В больнице были сорваны с петель двери. Правое и левое крылья здания остались без крыш после взрыва, со вздыбленными полами и перекошенными, вырванными рамами. Перед входом лежал расстрелянный доктор Попов. Макару пришлось перешагнуть через тело Сергея Васильевича.
Внутри громоздилось месиво из железных коек, штукатурки и людских останков. Лишь в средней части здания, где рядом с кабинетом доктора находилась палата для слабых, в окнах сохранились переплеты. Пересиливая ужас, Макар приоткрыл дверь «потерпии».
На койке Сашки Овчинникова сидел белый, как известка, знакомый больничный фельдшер. А на подушке той же постели Макар узнал Сашкино лицо, очень худое, небритое, испачканное кирпичной пылью. Синие Сашкины глаза напряженно взирали на вход, в ожидании, кто же появится из-за двери, а фельдшер держал наготове кочергу, чтобы защищаться хотя бы и таким оружием. Других уцелевших во всей больнице не оказалось — кроме Сашки Овчинникова, никто не лежал в «слабой» палате перед нападением. А фельдшер случайно спал именно здесь после дежурства.
Макарка постоял в растерянности среди палаты, не в силах сделать еще шаг. И вдруг ему показалось, что раненый, оглушенный взрывом Сашка Овчинников пытается заговорить и приподняться навстречу яшемскому знакомцу. Макар кинулся к больному, а тот прижал его к себе, и мальчишка, рыдая, уткнулся в Сашкино плечо.
Продолжение следует
Я иду по земле. Это удивительная штука —идти, не нагибая головы, не глядя под ноги, расслабив плечи и шею. Волны горьковатого чистого воздуха прохладно прикасаются к щекам, ветер пахнет, все вокруг движется, кивают желтые осенние травы, в огромном голубом небе плывут облака... Я оглядываюсь и вижу, как на кромке оврага один за другим появляются люди в коричневых от глины комбинезонах и красных касках. У них бледные, заросшие щетиной лица и смеющиеся воспаленные глаза. Над степью летит тишина. Там, откуда мы только что поднялись, тоже была тишина, но совсем другая.
Мы идем по земле, или, как говорят спелеологи, по поверхности. У меня такое состояние, словно я узнал жизнь еще в одном измерении... На глубине шестидесяти метров, в безмолвии и темноте, существует каменный лабиринт, в гротах стоят озера, в залах и галереях цветут кристаллы, текут подземные воды, образуя тысячи ходов. Десять дней мы провели в «Озерной», под Тернополем, и теперь, чувствуя, как в меня снова входит небо и солнце, я пожимаю руки ребятам, которые только что ползли рядом со мной в лабиринте, и говорю, словно вижу их впервые:
— Привет!
Всю неделю снятся цветные сны. Это из меня «выходит» пещера. Она вошла в меня мрачной, недоступной, а теперь во снах видятся скалы, озаренные мягким светом. Я легко иду по ним, иногда даже бегу, наслаждаясь своей ловкостью, пролетаю знакомыми залами, любуясь звездным потолком «Чумацкого шляха», сверкающими снежными глыбами «Зимней сказки», великолепным хаосом «Помпеи»...
Холодным ноябрьским утром двадцать молодых ребят стояли в огромной воронке у входа в пещеру, вглядываясь в узкое отверстие колодца. Ветер гулял по степи, в черноту колодца летел резкий колкий снег.
— Ничего, в пещере согреемся, — шутил инженер Юзеф Зимельс.
Юзеф подошел ко мне, заботливо подтянул ремень с системой батарей, проверил выключатель на каске.
— Вначале будет очень грязно, — участливо шепнул он. — Но, ей-богу, стоит повозиться в грязи. Грунин! — крикнул Юзеф. — Пойдешь за корреспондентом.
Пока первая десятка спускалась в колодец, Зимельс рассказал мне, как в прошлом году перед самой экспедицией неожиданно сползли края воронки и засыпали вход сотнями кубометров земли. Спасать пещеру приехали добровольцы из Тернополя, Москвы, Ленинграда, Киева, Минска, Хмельницкого, Одессы, Львова. Копали круглосуточно — десять суток подряд.
...Стоя на распорах колодца, я видел, как в темноте вспыхивали нимбы: на касках зажигались фонари. Ботинки сразу же утонули в хлюпающей вязкой глине. Надо было бы раньше повернуть выключатель на каске — глухой царапающий удар пришелся прямо надо лбом. Я упал на четвереньки, затем на живот, глина втянула в себя, и тогда, загребая ее руками, я пополз в направлении чьих-то ног. По тому, как они двигались, было ясно, что человек полз на боку. Он ввинчивался, как штопор, в лаз между камнями. Трещина вилась подобно змее, стискивала грудную клетку, каска скрежетала об острые выступы. Я терял дыхание, чертыхался, ноги беспомощно толкали скользкое глинистое дно. На мгновение обернулся, чтобы подтянуть транспортник с продуктами. Свет фонаря ударил в лицо ползущему следом.
