— Вот планируют переброску на юг вод северных рек: Вычегды, Печоры, — говорит Зина. — Будут залиты большие территории. Для растительности это беда.
— Только не подумайте, что мы, ботаники, зовем людей обратно в пещеры! — вмешивается Ариадна Николаевна Лащенкова, участник руководимой Улле экспедиции. — Нет, пусть жизнь идет своим чередом, только не путем, так сказать, тотального уничтожения природы. Ведь лес не только древесина, он также и история Земли, и ее здоровье.
— Знали б вы, какие на Севере места замечательные... — тихо вставляет Улле.
...Впервые эти края Зина увидела лет десять назад. Совсем еще «зеленой» прилетела она в Архангельск вместе с Тамарой. Отсюда путь их лежал в Пинегу, в Карпогоры, куда должны были приехать А. И. Толмачев, П. М. Добряков и Маша Соколова.
Полторы сотни километров от Карпогор Зина и Тамара прошли, как говорится, не чуя под собой ног. Зину поразило буйство северной природы: роскошные луга, цветущая княженика — ягода с ароматом ананаса; растения здесь словно спешили все наверстать за считанные недели! Впервые увидела она. розовую черемуху. Решила, что сделала открытие, даже объявила об этом Толмачеву. Но Александр Иннокентьевич окатил ее холодной водой. «Видите ли, — заметил он сдержанно, — варьирование окраски обычное явление в семействе розоцветных».
Но не ботаникой единой жив человек. На Севере Зину очаровали люди: душевные, гостеприимные, широкие. В любой избе сразу накрывают стол, ставят самовар, заводят разговоры, словно родных повстречали. И Зина ела, пила, обжигаясь очень горячим в этих краях чаем, слушала беседы, которые заводил Толмачев, училась — ведь ей предстояло жить и работать в этих краях, с такими же людьми, а они ей нравились.
Автономная республика Коми — это полноводные реки, густые леса, занимающие две трети территории, и всего одна железная дорога Воркута — Котлас. Короче говоря, «зеленое море тайги», а в нем острова — поселения, небольшие города. Возле столицы Коми, Сыктывкара, глаз радуют луга, .но они, увы, малоурожайны, да и корм их трава дает неважный.
А между тем этот регион как бы авангард растениеводства на нашем европейском Севере: за ним, у Архангельска и Нарьян-Мара, начинается тундра. Испокон веков сельскохозяйственные растения были верными помощниками русских людей, заселявших эти суровые места. Там, где селились крестьяне, неизменно появлялись делянки овса, огороды, небольшие луга и пасущиеся на них коровы. И если лет двести назад подобные зеленые островки не забирались севернее Иркутска, то в прошлом веке они шагнули за Якутск, а в начале нынешнего добрались по Колыме чуть ли не до Полярного круга.
Конечно, все это. были редкие и робкие попытки, оазисы среди суровой природы. Только в годы Советской власти, когда промышленность стала утверждаться в высоких широтах, ученые (и прежде всего академик Н. И. Вавилов) поставили задачу «осеверения земледелия». Опираясь на работы опытной станции в Хибинах, они доказали, что «растениеводство возможно всюду, где светит солнце»; ранние хлеба могут вызревать вплоть до Полярного круга, трава расти даже на берегах Ледовитого океана, а для овощей в теплицах вообще нет никаких пределов. И практика подтвердила эти прогнозы. Так, ячмень и овес дают зеленую массу даже в бухте Тикси.
Однако все это лишь отдельные успехи. Наступление сельского хозяйства на Севере идет, как говорится, с переменным успехом. Долина реки Воркуты с ее небольшими участками поймы давала мало кормов. Пытались сеять овес на силос, но постоянно терпели неудачи. Хозяйства перешли на травы — семена завозили из разных районов страны и даже из-за рубежа. Снова неудача! Кое-кто стал поговаривать, что сельское хозяйство в этих краях вообще невозможно.
Иначе думает Исмаил Саддыкович Хантимер, сотрудник Института биологии Коми филиала АН СССР, в котором работает Зина Улле. Промышленному Северу нужно развитое животноводство. А это значит — в тундре следует создать луга. Но суровые условия этих краев могут выдержать лишь травы местного происхождения — отобранные природой и улучшенные путем селекции человеком.
А. И. Толмачев, которого И. С. Хантимер называет «учредителем работ», приехал в эти края лет двадцать назад. Вместе с Хантимером он разработал план «наступления на тундру» — создание многолетних травостоев лугового типа, для чего в двух совхозах комбината Воркутауголь — в «Центральном» (тундра) и в «Горняке» (лесотундра) — приступили к разработке приемов улучшения пойменных лугов. Оба хозяйства, расположенные в разных климатических зонах, на расстоянии ста километров друг от друга, охватывали как бы всю сумму условий. При этом лесотундра должна была стать тем плацдармом, где наиболее холодоустойчивые местные травы давали бы семена для «залужения» тундры — создания там лугов.
