— Эти создания побили все рекорды,— сказал Нарон.— Ни одна другая цивилизация не проходила путь от зарождения разума до возмужания так быстро. Если верить твоим данным, эронцы обгоняют многие расы. Надеюсь, сведения точные?
— Да, Единственный,— отвечал гонец.
— Они овладели термоядерной энергией, не так ли?
— Овладели.
— Что ж, это серьезный критерий...— Нарон усмехнулся.— Скоро их корабли пробьются к нам и установят связь с Федерацией.
— Но дело в том,— неохотно сказал гонец,— что, по словам наблюдателей, они еще не проникли в космическое пространство.
— Как, совсем? — изумился Нарон.— Даже межпланетной станции не завели?
— Пока нет, Единственный.
— Но если у них есть термоядерная энергия, как же они ее используют?
— Проводят испытательные взрывы...
Нарон выпрямился во весь свой семиметровый рост и загремел:
— Как? На собственной планете?!
— О да, Великий...
Нарон медленно вытащил свой стилос и перечеркнул последнюю запись в обеих книгах. Такое случалось впервые, но Нарон был мудр, очень мудр и в отличие от иных обитателей Галактической Федерации мог предвидеть неизбежное.
— Глупцы,— пробормотал он.
Перевел с английского А. Шаров
Где-то в центре моря Фиджи лежит этот клочок суши — остров Норфолк. Удаленный на тысячи морских миль от берегов Австралии, Новой Зеландии и Новой Каледонии, Норфолк снискал в XVIII веке славу «самой суровой каторги, по сравнению с которой и смерть — милосердие». Каторжники, привезенные из Англии, под суровым надзором сводили на корабельную древесину гигантские араукарии — норфолкскую ель. На месте сведенных лесов разбивали плантации тропических растений.
Трудно сейчас сказать, какого возраста были те великаны, что извели здесь два столетия назад. Зато хорошо известно, что растет это могучее дерево не торопясь — за полвека оно только выходит из возраста юности, сбрасывая игловидные листья и меняя их на чешуевидные. И лишь к тремстам годам древесина его становится зрелой, готовой к хозяйственному использованию.
Со временем каторгу держать стало нерентабельно, и в 1856 году остров был предоставлен другим новоселам — переселенцам с Питкэрна. Оттого-то островитяне Норфолка и сейчас называют себя питкэрнцами и хранят свой языковой диалект. Диалект так и называется «Норфолк». Он сложился из соленого простонародного языка английских матросов — бунтовщиков с «Баунти» — и певучего наследия таитянских прапрабабок.
Сегодня, когда внуки слишком разбалуются, бабушки останавливают их словами: «Ииюлла!» Это значит на Норфолке — «тот, кто воображает себя большим, а на самом деле таковым не является»... Кто проверит, так ли это звучало в свое время?
Может быть, араукарии? Самые молодые деревья видели питкэрнцев, когда прибыли они сюда с «первой родины», с перенаселенного острова Питкэрн. Его, как и Норфолк, не сразу отыщешь на карте Великого Тихого океана. Хотя — всего-то печали — если взять с Питкэрна на запад, то через три тысячи семьсот морских миль в бескрайности океана наткнется судно на базальтовую шапочку Норфолка.
Кое-где, на самых кручах его, уцелели величавые араукарии. Деревья, которые могут прожить тысячу и даже больше лет, которые помнят, как плыли сюда потомки мятежников с «Баунти»...
М. Максимова
Шведский порт Гётеборг встречал пассажирский лайнер «Балтика» деловой «перекличкой» кранов, больших и малых катеров, суетой на пристанях и ослепительным солнцем, отражающимся в морской глади. Приход в порт — всегда волнующий момент.
Для меня сегодняшнее прибытие в Гётеборг имело свое особое значение. Я уже видел чинно стоявших на пристани, немного в стороне от пестрой толпы встречающих, небольшую группу людей во главе с Лассе Хансоном. С ним я познакомился две недели назад, когда наш пароход также пришвартовался к этому причалу, а спустя полчаса на палубу неожиданно поднялся молодой серьезный человек.
— Лассе Хансон,— отрекомендовался он,— председатель «Общества любителей старых пароходов».
Тогда такое заявление незнакомца вызвало на лице капитана, да и у меня тоже невольную улыбку. Однако через несколько минут я уже с любопытством присматривался к посетителю.
