— Обрели ли вы веру? Нашли ли цель в жизни? — еще раз спросил я странного священника, что не успел погибнуть четверть века назад.
— Ищу, — коротко ответил он.
В. Цветов
Ранним утром 1593 года рослые гвардейцы в красных куртках цепью растянулись вдоль Стренда. Они с трудом сдерживали толпу любопытных лондонцев. Солдаты бранились и без церемоний раздавали направо и налево тычки ясеневыми древками алебард, но это, похоже, только подогревало азарт жадных до зрелищ горожан. Со стороны Лондонского моста донесся гул. Толпа заволновалась, головы разом повернулись в сторону, откуда неслись возгласы. Приветственный шум все приближался, и наконец из-за поворота показался кортеж.
Впереди, сверкая стальными латами и шлемами, двигался отряд королевской конной гвардии. Гвардейцы ехали, уперев в правое бедро мушкеты. За ними следовала группа придворных. Среди атласа и бархата расшитых золотом и серебром камзолов наметанный глаз завсегдатаев подобного рода зрелищ сразу же выделил несколько человек, определенно не принадлежавших к королевской свите. Суровые, обветренные лица, обрамлённые густыми бородами, простые костюмы, дополненные кожаными, сохранившими следы панциря колетами, длинные мечи, так не похожие на золоченые шпаги дворян, и неуклюжая, лишенная всякого блеска манера сидеть в седле — все выдавало в них людей, не привыкших к пышным процессиям.
Но не они были предметом всеобщего внимания: взгляды лондонцев были прикованы к следовавшим за толпой верховых конным носилкам, которые, судя по роскоши отделки, с успехом могли бы принадлежать какому-нибудь восточному владыке. Не менее богато были убраны и впряженные в них испанские кони. Напрасны были восторженные крики толпы — занавеси лишь раз дрогнули, отведенные тонкой смуглой рукой, и тотчас опустились.
Кавалькада миновала Хэмптон-Корт и въехала в массивные позолоченные ворота королевского дворца. Меж двумя рядами застывших, словно статуи, копьеносцев, одетых в алые и голубые камзолы с изображением королевского льва на груди и спине, прибывшие проследовали к гранитным ступеням дворца и здесь спешились. Несколько человек устремились к носилкам и с низкими поклонами помогли выйти из них пожилой, но по-юношески стройной и еще очень красивой смуглой черноволосой женщине. Шаль, накинутая на плечи, изящная бархатная шапочка на черных кудрях и гортанный выговор указывали на то, что родина приехавшей леди — Ирландия. А почтение, которым было проникнуто поведение суровых воинов ее свиты и сопровождавших кортеж английских дворян, давало основание предполагать, что у себя на родине эта женщина привыкла повелевать людьми. По знаку белой церемониймейстерской булавы привратник с черным жезлом в руке распахнул двери в зал приемов. Будто не чувствуя на себе любопытных взглядов, черноволосая дама легкой, уверенной поступью приблизилась к королеве и с достоинством поклонилась ей.
Елизавета Английская с высоты своего трона с интересом разглядывала стоявшую перед ней женщину. Неожиданно для себя монархиня поняла, что невольно сравнивает гостью с собой, и это сравнение оказывается явно не в ее пользу. Однако, подавив готовое вспыхнуть раздражение, королева милостиво кивнула ирландке и ласково осведомилась о том, как «наша любезная гостья» перенесла путешествие. Среди придворных пронесся шумок удивления: властная, привыкшая к раболепному преклонению Елизавета редко кого удостаивала столь сердечного приема. Но еще большее удивление свиты вызывало поведение той, к кому были обращены слова королевы. Ирландка отвечала почтительно, но с такой непринужденностью и достоинством, о которых давно забыли в этом зале.
На обеде, данном в ее честь, непривычная к придворной атмосфере ирландка шокировала королевскую свиту своими манерами и поведением, но Елизавета была в восторге от наивности и простоты своей новой приятельницы. В последующие дня королева не отпускала ее от себя ни на шаг. В честь прибывшей организовывались приемы и торжества. Когда королева сообщила о своем намерении пожаловать гостье к концу ее пребывания в Лондоне графский титул, та отказалась от него со словами: «Мне не нужны пышные звания, не имеющие никакой ценности. Позволь мне остаться просто повелительницей островов».
Вскоре не только двору, но и всему городу стало известно имя гордячки: Грейс О"Мэйл — предводительница одного из ирландских кланов.
Стала понятной придворным и столь удивительная милость королевы к этой женщине. При дворе было получено известие о готовящемся на севере Ирландии, в Ольстере, восстании против английской короны, и Елизавета, известная своим умением плести интриги, хотела с помощью О"Мэйл подорвать единство ирландских кланов.
