день она написала большими буквами объявление и, смущаясь под внимательными взглядами прохожих, расклеила листки на близлежащих остановках. Возвращалась домой обессиленной. Горло саднило от бесконечного «кис-кис», ботинки промокли насквозь. Возле подъезда она ступила на обледеневший бордюр, нога поехала в сторону, и Ниночка Алексеевна со всего размаху шлёпнулась в грязную лужу.
Коренастый черноволосый мужчина подбежал к ней, помог подняться.
— Сильно ударилась? — спросил он.
Ниночка Алексеевна наступила на ногу и охнула.
— Сломала что ли? — удивился мужчина.
Она пошевелила пальцами внутри ботинка.
— Нет-нет. Наверное, растяжение.
Ниночка Алексеевна попробовала наступить на ногу, охнула от резкой боли и повалилась на мужчину.
— Ой, простите!
— Да ладно! Далеко живете?
— В этом подъезде.
— Какой этаж?
— Третий.
— Держитесь-ка. — он подставил руку.
Доковыляв до двери, Ниночка Алексеевна открыла замок и с облегчением рухнула на скамеечку в прихожей.
— Спасибо вам большое! — сказала она, утирая пот со лба.
— Да ладно. — ответил мужчина. Он потянул дверную ручку, но на пороге обернулся. С фотографии на него пристально смотрел мужчина. Властное лицо, орлиный нос, насупленные брови.
— Отец?
— Что? — не поняла Ниночка Алексеевна.
— Я говорю — это отец ваш?
— Да.
— Что-то мне его лицо знакомое.
— А вы в Главснабе не работали? — подсказала Ниночка Алексеевна.
— Я? — мужчина хохотнул. — У меня образования — всего-то восьмилетка.
— А почему не учились?
Ниночка Алексеевна сама себя не узнавала. Она сидела на скамеечке, опершись спиной о стену и смотрела густую соль с перцем шевелюру, обрамлявшую скуластое лицо незнакомца.
— Денег в семье не было. После восьмилетки пошёл работать. Мы, корейцы, тогда плохо жили. Но батя у нас — сила! Нас в семье пятеро было, всех вот так держал! — мужчина сжал кулак и потряс перед носом Ниночки Алексеевны
— Мой тоже был — сила! — сказала она, и оба засмеялись.
— Родителей нужно уважать. — назидательно сказал мужчина. — Я при отце даже курить не смел. Он входил — я сразу вставал.
— Как это правильно! — воскликнула Ниночка Алексеевна.
— Меня Алексеем зовут, а вас? — спросил мужчина.
— Алексеем?
Мужчина выжидательно поднял бровь, и она спохватилась: — Нина. Алексеевна.
— Ну давай, Нина, поправляйся. — он потоптался на месте и спросил: — Может нужно чего? В магазин сходить?
В холодильнике еды хватало, но Ниночка Алексеевна, проявив неожиданную женскую смекалку, сказала жалостливо: — Ой, и правда! В доме хоть шаром покати.
— Непорядок! — подтвердил Алексей.
Ниночка Алексеевна достала кошелёк из сумки: — Вот. Купите, что надо, пожалуйста.
Алексей отмахнулся: — Потом!
Ушёл и вскоре вернулся с увесистыми сумками. Тушёнка, солёные огурцы, капуста и два килограмма риса. Протянул три тюльпана в кулёчке: «Поправляйся, Нина!»
Через неделю Ниночка Алексеевна узнала, что есть любовь и почему её обожествляют люди. Придавленная тяжестью мужского тела, она сдерживала рвущийся стон и шептала, как безумная: — Лёшенька, Лёша-а-а- аа — а по телу разливала неведомая дотоле сладость и нега.
— Вот это сиси у тебя, — сказал Алексей — что надо!
Отбросив одеяло, он протопал к окну и настежь распахнул форточку. По комнате поплыли сизые табачные клубы. Алексей задумчиво смотрел на слякотную улицу, глубоко затягивался, и огонёк сигареты алой звёздочкой разгорался возле его губ. Докурив, он щелчком выбросил окурок в форточку и обернулся. Ниночка Алексеевна сидела на краешке кровати, натянув одеяло до подбородка, глаза её сияли нестерпимым смарагдовым блеском. Алексей засмеялся и с разбегу повалил Ниночку Алексеевну на спину.
