От Волги они отдалились десятка на два верст, объехали Козлиху, пересекли две лощины и вновь начали спускаться к низине — гиблой Козлихинской пустоши.
Давно заметил Сашка еще один след: санки на широких полозьях, натертых воском. От Макара Сашка знал, что в ночь выехал сюда посланец отца Николая. Авось на его след и напали, по нему бы и добраться до тайного скита... А там? Неужто откажется Тоня хоть словом перемолвиться?
Макар во все глаза глядит на лесные дива, но и обязанности своей не забывает: на его попечении поросенок. Мальчик пригрел его под тулупом, чтобы раньше времени не завизжал и не захрюкал.
— Не замерз, друг-охотничек? Присматривай место для привала!
Нашли огромный вывороченный корень палой сосны. Когда на корнях заиграл огонь костра, Макар рассказал Сашке о своих невзгодах. Теперь один бог знает, что придется испытать среди зуровцев-партизан, что прячутся здесь, близ скитов лесных.
— Близ скитов? — удивился Сашка. — А почему чекисты за тобою гоняются? Лет-то тебе сколько?
— Я в корпусе на офицера учился. Четыре года. Потом имение зуровское на меня записано. А лет мне четырнадцать.
— Да, брат, для чекистов ты самый страшный зверь. Только поймать тебя — и всей заварухе с белыми конец!.. — рассмеялся Сашка.
После роздыха добрались до болота. Поредел лес, потянулся мелкий березняк, осинник, ельник. Из-под сугробов торчали метелки камыша и куги.
Лошадь вдруг провалилась передними ногами, рванулась и чуть не опрокинула сани. Кое-как Сашка помог ей выбраться из мочажины задом.
— Легко, брат, отделались, даже валенки почти сухие! Верно говорят: не зная броду, не суйся в воду! Думал, с налета до Савватия доберемся. Небось и он меня в поминовение записал? — говорил Сашка.
— Поминали вместе с Антониной. Кто знал, что ты живой?
— Ты-то знал! Да услали тебя сразу, понимаю... Что ж, пора охоту начинать. Теперь сам берись за вожжи и поросенка слегка пощипывай, а я в задке лежать буду с ружьем.
...На малоезженую дорогу от деревни Козлихи к сельцу Заречью, что уже верстах в пяти от Волги, охотники выбрались, когда дневные тени смягчились и поголубели.
Сашка, не останавливая лошади, достал из-под сена приманку. Теперь за санями, саженях в двенадцати, тянулся на бечеве и подпрыгивал на ухабах темный сверток.
— А что там? — шепотом спросил Макар.
— Теплый навоз. Завернут в старую овчину, мехом наружу, сшит сыромятным ремешком. Под телкам лежал. В санях поросенок повизгивает. Волк подкрадывается, слышит визг, видит — по дороге что-то за санками пурхается. Из кустов и кидается, только тут уж бей — не зевай! Волк хитрущий, обман распознает быстро. Другой раз не воротится... Ну, брат, конец разговорам!
Сани однообразно поскрипывали. Сашка всматривался в наступающий мрак. Под кустами и деревьями уже расплывалась зимняя мгла. Только темные вершины леса еще отделялись от синего неба. Снегопад прекратился, ночь рядила звездами лесную хвою.
Поросенок орал все неистовей. И вдруг далеко сзади, за кустами, будто шевельнулась еле приметная тень. Курки взведены. Сашка готовится. А может, почудилось, помстилось?
Нет, это он, серый барин. Чуть заметный хруст слева — тень промелькнула ближе. Голодному хищнику не терпится ухватить зубами прыгающую за санками добычу. Он смелеет. Вот уж перескочил через дорогу и пробирается в кустах справа. Ждет, пока сани завернут за снежный субой на дороге. Хитер!
Охотник разгадал маневр хищника и чуть привстал в санях. Тут же зверь молнией ринулся из кустов на приманку. Лошадь захрапела, дернулась, сани ушли в снег.
Два длинных снопа красных искр почти разом полыхнули из обоих стволов. Сдвоенный удар над ухом почти оглушил Макара. Но он сразу разобрал, когда Сашка, выскочив из саней, заорал:
— Есть! Есть! Есть!
С кинжалом в руке Сашка наклонялся над чем-то большим, темным и неподвижным...
— С полем тебя, друг-охотничек!
Пока Сашка во дворе «Лихого привета» свежевал волка, Макар уснул на лавке прямо у стола. Проснулся от шума голосов. Сашка, снявши казакин, в шитой рубахе сидел в красном углу против хозяйки. Артамон, Степан и дед Павел кончали ужин. В двух бутылках оставалось самогону только что на донышках. Тарелки с холодцом и солеными грибами, до которых вчера не дошла очередь, нынче быстро опустели. Посреди стола, почти нетронутая, стыла большая миска щей: мужчины насытились холодным, а Марфа и куска не взяла в рот за весь вечер.
