— Туда смотри. Я без бинокля вижу! — возмущались наши проводники. — Камень с черным боком видишь?
— Вижу... вроде... — говорил я, хотя камней на склонах было, Как звезд на небе в Ясную ночь.
— От него вниз... Ну, видишь теперь?
Я молчал. От напряжения рыжие камни прыгали у меня перед глазами, как стадо туров.
Евгений Монин, старожил Кабардино-Балкарии, много раз видевший туров и даже снявший о них фильм, успокаивал меня: «Первый раз увидишь, потом сам будешь находить. Главное — первый раз увидеть». За десять дней безуспешной погони туры успели стать навязчивой идеей, которая преследовала меня даже во сне.
А ведь все начиналось очень спокойно. Мы выехали из Нальчика на учебно-научную базу Кабардино-Балкарского университета в Приэльбрусье вместе с заведующим кафедрой зоологии доктором биологических наук Асланби Казиевичем Тимботовым и доцентом кафедры Виктором Григорьевичем Ивановым.
— Наша цель — познать специфику жизни в горах, — объяснял Асланби Казиевич. — Задача, конечно, необъятная... Но если мы хорошо изучим биологию теплокровных животных высокогорья, то сумеем серьезно помочь человеку. Посмотрите, сколько людей сейчас работает, соревнуется, лечится в горах...
Конкретно, перед нами стоят две проблемы. Первая — чисто научная: комплексное изучение процессов адаптации у диких животных в условиях высокогорья. Вторая и, пожалуй, самая главная: разработка научных основ природопользования. В последние годы Приэльбрусье превратилось в международный центр альпинизма и туризма. Отношения между природой и человеком обострились до крайности...
По утрам, когда холодное солнце вставало над грозными зубцами Шхельды и между соснами толу бым дымом поднимался нерастаявший ночной туман, мы выходили на зорьку с группой студентов-зоологов. Бор раскалывался от птичьих голосов.
Студенты, рассыпавшись веером, прочесывали склон, затем проверяли поставленные вечером мышеловки и к позднему завтраку, когда солнце играло в снежных флагах Донгуз-Оруна, возвращались на базу.
— Виды животных, с которыми мы работаем, можно разделить на три группы, — объяснял нам Асланби Казиевич. — Первая, пожалуй, самая интересная. Палеоэндемики, автохтоны — древнейшие животные Кавказа, корни их уходят в третичный период, в те времена, когда наши горы были островом среди моря, а следовательно, были изолированы от остального мира. Это прометеева и кустарниковая полевки, туры — коренные обитатели гор. Это высочайший уровень приспособления к высокогорью.
Вторая группа: аборигены. Полевка обыкновенная, суслик, благородный олень. Тоже старинные обитатели Кавказа, но по природе своей — выходцы с равнины. Они пришли сюда, в те времена, когда море начало отступать, и Кавказ стал полуостровом. Мы наблюдаем, как за тысячи лет равнинные животные превратились в горных.
Третья группа — новоселы. Они появились здесь буквально несколько десятилетий назад. Это крапчатый и малый суслики, обыкновенная белка...
Мы смотрели, как ставятся опыты, беседовали с учеными. Вечером сидели у костра и пели под гитару. И вот однажды раздалась невинная песенка про алмасты (кавказский снежный человек), который неосмотрительно влюбился в прекрасную туристку. Едва песенка кончилась, как разгорелся спор.
— А как вы считаете, алмасты существуют?
— Скорее, я поверю в вечный двигатель! — воскликнул Виктор Григорьевич.
— А вы, Асланби Казиевич?
Тимботов ответил не сразу.
— Белого тура до недавних пор тоже считали легендой, — сказал он наконец. — А теперь он есть в нашей коллекции. Я считаю, что искать алмасты надо, хотя бы для того, чтоб уверенно сказать — нет. Негативный результат тоже результат, кстати, очень важный для науки...
Стоп! Здесь автор должен извиниться перед читателем, потому что рассказ сворачивает с благородного пути научных исследований. С того вечера, когда я впервые услышал о белом туре, желание увидеть его овладело мною совершенно...
Вот краткие сведения о турах, полученные от Тимботова.
Эндемичный кавказский вид существует здесь, и больше нигде. Исследования зоологов Кабардино-Балкарского университета доказали, что в районе Центрального Кавказа обитает самостоятельный подвид тура, а не смесь западно-кавказского и восточнокавказского. Каждому ущелью присуща хоть и слабо выраженная, но своя форма животного. Это говорит о том, что турам несвойственны дальние кочевки, а следовательно, смешение И слияние ареалов.