А Мурзик тогда так и не нашёлся. Тётя Люба спросила, куда он делся, и, не дослушав сбивчивые объяснения, буркнула: «Ты с этим корейцем поосторожнее.» И, глядя в растерянное лицо, добавила безжалостно: «Его жена раком заболела, когда он в казино вподчистую проигрался.»
«Так уж и вподчистую!» — слабо возмутилась Ниночка Алексеевна, но остаток дня пробродила по квартире как чумная.
Вечером Алексей снова притащил полные сетки продуктов, сказав «не женское дело — тяжести таскать» и всерьёз обиделся на предложение отдать деньги. Через пару дней он, уходя на работу, оставил на столе несколько купюр. Закрыв за ним дверь, Ниночка Алексеевна сгребла со стола мятые бумажки, прижала их к груди и счастливо улыбнулась. И немедленно выбросила из головы слова старой сплетницы. Отец всегда говорил: ««Суди человека не по словам, а по делам»
Как-то Алексей пришёл с работы мрачный. Не доел щуку, с досадой бросил ложку на стол:
— Эх, супу нормального бы сейчас. — Ниночка Алексеевна виновато потупилась. Корейские супы у неё выходили похожими на перченый борщ с соевым соусом, как ни старалась.
Алексей откашлялся и, понизив голос, начал: — Нин, тут такое дело.
Ниночка Алексеевна замерла, а он велел: — Ты нож-то положи.
Стальное лезвие звякнуло о раковину, и Алексей продолжил:
— Отец малёхо не в себе стал. В больницу попал.
Ниночка Алексеевна всплеснула руками: — Как же так, Лёшик!
Родители Алексея переехали в Корею несколько лет назад по специальной программе для сахалинских корейцев. Тогда многие уехали. Вскоре после переезда мать Алексея умерла, и отец остался один. Но он — сила, никогда не жаловался на здоровье.
Алексей пожал плечами: — Девяносто лет, что ты хочешь! Батя пожил нормально. Да не, всё пучком. Поеду в Корею. Отцу уход нужен.
Ниночка Алексеевна спросила дрожащим голосом: — А я?
Он, не отвечая, смотрел в окно. Она шумно задышала, и Алексей тихо спросил:
— Хочешь вместе поедем? — и добавил, глядя в счастливо вспыхнувшие глаза: — Только тут такое дело…
Ниночка Алексеевна сжалась. Неужели всё же женат? Что тогда? На чужом несчастье счастья не построишь — так ей давным-давно сказала тётя Люба, увидев в дверной глазок мужичка, бесшумно прикрывшего дверь квартиры Ниночки Алексеевны и заторопившегося к лестнице. Так тогда и вышло. Стыдоба и слезы. Ой, что там Лёша говорит?
— Кинул меня, сука. Ещё другом назывался. А я под это дело кредит в банке взял. Сейчас меня судебные приставы ищут. Хоть в петлю лезь.
Она вскрикнула: — Боже, в какую ещё петлю?
Он понурил голову: — Как же, Нинок. Не выпустят меня в Корею. И тогда не исполнить мне сыновний долг. Как тогда людям в глаза смотреть?
Она спросила: — А много надо?
Он ответил и раздражённо повысил голос: — Чего разохалась? Зря только сказал. Бабы — дуры.
— Не зря, Лёшенька! — взволновалась Ниночка Алексеевна. — Что-нибудь придумаем!
Она подошла к нему, обняла. Он благодарно мотнул головой, смахнул краем ладони скупую мужскую слезу и подул за круглым женским ушком. Она блаженно прикрыла глаза.
— Я че подумал-то, — начал он медленно и ещё раз дунул. Ниночка Алексеевна хихикнула: — Щекотно, Лёшик.
— Давай квартиру продадим?
— Какую? — спросила она, морща нос в улыбке.
— Вот эту, — обвёл он рукой вокруг. — А сами в Корею