— Спели бы теперь, что ли, — попросил дед Павел, разомлевший от вина и сытой еды.
Сашка подсадил старика на печь и снял со стены гитару. Ленты на грифе запылились. Струны зазвенели жалобно под уверенной Сашкиной рукой. Настроил он их на минорный лад, переглянулся с Марфой, испрашивая ее согласия, и, лишь только она кивнула, в комнате затих всякий шорох. Аккорд прозвучал смело, и Сашка начал первым старинную песню о разбойничках,.
Что затуманилась, зоренька ясная,
Пала на землю росой?.. И тогда Марфа-трактирщица подперла голову рукой, полузакрыла глаза и вступила в неторопливый лад Сашкиной песни. Так вдвоем они и закончили первый куплет:
Что призадумалась, девица красная,
Очи блеснули слезой!
Макар поднялся и перевел взгляд с запевалы на Марфу. Ну и поет эта неприметная с виду женщина! Голоса набирали силу, смелели. Макар и сам не заметил, как стал подтягивать взрослым:
Едут с товарами в путь до Касимова
Муромским лесом купцы...
Сашка одобрительно кивнул и улыбнулся Макарушке, а Марфа... та и не глянула ни на кого из-под полуприкрытых век, бровью не довела, рукой не шевельнула. Последний куплет:
Много за душу твою одинокую,
Много я душ погублю... —
она начала сама, и так взлетел ее голос, столько несказанной боли, любовного томления прозвучало в нем, что Сашка смолк, дал ей спеть куплет одной, и лишь струны под его пальцами рокотали все жалостней. Суровый Степан стал еще угрюмее и, не дослушав до конца, нетерпеливо потянулся к .бутылке.
В его резком жесте было столько злобы и грубости, что у Макара вдруг заколотилось сердце. Вспомнились ему сплетни про девушку Тоню, некогда жившую в лесном трактире, про ловкую Марфу Овчинникову и удальца Сашку, ее дальнего родственника. Бог весть до чего может довести этих лесных людей старинная, бередящая душу песня! Макару чудилось, что вот-вот откроется всем какая-то горькая сердечная тайна, вырвутся из сердца отчаянные и злые признания, от чего все переменится в этом лесном доме...
И тут неуловимо быстрым, предостерегающим движением
Марфа перегнулась через стол и прижала рукой гитарные струны. Оборвалась мелодия. Степан выронил бутылку, перескочил через лавку и притаился у дверей, чутко вслушиваясь в звуки со двора. Там цепной пес захлебывался лаем, шла возня у ворот, скрипнул снег под окнами... Через миг кто-то ступил на заснеженное крыльцо. Раздался требовательный негромкий стук в наружную дверь.
— Чекисты! Ихняя повадка! — шепнул Артамон.
Сашка мигом вынул из кармана свой револьвер и сунул в миску с остывшими щами. — Потом в сени неприметно вынесешь! — шепнул он хозяйке. Степан отодвигал засовы, впускал новых гостей...
Не задерживаясь в сенях, три вооруженных человека вступили в горницу. Первый — кожаная тужурка, меховой воротник, револьвер в кобуре, фуражка. Двое — солдатские папахи, винтовки, старые валенки. У кожаного — белые бурки. Поднял оброненную Степаном бутылку, посмотрел на свет.
— Что же так сразу и притихли? Песни попевали, самогоночку попивали, и вдруг такая тишина? За гостей нас не признаете?
Сменил шутливый тон на деловой:
— Ну коли пришлось потревожить пир, прошу внимания. Хозяева нам давно известны, а вновь прибывшим придется предъявить документики. Вы кто? — повернулся начальник к Макару.
От одного слова «чекисты» Макар чуть не упал со скамьи. Похолодела спина, хотя сидел он прижавшись к печи. Мелькнула мысль, как поведут его длинным коридором с каменным полом...
— Вы даже отвечать не хотите, молодой человек?
Марфа сердито крикнула мальчику:
— Чего молчишь, чучело? Оглох, что ли? Кажи начальнику справку!
Макаркина шубейка висела на гвозде у двери. Марфа сама достала и протянула начальнику школьную справку. У начальника удивленно дрогнули брови.
— Так тебя звать Макарием Владимирцевым? Ты из Кинешмы? Очень приятно с тобою встретиться, так сказать, лично. Что ж ты тут поделываешь, в лесу? Давно здесь? Не скучаешь?
Макар и вздохнуть был не в силах. Сашка не выдержал:
— Вы бы, гражданин военный, мальчонку зря не пугали. Сами видите, сомлел со страху. Ему ведь четырнадцать лет всего...
Кожаный начальник с любопытством посмотрел на Макаркиного защитника. В горнице стало очень тихо, никто шевельнуться не смел.