По последним подсчетам, численность туров в пределах Кабардино-Балкарии (тут обитает основная их масса) составляет пять-шесть тысяч голов.
Летом туры пасутся у верхней кромки альпийских лугов, недоступных домашним животным. Зимой спускаются до пояса лесов и питаются веточным кормом и прошлогодней растительностью, которую добывают из-под снега. Козы ежегодно приносят одного-двух козлят, которые находятся с ними до двухлетнего возраста. Живут туры до 22 лет.
Альбиносы встречаются крайне редко. С белыми турами связано множество горских легенд и преданий. Считается, что альбинос — хозяин и пастух туриного стада. Охотиться за ним нельзя. Нарушившего запрет ждет смерть в горах...
2
Несколько дней мы мотались по ущельям и заказникам. Лезли на скалы, подобно альпинистам, мучили егерей бессмысленными вопросами о том, куда подевались вверенные их заботам туры.
Одним хмурым утром мы оказались « Чегемском ущелье, в старинном балкарском селении Верхний Чегем, состоящем из двух расположенных неподалеку поселков Булунгу и Эльтюбю. Женя Монин, знакомый, кажется, со всеми егерями и охотоведами Кабардино-Балкарии, без труда нашел в Эльтюбю старого приятеля Далхата Татчаева. Тот сказал, что туры в его заказнике есть, но сам он плохо себя чувствует и потому поведет нас в горы его сын Тахир. «Он все сделает не хуже меня. Вы только не стесняйтесь и говорите, если устали. Он ходит, как тур...» — закончил Далхат.
Ущелье Джилги-су начиналось возле дома Далхата. Отвесные стены поднимались и исчезали в низких облаках. По дну этой каменной щели бежала стеклянно-прозрачная речка Джилги, в которой, как сказал Тахир, водилась форель.
Тахир Татчаев оказался не очень разговорчивым восемнадцатилетним парнем. Вместе с ним пошел Малик, инструктор с турбазы «Башиль», что в двадцати километрах выше по ущелью. Малик был старше Тахира, но относился к своему молчаливому другу с нескрываемым обожанием, как к старшему.
Малик показал нам старый, уже необитаемый аул. Классическое горское поселение, где сакли, подобно ласточкиным гнездам, лепились на скалах. Как водится, крыша одной сакли служила двором другой, оттого весь аул состоял как бы из множества ступенек.
— Видите скалу? Это Калатюбю, — Малик почему-то таинственно понизил голос.
Скала нависала над старым аулом и производила внушительное впечатление. Отвесным уступом она поднималась метров на четыреста и заканчивалась зубчатым гребнем под самыми облаками.
— Пусть он идет, — махнул Малик в сторону Тахира, прыгавшего по камням. — Я вам историю расскажу...
В 1974 году знаменитый альпинист Иосиф Кахиани готовился к очередному восхождению на турбазе «Башиль». Видимо, в порядке тренировки группа Кахиани спустилась однажды по отвесу Калатюбю. В самом недоступном месте, как раз посередине скалы, альпинисты поставили флажок.
Флажок трепыхался на скале около года. Но однажды его не стало. «Ветром сдуло», — подумали в Эльтюбю. Но скоро стало известно, что егерь Далхат Татчаев побил сына Тахира и тот уже целые сутки лежит на диване лицом к стене и молчит. Стало известно и то, почему Далхат побил сына. Оказывается, Тахир спустился по скале, снял флажок и вынул из тура записку Кахиани...
О том, как шестнадцатклетний мальчишка (это было два года назад) без веревок и крючьев, без страховки сумел спуститься по отвесной стене, я спросил у самого Тахира.
— Да ничего, спустился, — сказал Тахир неохотно.
Меня же не устраивал столь лаконичный ответ, и я стал расспрашивать дальше.
— Утром было, — ответил Тахир, по-прежнему придерживаясь телеграфного стиля, — сапоги резиновые надел и пошел.
— А сапоги резиновые зачем?
— Чтоб не скользить.
— Где же ты прошел? — скала даже после долгого осмотра казалась неприступной.
— А там вот. — Тахир прочертил пальцем одному ему известную линию.
— Было такое место, когда тебе стало страшно? — Конечно, я понимал, что искреннего ответа на этот вопрос получить нельзя. Кто же в восемнадцать лет признается в страхе незнакомому человеку?
— Страшно не было. Только иногда, знаешь, — он поднял глаза, и взгляд его поразил каким-то детским недоумением, — вниз хотелось кинуться... Лететь, что ли, хотелось...
— А с запиской Кахиани что сделал?
