— Так вот, — сказал Траунсер уже немного спокойнее. — Если кто еще попробует зашуметь, так может и по шее заработать. Ладно, сержант, давайте дальше, мне понравилось...
Хоппер, на которого Траунсер нагнал страха не меньше, чем на его учеников, поспешно возобновил чтение, и класс теперь слушал молча, хотя с явным отвращением и непониманием, отчет о первом заседании Пикквикского клуба.
Утро казалось нескончаемым. Но вот наступило время обеда, и Хоппер с облегчением закрыл книгу. Класс молча разошелся.
Вечером того же дня сержант Хоппер бродил в одиночестве по городу. Он обнаружил, что в столовой для младшего командного состава на него смотрят с нескрываемым пренебрежением.
Устав бродить, он завернул в кафе и заказал себе чашку чая. Он сделал глоток и чуть не поперхнулся — прямо напротив него усаживался огромный Траунсер.
— Разрешите присесть? — спросил Траунсер, придвигая стул.
Хоппер сделал вид, что только об этом и мечтал.
— Вот какое дело, — начал Траунсер. — Нужно кое-что обсудить. Давайте с вами договоримся. — Траунсер принялся шарить по карманам и умолк. — Нет ли у вас закурить? — спросил он. — Видать, забыл сигареты в казарме.
Хоппер протянул ему свой портсигар. Траунсер взял сигарету, а потом еще две, чтобы хватило до конца вечера.
Он жадно затянулся и со вздохом облегчения выпустил дым.
— Я насчет этих самых школьных дел, — продолжал он. — До сих пор меня это мало трогало.
— Вы что, совсем не умеете ни читать, ни писать? — спросил Хоппер.
— Я умею подписываться,— ответил Траунсер с гордостью. — И я могу прочитать в комиксах почти все. Только, знаете, я хочу научиться читать и писать как следует.
Траунсер улыбнулся во весь рот, обнаружив при этом два ряда великолепных белых вставных зубов, совершенно не гармонировавших с его помятым лицом.
— Видите ли, — продолжал Траунсер, — как это получилось: несколько месяцев назад я на ходу спрыгнул с мопеда и зашиб себе ногу, и меня уложили в военный госпиталь. Лежу я себе в маленькой такой палате, и вдруг как-то раз вечером какой-то псих включил это чертово радио, а потом вышел и бросил меня одного. И оказалось, он оставил его на третьей программе, чтоб ей пусто было, а я тут валяюсь в постели и даже встать не могу, чтобы выключить! Хочешь не хочешь пришлось слушать. А давали какую-то пьесу, и все в стихах, все в стихах. Я-то стихами никогда особенно не интересовался — ну, там песня какая-нибудь: «Гунга-Дин» или «Мой маленький зеленоглазый идол» — это еще куда ни шло, а уж от этой заумной муры меня аж замутило. Но только, знаете, эта пьеса меня проняла. Я ничего такого раньше не слыхал. Это было просто черт знает что!
Траунсер, утомленный длинным монологом, затянулся сигаретой. Его маленькие черные глазки восторженно поблескивали. Он протянул Хопперу какую-то книжонку.
Хоппер посмотрел на обложку. Это оказалась пьеса модного импрессиониста.
— Вот как, — довольно некстати сказал Хоппер.
— Из-за этого-то я и лез из кожи, чтобы попасть в ваш класс, — пояснил Траунсер.
Хоппер вздохнул при воспоминании о неудачном дебюте.
— Вряд ли у меня что-нибудь получится. Солдаты, кажется, не очень-то хотят учиться.
— Как я с ними поговорю, так захотят, — сказал многообещающе Траунсер, — об этом-то я пришел договориться. Вы меня учите читать и писать как положено, а я уж догляжу, чтобы ребята тоже занимались, нравится им это или нет. Это же для вас будет марка! Чуете, что будет с командиром!
— Вы что, правда думаете, что сумеете уговорить их работать? — недоверчиво спросил Хоппер.
Траунсер сжал огромные кулаки так, что костяшки стали похожи на стальные кастеты...
Командир эскадрильи Костейр имел обыкновение время от времени проверять специальный класс для неграмотных, и теперь, поскольку новый сержант вел это дело уже более шести месяцев, он решил, что настало время туда наведаться. Это была неприятная обязанность, и он всегда старался от нее увильнуть, потому что бесконечно сменявшиеся сержанты, которые преподавали в этих классах, при всем желании не могли добиться более чем десятипроцентной успеваемости, а для командира, который очень гордился высокой репутацией эскадрильи, эти десять процентов были пятном не менее темным, чем плохо начищенная пуговица.
И все-таки, когда он подходил к классу сержанта Хоппера, в душе у него затеплилась искра надежды, потому что слово «оптимизм» было его неизменным лозунгом, и он любил повторять, что надежда должна всегда жить в человеческом сердце.
