частых контактах с островитянами постоянно удивляешься, как они сохранили привычки и характер своих предков. Во время прилета птиц они круглые сутки проводят на охоте, от обилия пищи толстеют, но запасов не делают, и в голодное время — между Новым годом и мартом,— покорно и терпеливо переносят голод.
У себя на островах стрейтсмены не придают значения цвету кожи. Но все чаще и чаще приходится сталкиваться с внешним миром, причем на крупных островах чуждые им взгляды дают себя знать. Например, Беатрис, с которой я подружилась на Кейп Баррене, нельзя было зайти со мной в кафе на острове Флиндерс в «зал для белых». Мы выпили пива на улице, после чего она, улыбнувшись, ушла в зал для «полукровок».
Эрик, «черный, как ваша шляпа», ловко и охотно выполнив мою просьбу, обычно спрашивал: «А теперь, Пэт, скажите, чем я не белый?» Мы вместе смеялись над идиотизмом убеждения, что на благородный поступок способен только белый человек. Эрик, по крайней мере внешне, не страдал комплексом неполноценности из-за цвета кожи. Для меня, конечно, это тоже не имело никакого значения. Но ведь мир белых не одна я...
Двоюродный брат Эрика, Лидхэм, так же спокойно относился к цвету своей кожи. Он был самым красивым из всех белых и чернокожих людей, которых мне довелось встречать в своей жизни. Он был в свое время чемпионом по боксу и сложен великолепно. В войну служил сержантом в австралийской пехоте на Ближнем Востоке и островах Тихого океана.
— Как-то в каирской забегаловке,— рассказывал мне Лидхэм,— ко мне подошел американец и, взглянув на мою нахлобученную на лоб форменную шляпу, предложил: «Выпьем, парень?» Когда я повернулся, он увидел мое лицо и воскликнул: «Кто ты по национальности? Я-то думал, что ты австралиец!» Видели бы вы его! А я поначалу и не понял, что он имел в виду. Мне всегда казалось, что я такой же, как все...
Цвет кожи у Лидхэма иссиня-черный. Поэтому он не собирается уезжать.
Лидхэм не обращал внимания на цвет своей кожи, но именно она была причиной того, что он оказался затерянным меж двух миров — нашим спешащим, разделенным на касты, и традиционной неспешной жизнью островов.
То же самое ощущала и миссис Н.— она просила не называть ее имени и не фотографировать. Она даже уткнулась головой в колени.
— Почему? — спросила я.
— Из-за детей. Мы с мужем, как только дети подрастали, заставляли их уезжать на работу на материк. Двое из них уже женились на белых девушках, и их жены не знают, что мы — смешанных кровей. Они просто считают нас островитянами.
Как-то при мне двое мальчишек затеяли ссору, а потом пустили в ход кулаки. «Я тебе вломлю!» — крикнул один. «Ну-ка, попробуй,— запетушился другой.— Вот я уеду и вернусь белым человеком, тогда посмотришь!»
...Охотники на тюленей вынуждены были осесть на бесплодном клочке земли, не пригодном ни для каких занятий. В наши дни им впервые дали понять, что они неполноценны, метисы, что к ним относятся с презрением и, больше того, ими могут помыкать даже те, кого они в свое время не приняли бы в свою общину.
— Пришло время, когда любой, в чьих жилах нет смешанной крови, может нами командовать,— сказал мне Лидхэм.— А ведь за пределами острова такой человек иногда стоит на самой низкой ступеньке общества...
«Они привыкли...»
Врач постоянно живет только на острове Флиндерс. И если где-то с кем-то что-то случится, проблема возникает нешуточная.
Утром к дому, где я ночевала, подошли несколько островитян. Мы с моей хозяйкой Фил никак не могли понять, чего они хотят. После длительного вступления они вытолкнули вперед четырнадцатилетнего мальчика. Он скакал на одной ноге, ступня другой была разрублена пополам.