Швед обратился с просьбой разрешить членам их общества посетить наше судно, которое пользуется популярностью у многих зарубежных пассажиров.
— Дружба с Россией у нас давняя,— сказал он в заключение и задумчиво добавил: — Ведь еще в начале века господин Ленин плавал на наших пароходах, и мы бережем память об этих событиях...
Такое признание Хансона меня заинтересовало. Мне было известно, что Владимир Ильич Ленин в ноябре 1905 года страстно рвался в Россию. Скорее всего его путь лежал из Женевы через Германию до ее северного портового городка Засниц на острове Рюген. Очевидно, отсюда он плыл морем до Треллеборга, затем поездом в Стокгольм, а оттуда уже рукой подать до Петербурга.
Но если это так, как он переправлялся из Засница через Эресунн на шведский берег? Какие пароходы курсировали в то далекое время между этими портами?
Свои вопросы я выложил тогда Лассе Хансону.
— На каком именно пароходе переправлялся господин Ленин с германского берега на шведский, нам неизвестно,— подумав, ответил он.— Но узнать, что за суда в то время курсировали по этой линии, в наших силах...
Вот почему теперь я с таким нетерпением ждал встречи с председателем «Общества любителей старых пароходов».
Делегация шведов неторопливо поднялась на палубу нашего лайнера. Поздоровавшись, Лассе Хансон протянул мне небольшую брошюру, изданную, как оказалось, в 1972 году по случаю 75-летия открытия регулярного морского сообщения между Треллеборгом и Засницем. Из нее я узнал, что обслуживали эту линию с 1900 по 1909 год четыре почтово-пассажирских парохода, причем два из них, «Фрея» и «Свея», были колесными, а «Полярная звезда» и «Один» — винтовыми.
— Можно с уверенностью утверждать,— улыбнулся Хансон,— что осенью девятьсот пятого года господин Ленин пересек пролив Эресунн на одном из этих пароходов. Однако на каком именно, сказать трудно. Но вот вам подарок,— он протянул мне две фотографии парома «Дроттнинг Виктория» («Королева Виктория»).— На этом судне господин Ленин переправлялся с немецкого берега на шведский 30 марта (Все даты даны по старому стилю. (Примеч. авт.)) семнадцатого года, возвращаясь из Швейцарии на родину.
Так разговор с Лассе Хансоном положил начало моим поискам малоизвестных фактов в коротких морских путешествиях Владимира Ильича Ленина.
Негостеприимные причалы
В Копенгагене есть длинная, около двух километров, набережная — причал Лангелини, куда издавна швартуются пассажирские пароходы. Это излюбленное место прогулок жителей города, как бы парадный въезд в датскую столицу.
Когда наша «Балтика» в очередной раз медленно и осторожно подходила к Лангелини, я невольно представил события давно минувших дней...
Что же представляла собой «Гавань купцов» — «Копенгаген» в начале 900-х годов нашего века?
Проживало здесь около 350 тысяч человек. По вероисповеданию большинство — лютеране. В городе имелось три театра, казино, грандиозный летний сад «Тиволи». Неторопливо цокали копытами по булыжным мостовым и асфальтированным улицам крутобокие датские тяжеловесы, развозившие по городу знаменитое пиво «Туборг» и «Карлсберг», столь любимое датчанами.
По центральным улицам бегали трамваи, изредка нарушая тишину трезвоном своих звонков. Автомобилей встречалось сравнительно мало, мода на конные экипажи еще не отошла...
В 1907 году Копенгаген был выбран местом проведения V съезда РСДРП. Владимир Ильич Ленин прибыл сюда из Стокгольма, проделав часть пути на пароме, когда почти все делегаты уже были в сборе.
Датское правительство дало указание внимательно следить за приезжающими русскими революционерами, и, как только большинство из них оказалось в Копенгагене, незамедлительно последовали жесткие акции. Проводить съезд датское правительство не разрешило. Министр юстиции господин Альберти передал через начальника полиции русским социал-демократам приказ о выезде за пределы страны в течение двенадцати часов, иначе все будут арестованы и высланы в Россию.
Позднее выяснилось, что такую непримиримую позицию датское правительство заняло под давлением русского посла, заявившего, что съезд русских революционеров в датской столице будет рассматриваться как личное оскорбление вдовствующей русской императрицы Марии Федоровны, сестры датского короля.