Остановка была за малым: ботаники не открыли еще в природе этих нужных им чудо-трав. Толмачев верил — должны найти!
В беседе со мной профессор А. И. Толмачев обронил такую фразу: «Улле попала в полосу, где полезное сочеталось с интересным. В ее работе воплотилась и ботаническая полноценность, и практическая направленность».
Признаться, вначале я не понял: какое это имело отношение к теме ее будущей диссертации «Бобовые Коми АССР».
— Бобовые — весьма перспективное семейство растений, — нехотя пояснила мне Зина. — И фасоль, и клевер, и горох давно уже «сделали карьеру». Мне предложили в институте изучить других членов этого семейства.
Разговаривая с ней, я понял: она очень не любит потребительского подхода к природе, вопросов, чем может быть полезен тот или иной вид растений. Разве каждый из них не интересен сам по себе? Вид — мерило богатства зеленого покрова земли. Чем больше видов, тем устойчивей растительность против любых неблагоприятных изменений среды.
В Усть-Цильме на Печоре Улле находит лядвенец из семейства бобовых. Что ж, растение как растение, невзрачное, желтые цветы его описал еще великий Линней, правда, в общих чертах. Вот только у Улле лядвенец был иной — весь какой-то голый и листочки мясистые.
Лядвенец ее заинтересовал. Стала она искать, его и в других местах, на Двине. Нашла, только двинские лядвенцы весьма отличались от своих печорских собратьев — были они какие-то мохнато-опушенные. Обратила внимание и на то, что ее лядвенцы растут на разных почвах.
Кончилась пора экспедиций, начались работы с гербарием, поездки в Ленинград к профессору Н. А. Миняеву, изучение в лаборатории летних находок. Однажды профессор сказал: «Посмотрите внимательней материал. Мне кажется, там разное». Два новых вида? Это еще следовало доказать. И здесь проявилось трудолюбие и упорство Зины, ее высокий профессионализм — какой-нибудь малозаметный признак, например двугубость чашечки цветка, мог решить вопрос в ту или другую сторону.
Однако предположение профессора подтвердилось. Оба вида оказались родственными, происходящими, по-видимому, от одного древнего предка, популяции которого разделил некогда ледник. Они долго существовали в изоляции, в различных условиях и дали начало новым видам лядвенца.
О будущем своего детища оба ботаника высказываются скупо: мол, что можно сказать о судьбе новорожденных? Но лядвенцы других видов с успехом применяют в сельском хозяйстве Канады. И виды, открытые Миняевым и Улле, недавно высеяли в суровых условиях Воркуты, на селекционных участках совхоза «Центральный». Есть надежда, что дикорастущий лядвенец со временем станет культурным и, как считает Улле, «сможет быть использован в травосеянии и как исходный материал для селекции».
Достижения достижениям рознь. Вот корабль приближается к неведомому материку и вахтенный восклицает: «Земля!» И все всем ясно. В науке вообще, в ботанике в частности, все куда сложнее.
«Охотник за растениями осматривается по сторонам острым взглядом, внимательно вглядывается в каждый листок и цветок, бродит по холмам и долинам, карабкается на крутые утесы, переходит вброд топкие болота и быстрые реки, прокладывает себе путь сквозь колючий кустарник... спит под открытым небом, терпит голод и жажду, рискует подвергнуться нападению диких зверей... Но почему, спросите вы... Одних влечет любовь к ботанике. Другим нравится путешествовать».
Это о ботаниках написал Майн Рид. А что движет нашими охотниками за растениями?
На этот вопрос Зина Улле ответила не сразу. Объяснила: есть в плане института такая тема: формирование лесных, биогеоценозов. Так вот, она занимается тем ее разделом, который включает изучение коренных, то есть не тронутых человеком, первичных, девственных лесов, и в особенности тамошних трав.
Тема, служба — неужели все так обыденно? Но тогда ведь можно не спешить — девственный лес никуда не денется, не уйдет.
— Да вы что? — испугалась Улле. — Вокруг геологи так и рыщут! Промышленность подбирается, наступает. Опоздаем на какой-то десяток лет, и от леса может остаться лишь одно воспоминание. А пока места, где я работаю, безлюдные — это Ухтинский район Коми АССР, с северо-запада на юго-восток его пересекает Тиманский кряж. Я не видела там ни клевера, ни сорняков — верных спутников человека, которые следуют за крестьянином, как за всадником подорожник. Ведь многие виды в этих местах находятся, как говорится, на пределе — лиственница, например, не распространилась дальше на запад, многим видам оказалось не под силу перевалить через Урал. Край этот нужно тщательно изучить, а потом создать заповедный ландшафт на Среднем Тимане, там очень нужен природный парк. Вот зачем мы работаем там уже несколько лет и не окончим своих дел вплоть до 80-го года.