— Я случайно разрубил топором,— сказал он, как бы извиняясь.
Нога была ужасно грязной. Мне хотелось как можно чище отмыть рану, но она сильно кровоточила.
Островитяне оставили мальчика с нами, но, прежде чем они разошлись по хижинам, кто-то заметил, что за последние два года на острове было два случая столбняка.
— Один парень умер. А Фил потеряла палец на руке.
— Как я ни торопилась добраться до доктора на лодке, ему пришлось палец удалить, чтобы спасти меня.
Я подумала, что мальчик может умереть, если мы не увезем его с острова. Хотя мы подняли его ногу довольно высоко, кровь продолжала идти. Кусок ткани уже снова набух.
Судно должно было прийти за мной через несколько дней. Фил пошла на берег и надолго пропала. Наконец она вернулась и сказала:
— Судно здесь. Мы его сейчас повезем.
— Судно? Какое судно?
— Мы подали сигнал,— сказала Фил,— судно на подходе.
До сих пор я считала, что дымовые сигналы остались лишь в приключенческих романах.
— Мы разожгли дымовой костер,— сказала Фил.
Я вышла и увидела на горе спираль дыма, уходящую ввысь, а восточнее — другой костер. Их зажигают одновременно: когда горит один костер — это может означать, что кто-то жжет отходы, а два разных костра — это призыв о помощи. И помощь пришла. С проходившей шхуны увидели дым и повернули к нам. Подошло и рыболовное судно, которое было на промыслах. Мальчика решили отправить на шхуне, поскольку она быстроходнее. А с рыболовного судна обещали предупредить по радио доктора на острове Флиндерс о раненом. Подошла лодка, и нас с Клодом осторожно спустили в нее. Лидхэм стоял у края берега, чтобы помочь нам перебраться в лодку.
Капитан уступил Клоду свою койку. Каюта была такой безукоризненно чистой, что мне захотелось вытереть свои ботинки о брюки. Капитан принес две чистые простыни для перевязок, дал мальчику шоколад и чашку чая и ушел на мостик.
Клод потерял много крови и был очень слаб, однако улыбался и говорил «спасибо» всякий раз, когда я что-то для него делала.
Мы плыли уже часа два. Оставив мальчика, я вышла на палубу. В этот момент отмели были видны во всей красе — тяжелые волны разбивались, обнажая дно.
Мы причалили, когда стемнело. Клода незамедлительно отправили к доктору.
Позже я позвонила, чтобы узнать о нем. Выяснилось, что моя помощь не понадобится: мальчика в больнице уже нет. Ему зашили ногу и отпустили.
— Где же он будет ночевать? — спросила я капитана.
— В кустах, на земле. Когда придет попутный корабль, вернется к себе на остров,— отвечал он.
И, поймав мой недоуменный взгляд, добавил:
— Не бойтесь за него. Они к этому привыкли...
Пэтси Адам Смит, австралийский этнограф Перевела с английского Таисия Носакова
Сквозь черные, затейливо переплетенные стволы деревьев поблескивали мириады огоньков. Словно мы попали в сказочное царство светлячков. Но, как оказалось, просто-напросто горела трава. В наступившей тишине слышался вой диких животных, гортанные вскрики обезумевших от страха птиц. Расползающийся «красный цветок» наводил ужас на обитателей джунглей. В свете фар совсем рядом дорогу перебежала насмерть перепуганная антилопа.
Откровенно говоря, мы тоже спасовали. Вся надежда на наш верный «уазик». Виляя между поваленными деревьями, подпрыгивая на корнях, мы помчались вперед.
Дело происходило жаркой и засушливой весной в тераях — равных районах на юге Непала. Время к вечеру, нам надо было попасть в дальнее селение, и кто-то посоветовал ехать напрямик через джунгли, чтобы добраться туда засветло. Сначала просека хорошо просматривалась. Затем она раздвоилась, а вскоре невесть откуда возникли три лесные дороги. Короче, мы заблудились.
