Отправив Санкина и Саади на Мегеру, капитан гиперлета дал волю своим эмоциям. Он ударил кулаком по спинке кресла. Ему было вдвойне неприятно: во-первых, он всегда считал, что умеет контролировать собственные эмоции, а во-вторых, жалел, что сгоряча наболтал лишнего.
Масграйв представил, сколько невероятных подробностей будет добавлено от себя репортером «Пальмиры-информ», и тихо застонал. Будь он проклят, день, когда началась эта, казалось бы, забытая история.
Капитан хорошо помнил этот день. Был он тогда на восемнадцать лет моложе, не имел ни бороды, ни научной степени и до назначения пилотом в Тринадцатую гиперкосмическую летал только третьим помощником командира гиперлета. Его назначили пилотом-механиком и вторым помощником Бурцена потому, что в схемах киберов и контурах приборов он ориентировался лучше, чем первоклассный нейрохирург в нервах пациента. Масграйв и в полете, во время долгих, ничем, в общем-то, не занятых суток, все свободные часы отдавал кибернетике. Он любил науку, был предан гиперпространственному флоту, космосу, своему кораблю. Развлечения признавал только тогда, когда они помогали работе. Уже давно он сделал для себя вывод, что основой космической навигации является дисциплина на корабле.
Недобрые предчувствия появились у Масграйва на следующий день после старта Тринадцатой гиперкосмической. На следующий, а не в первый — потому, что корабли дальнего сообщения взлетают поздно вечером. Так рекомендуют психологи: вечером люди, которые почти не знают друг друга, знакомятся, ужинают и расходятся по каютам, а утром чувствуют себя спаянным коллективом.
Как положено, утром все сели за завтрак. Минувшей ночью корабль вышел в гиперпространство. Для всех, кроме Масграйва и Бурцена, это было впервые, и главной темой разговора, естественно, стал красный туман за окном. Анита призналась, что не может понять, где находится. Да, она была хороша, Анита! Молодой геолог-итальянец не сводил с нее глаз, демонстрируя свое безразличие к таким пустякам, как гиперкосмос. Саади, запинаясь и вставляя арабские слова, принялся пересказывать молодежи популярную брошюрку о гиперкосмосе. При этом одной рукой он рисовал что-то на салфетке, а другой приглаживал шевелюру — жест совершенно излишний: его прическа, как и костюм, была безукоризненна. Бурцен молчал, уставившись в тарелку, что было не менее красноречиво, нежели бы он глядел на Аниту, как Тоцци. Такой крен мужского внимания, наверное, почувствовала Елена, жена командира. Во всяком случае, она с преувеличенным усердием принялась ухаживать за мужем, предлагая ему то одно, то другое блюдо.
— ...В так называемом нуль-пространстве за ничтожное время удается преодолевать немыслимые расстояния,— глубокомысленно изрекал Саади.— Гиперкосмос субъективно существует только за световым порогом, когда понятие скорости теряет смысл, а космос — содержание...
Все улыбнулись. И Анита тоже. Она это делала часто. Словно солнечные зайчики разлетались по кают-компании, и каждому мужчине казалось, что Анита улыбается именно ему.
Час спустя команда собралась в бассейне. Купаться не торопились, расселись в шезлонги под кварцевым «солнцем», дружелюбно перебрасываясь фразами, присматриваясь друг к другу.
Все надели купальные костюмы. Один Саади вышел в шелковом халате, перетянутом поясом с кистями. Масграйв подумал было, что Саади стесняется своей полноты, но позже, когда тот скинул халат, убедился, что контактолог сложен как тяжелоатлет,— грузно, массивно, не без рыхлости, но с впечатляющей мощью. Альберто Тоцци, напротив, был по-юношески строен, гибок и не столь широк в плечах, сколь узок в талии. Он подтащил свой шезлонг к Аните и теперь сидел рядом, будто невзначай касаясь ее плечом. Елена Бурцен устроилась в стороне от всех, но при этом внимательно и незаметно поглядывала то на мужа, то на Аниту. Феликс, казалось, дремал, ни на кого не обращая внимания. Точно почувствовав подходящий момент, Бурцен поднялся. И все тоже встали, словно ждали его команды. Эта готовность следовать за старшим, которую вовремя уловил Бурцен, обрадовала Масграйва. «Грамотно строит дисциплину,— одобрительно подумал он.— С таким руководителем полет будет проходить без нервотрепки».
В бассейне, позабыв про субординацию, все принялись дурачиться, плескаться. Анита, не обращая внимания на сопровождавшего ее повсюду Тоцци, подплыла к командиру.
— Кажется, вы выросли на берегу океана? — заметил Бурцен.