Когда командир вошел, весь класс вскочил на ноги с готовностью, достойной похвалы. Он окинул взглядом физиономии солдат, стоявших перед ним, и его надежды померкли.
«Но, — упорно повторял он про себя, — пока есть жизнь, есть надежда».
— Хорошо, ребята, садитесь, — сказал он, — давайте-ка посмотрим для начала, как вы читаете.
Он дал Джексону номер какой-то популярной газетки и ткнул пальцем в отдел спорта. Джексон, совершенно парализованный оттого, что ему приходится отвечать первому, начал отчаянно заикаться и запинаться, стараясь осилить первое предложение, а командир эскадрильи с угрюмым видом засовывал руки все глубже и глубже в карманы. Джексон, осунувшийся от умственного напряжения, совершенно свял и только беспомощно поглядывал на сержанта Хоппера. Сержант Хоппер так же беспомощно смотрел на него. Джексон жалобно обернулся к классу и вдруг встретил угрожающий взгляд Траунсера. Этот взгляд не сулил ничего хорошего, и тогда Джексон, как загнанный зверь, кинулся читать и отбарабанил, не переводя дыхания, первый абзац, который слился у него в один сплошной хаос из неправильных ударений.
— О господи! — вырвалось у командира эскадрильи. Он подозрительно посмотрел на Джексона. — Почитай-ка еще.
Джексон, к которому теперь вернулась самоуверенность, прочитал следующий абзац сравнительно прилично, и командир совсем расцвел от удовольствия. Он проэкзаменовал еще одного солдата и еще. Он заставлял их читать и писать. Солдат за солдатом с честью проходили испытания.
— Это только доказывает, что там, где есть жизнь, всегда есть надежда. Всегда!
Наконец он дошел до Траунсера. Траунсер неуклюже поднялся и взял газету. Он тупо уставился на нее. Казалось, что его бычья шея надулась от усилия что-то выговорить. Он таращил изо всех сил глаза, пытаясь разобрать слова, и издавал какие-то нечленораздельные звуки.
Командир вздохнул. А он-то надеялся, что произойдет чудо — стопроцентная успеваемость!
— Боюсь, что тебе незачем продолжать заниматься, — сказал он.
— Пожалуйста, сэр, — сказал Траунсер, — разрешите мне еще раз попробовать, сэр. Мне б только научиться, сэр. Там, где есть жизнь, есть надежда, сэр.
Командир пристально посмотрел в лицо стоявшего перед ним солдата и с некоторым сожалением узнал в нем черты исчезающего теперь типа «старого служаки».
— Ладно, — проворчал он. — Завтра придет новая группа. Можешь продолжать с ними.
Вечером того же дня Хоппер и Траунсер встретились в кафе, где они впервые заключили свой договор. Эти встречи вошли у них в обычай.
— Как же это вы? — спросил недовольно Хоппер. — Вы мой лучший ученик — и вдруг проваливаетесь на экзамене. Шесть месяцев тому назад вы не смогли бы ни прочитать, ни написать ни слова, даже если бы это было вопросом жизни или смерти. Теперь вы в десять раз лучше всех остальных, вместе взятых. Ведь вы нарочно засыпались на экзамене? Ну почему?
Траунсер широко улыбнулся.
— Слушайте, сержант, — сказал он невозмутимо. — У вас теперь слава, и ее беречь нужно. Ведь с новым-то классом командир будет ждать от вас бог весть чего. Только вам еще многому надо учиться, чтобы знать, как разговаривать с солдатами. Я вам еще пригожусь для поддержания порядка.
Траунсер вынул из кармана пачку сигарет и протянул Хопперу. Тот взял одну.
— И к тому же, — добавил Траунсер, по-видимому решив, что не в меру разнежничался, — меня такая должность вполне устраивает.
Перевела с английского М. Миронова
Счастливая история дневника Висвалда Эмса
Всесоюзный научно-исследовательский институт морской геологии и геофизики существует уже несколько лет. Одна из главных его задач — выявление и изучение месторождений полезных ископаемых в донных осадках и недрах земной коры, скрытых водами морей и океанов. Сотрудники института — не очень пока многочисленные — в основном так же молоды, как молода их наука. Так что и у них, и у их науки еще многое впереди. Подолгу засиживаться в Риге, где расположен институт, им не приходится. Работы у морских геологов хватает — морей много, а богатства, таящиеся в прибрежных морских отложениях, еще не разведаны. Геологи ведут поиск и на Балтике, и на Аральском море, в морях Тихого океана, и в морях Ледовитого... В общем в очень многих местах, где волны и течения омывают нашу землю. Богатства морей трудно пока не только брать, но даже разведывать. Ведь если «сухопутным» геологам одновременно приходится быть землепроходцами, то морским необходимо быть еще и отличными мореходами. Вот как работала партия одной из арктических экспедиций института.