— «Китайский» поворот, — засмеялся Грунин.
— И долго так? — просипел я.
— Метров двадцать...
Метров двадцать... Казалось, что мы ползем уже целую вечность. До подземного лагеря, как мне говорили, по прямой — три километра. Несколько дней назад, когда в лагерь доставляли основное снаряжение, заброска длилась почти двадцать часов...
Потом шли узкой глинистой дорожкой, согнувшись в три погибели под низким пещерным сводом. Здесь спелеологи почти бежали, видно экономя время на таких вот «легких» участках. На первом привале я хотел одного — перевести дух, но Сережа Грунин весело предложил:
— Рядом озеро Капитана Немо. Хотите, покажу?
И поволок меня, истекающего потом, в сторону, через огромные валуны. Мы спустились куда-то вниз, в черный провал. Теперь, когда нас было только двое, фонари едва пробивали мрак. Грунин остановился и повел лучом снизу вверх. Над темной водой нависали стены грота, трещины образовывали на них террасы, в потолок уходил стрельчатый готический «камин». Мы были в нескольких шагах от ребят, но сюда не доходил ни один звук, чавканье глины под ногами лишь усиливало эту тишину. Сережа черпнул каской воду, отпил, подал мне. Я молча пил незнакомую воду, чувствуя, как входит озноб под мокрый комбинезон...
Десять лет назад, 5 ноября 1963 года, тернопольские спелеологи впервые штурмовали «Озерную». Тогда еще не было у пещеры этого названия и вообще ее не было, ибо, как говорят спелеологи, «пока пещера не исследована, она не существует». По три экспедиции в год совершали спелеологи — и вот наконец тридцать вторая, которая должна была отвоевать у пещеры юбилейный, сотый километр. Теперь, когда я прошел этот лабиринт, мне отчетливо представляется, каков был этот десятилетний поединок.
...Спустя два часа мы отдыхали на озере Нежданном. Лампы были выключены, в темноте ярко вспыхивали огоньки сигарет.
— Вы обратили внимание? — говорил Зимельс. — Вода в этом озере смыкается с потолком грота. Такое явление называется сифоном. Французский спелеолог Норберт Кастере, рискуя жизнью, проплыл в гроте Монтеспан под таким сифоном и обнаружил на другой его стороне самую древнюю в мире стоянку людей, самые древние скульптуры.
Тернопольские спелеологи часто упоминали имя Кастере. Для них это был человек, не просто открывший 1200 пещер, но и властно позвавший в еще не изученный мир. Все началось с книги Кастере «Тридцать лет под землей», которую когда-то принес Юзефу отец, заядлый альпинист и пещерник.
Сигареты гасли одна за другой, и нас обступила плотная тьма. Казалось, никого нет рядом. Я включил лампу и посмотрел в темноту. Там угадывались очертания каких-то гигантских трещин.
— Каменная решетка, — тихо сказал кто-то.
Давным-давно вода промыла туннель в гипсовых породах, и теперь полутора-двухметровый проем разделял каменные распоры. Жутко было видеть эти острые скользкие скалы, между которыми вился широченный зигзагообразный ход; на дне его бежал глубокий поток. Иногда распоры обрывались, и нужно было перескакивать со скалы на скалу, чтобы продолжить путь. Я видел, как двигались по этому трехсотметровому туннелю спелеологи: то на полушпагате, упираясь ногами в скалы, то вытянув над пропастью тело — ногами в один распор, плечами прижавшись к другому. Я двигался за ними как в полусне...
Американский спелеолог Холидэй писал: «Как бы вы ни исследовали пещеру, нельзя быть уверенным, что она не имеет продолжения». На карте «Озерной», которую мне показали перед экспедицией, был обозначен ход в лагерь. Я обратил внимание на слово «квитка». Так назывался сплошной каменный завал, по другую сторону которого стоял крестик. Здесь семь лет назад спелеологи поставили точку, считая, что пещера пройдена до конца. Было в ней тогда 26 километров. «Квитка» в переводе с украинского означает «цветочки» (в украинских селах, закончив постройку хаты, ставят «квитку» — на коньке крыши привязывают букет цветов).
Три года спустя к «Квитке» пришла очередная экспедиция. Несколько дней шла оконтуровка — разведка на продолжение. Неожиданно обнаружили очень низкую галерею; свод пещеры в этом месте почти приникал к земле. Можно было ручаться, что там ждет тупик. Но Светка, начинающий спелеолог (она так и осталась у всех в памяти — Светка), пожелала все же сползать на разведку: «Я худенькая, не застряну». Спустя час она принесла ошеломляющую весть: «По ту сторону открывается огромный район!»