Вместо ответа Анита глубоко вдохнула, выдохнула, еще несколько раз вдохнула и выдохнула, сдвинула плечи, как бы выжимая из легких воздух, и вдруг погрузилась в воду. Несколько мгновений — и Анита замерла на дне бассейна. Сквозь зеленоватую воду трудно было разглядеть выражение ее лица, но поза — раскинутые руки, вытянутые ноги — свидетельствовала о полной расслабленности ее тела.
— Задержка дыхания,— сказал Саади.
— На выдохе,— добавил Тоцци, озабоченно всматриваясь в воду.
Бурцен поглядел на хронометр и ничего не сказал. Масграйв на всякий случай тоже засек время: долго она так пролежит? Наверное, долго, иначе не бралась бы.
— Сколько? — не выдержал первым Альберто.
— Две двадцать,— ответил Бурцен.
— Да успокойтесь вы,— возмутилась бортовой врач,— обычная аутогенная тренировка. Пролежит еще минуту и вынырнет.
— Она не шевелится,— сказал Тоцци, и все снова тревожно посмотрели на дно бассейна.
— Три тридцать пять,— ни к кому не обращаясь, произнес Бурцен.
— Ерунда,— не удержалась его жена,— Анита знакома с техникой ныряния. Я видела, как она готовилась. Если «замкнешься» по всем правилам, можно пролежать минут семь. Это так элементарно!
Не дослушав жену, Бурцен нырнул в воду, подхватил Аниту и с помощью Альберто вынес ее на бортик.
— Вы меня слышите? — Бурцен приподнял девушку, обняв ее круглые загорелые плечи, и, словно обожженная прикосновением, Анита открыла глаза.
— ...Сколько? — проговорила она чуть хрипловатым голосом.
— Три минуты сорок.
— Почему так мало? — искренне огорчилась она и тут поняла, что ее специально вытащили из воды.— Это вы меня спасали? — спросила она Бурцена.
— Мы все очень напугались,— ответил тот смущенно, продолжая поддерживать ее за плечи.
— Право, не стоило.— Анита встала, поправила волосы.— Я умею нырять. Могу пробыть под водой семь с половиной минут. Я ведь выросла на берегу океана. Но все равно спасибо — меня еще никогда не спасали...
Она благодарно улыбнулась, и тут произошло то, чего, по мнению Масграйва, не должно было случиться. Взгляды Аниты и Бурцена встретились. Длилось это какое-то мгновение. Масграйв не сомневался, что лишь он один, да и то потому, что находился совсем близко, мог видеть сразу оба лица, заметил эту встречу взглядов.
С той минуты и возникло у Терри Масграйва предчувствие беды. В этом он не обманулся. Обманулся в другом— все, что заметил он, заметила и Елена Бурцен...
Ветер, потянувшись к пустыне, прошелся теплой ладонью по вихрастым кустарникам, дружелюбно колыхнул травинки, пригладил песочные куличики дюн. Потом он несколько раз прогулялся туда-обратно, с каждым разом становясь все резче и жестче, зацепился за самый высокий холм и освирепел. Подхватил пригоршню песка, раскрутил, швырнул на куст, где укрылась птица. Куст сразу же поглотила дюна. Ветер не утихомирился, а принялся взметать песок, с новой силой.
Глава 9
Континент закрутился в песчаной буре. От холма к холму метались яростные смерчи, и там, где они проносились, исчезал в песке кустарник, свеженасыпанные дюны взмывали в воздух белесой пылью, обнажая искореженные, спекшиеся стволы деревьев. Спустя некоторое время на стволах, внешне совсем безжизненных, набухали узлы, оттуда проклевывались свежие побеги. Но ветер иногда возвращался, словно вспомнив о чем-то, подхватывал ожившее дерево и нес его через весь континент, пока оно не цеплялось за какое-то другое растение или ветру самому не надоедала его игрушка. Самые упорные вихри пробивались через многорядную кустарниковую изгородь к пересохшему озеру, но, растратив все силы на прорыв, умирали, и лишь жалкие щепотки песка попадали на окаменелое дно.
Пока кибер перетаскивал из модуля наши вещи, я с Набилем обошел форстанцию. Много времени это не заняло: не считая подсобных помещений, бункер представлял собой центральный зал, который считался таковым лишь по названию. На деле это был всего-навсего «пятачок» культурно-бытового назначения семь на семь метров. К «залу» примыкал крохотный водный павильончик с запасом воды и регенератором. Вокруг десяток комнаток-клетушек с отдельными выходами в зал. В комнатах было серо и безлико: койка, шкаф, стол с переговорным устройством, два стула. Словно и не жили здесь никогда люди, не смеялись, не спорили...