Но обратимся к событиям, разыгравшимся на ирландском острове Клэр задолго до тех, о которых говорилось выше.
В мрачном сводчатом зале старого замка, что высился на неприступных скалах этого острова, у северо-западного побережья Ирландии собрались старейшины клана О"Мэйл.
Вождь клана, старый Оуэн О"Мэйл, храбрый моряк и воин, тихо угасал на ложе из медвежьих шкур. Дрожащее пламя смолистых лучин, воткнутых у изголовья, бросало неверные отсветы на его заострившееся, бескровное лицо и на фигуры старейшин, столпившихся вокруг.
Слишком рано уходил из жизни Оуэн О"Мэйл. Кто поведет их теперь в нападение на пузатые испанские карраки, набитые заморскими товарами, или на корабли английских и голландских купцов, не уступающих в богатстве испанцам? Кто привезет из отчаянных походов богатую добычу, которой клан О"Мэйл в немалой мере обязав своей силой в могуществом?
Правда, Оуэн оставлял после себя четырнадцатилетнего сына Адульфа и девятнадцатилетнюю дочь Грейс. Но один — еще ребенок, другая, хоть и из рода О"Мэйл, но всего лишь женщина.
Старейшины в молчании склонили головы перед телом вождя. Первым выпрямился самый старший среди них, опытный и мудрый Олев.
— По обычаям нашего клана провозглашаю над смертным ложем вождя его преемником Адульфа!
Старые воины в почтительном молчании преклонили колени в знак покорности новому вождю.
И вдруг торжественную тишину нарушил звонкий девичий голос
— Я старше брата, и первенство по праву должно принадлежать мне, но раз старейшины все-таки провозгласили вождем его, я вызываю Адульфа на бон. Как гласят наши законы, вместо вождя занимает тот, кто победит в схватке. Пусть бог рассудит, кто из нас достоин занять место отца.
Взгляды изумленных воинов обратились в сторону говорившей. С пылающими глазами, с распущенными густыми кудрями Грейс была удивительно красива. Она не раз сопровождала отца в его морских походах и прославилась своей незаурядной отвагой. Однако никто не предполагал, что она решится претендовать на власть над кланом. Тем не менее вызов был брошен, и не принять его было бы трусостью, недостойной мужчины и воина, тем более . будущего вождя. Согласно обычаям поединок должен был состояться на берегу моря.
Серый рассвет только занимался, когда несколько старейшин вывели брата и сестру к морю. Как повелось исстари, обоих раздели до пояса и каждому вручили оружие — короткий охотничий нож. Затем судьи поднялись на высокую прибрежную скалу, где и остались ожидать финала схватки: тот из бойцов, кто, победив противника, первым взойдет на ее вершину, станет вождем.
Едва стихли шаги старейшин, противники повернулись лицом друг к другу. Первым атаковал Адульф. Занеся руку с ножом для удара, он молнией бросился на сестру. Но девушка была начеку: ловкий поворот — и юноша проскочил мимо, со всего размаха ткнувшись в огромный валун. Мгновенно Грейс оказалась рядом. Схватив руку брата, она ловко вывернула ее таким образом, что его нож оказался нацеленным ему же в грудь. Неожиданно Адульф сделал резкое движение и вырвал руку из железных пальцев сестры. Но прыгая в сторону, он поскользнулся на поросшем водорослями камне, не удержал равновесия и во весь рост растянулся на прибрежной гальке. В ту же минуту юноша почувствовал, как острие ножа коснулось его груди. Сгорая от стыда, Адульф сквозь зубы пробормотал: «Сдаюсь...»
А собравшиеся на вершине скалы старейшины ждали, уверенные, что победит он. Каково же было их удивление, когда из-за камней показалась стройная девичья фигура.
То было время, когда ирландские кланы отчаянно защищали свои земли от расхищения их английскими феодалами. Родись Грейс на юге или на востоке Ирландии, где мятежи отдельных кланов выливались в восстания, где ирландцы начинали осознавать, что могут победить жестокого противника лишь объединившись, она, может быть, стала бы ирландской Жанной д"Арк. Но она выросла на отдаленном острове и воспитана была в преданности лишь своему роду. Все остальные люди на земле считались, здесь, на острове, врагами клана О"Мэйл. А с врагом любые средства хороши. Грейс стала действовать без союзников, не ища их даже среди родственных кланов и сделавшись смелой предводительницей ирландских пиратов. Ни одно торговое судно не могло рассчитывать на спасение, если наперерез ему устремлялась флотилия легких ирландских острогрудых ладей.
