— Хватит,— сказал Макс.— Мы ненавидим шантажистов, но поделать с ними ничего не можем, потому что шантажисты хитры и безжалостны. Пошли в пещеру.
— Следопыты не любят признаваться в слабостях, свойственных обыкновенным людям,— позволил себе съязвить Такаси.
Когда Такаси вернулся к Круминьшу и отдал ему искатель, приближалось уже время обеда.
В лагерь Такаси возвращался другим путем — мимо пустыря, посреди которого была громадная воронка. В дожди ее заливало водой, и она превращалась в круглое озеро. За лето озеро высыхало, лишь сохранялся слой грязи, в которую зарывались рыбы и моллюски. Проходя мимо, Такаси кинул взгляд в воронку и удивился: корка грязи была покрыта следами, которые шли от края, потом прерывались в темном пятне жидкой трясины. Грязь была разбрызгана по корке и уже засохла комками. Какой-то глупец наверняка провалился по пояс. Через несколько десятков шагов Такаси обнаружил следы человека, ведущие из воронки. Такаси перебрался через вал, окружавший воронку, продрался сквозь кустарник и, весь вымазанный глиной, выбрался на пустырь.
И тут сильно удивился. Следы поворачивали к городу.
— Чепуха какая-то,— сказал вслух Такаси и пошел дальше.
Следы были маленькими, меньше, чем след Такаси, и, возможно, принадлежали кому-то из девушек. Шли они не ровно, а зигзагами, будто их владелец смертельно устал.
Такаси ощутил тревожный укол в груди. Что-то неладно. Он передвигался медленно, осторожно, беззвучно ставя подошву и прислушиваясь после каждого шага. В поведении человека, который купался в грязи, была явная ненормальность.
Вскоре Такаси потерял след. Видно, за то время, пока человек бесцельно блуждал в развалинах, грязь обсохла.
И вдруг Такаси увидел впереди рыжее пятно.
Он замер. Пятно было неподвижно. Такаси сосчитал до десяти. Оружия он с собой не взял, а пятно по цвету было похоже на тигра.
Такаси снял с плеча фотокамеру и сжал ее в кулаке.
Он оказался прав. На площадке, ограниченной грудами битого кирпича, лежал тигр, дохлый тигр — неприятного вида зверь размером побольше волка с длинными клыками и рыжей, в неровных полосах шерстью. Макс полагал, что эти тигры были мутантами каких-то одичавших домашних животных.
Тигр лежал в луже запекшейся крови, и над ним жужжали мухи. Рядом валялся нож.
Такаси огляделся.
У огрызка каменной стены скорчился маленький, исхудавший человек с иссиня-белым исцарапанным и грязным лицом, увенчанным копной жестких, темных с проседью волос, в разодранной серой куртке и бурых, заляпанных высохшей глиной штанах.
Такаси подошел, нагнулся, отвел с лица незнакомца спутанные волосы. Человек дышал.
Продолжение следует
Чрезвычайное совещание в кабинете директора автоматизированного производственного комплекса закончилось. Вокруг овального стола сидели сам директор, главный программист и машинный психолог. Лица их был» мрачны. Через несколько минут им предстояло войти в помещение головного компьютера и сообщить ему, что диспетчер — Мария Петровна — с завтрашнего дня уходит на пенсию. «А вдруг Федя взбунтуется и, страшно подумать, в знак протеста что-нибудь сотворит?» Эта мысль мучила всех и каждого.
Перед дверью в диспетчерскую они выдавили из себя радостные улыбки и нерешительно переступили порог. Но самое страшное оказалось позади... Мария Петровна уже сообщила Федору новость и теперь, сидя перед пультом, горько плакала. Федя оказался на высоте. Он утешал своего многолетнего бессменного диспетчера самыми ласковыми словами, одновременно рисуя на экране дисплея всевозможные цветы самых немыслимых форм, которые сам же выдумывал.
Увидев вошедших, Мария Петровна выбежала из комнаты.
— Так-то вот, Федор...— начал внушительно директор.— Сам понимаешь... Завтра к тебе придет человек, который, надеюсь, станет твоим другом.
Федор молчал.
— Понимаешь, Федя,— мягко вступил машинный психолог,— Мария Петровна — женщина, а на смену ей придет мужчина. Так что нам придется несколько видоизменить тебя.
— Не понял. Прошу объяснить,— сухо заметил Федор.
Психолог потер вспотевшие ладони:
— Видишь ли, Федор, максимальная психологическая совместимость возможна лишь при условии... как бы тебе сказать... разнополости партнеров. Следовательно, раз диспетчером будет мужчина, то тебе... придется стать женщиной.
— Я не хочу быть женщиной. Я хочу остаться мужчиной, джентльменом. Я протестую...
— Федор!— Директор схватился за галстук.— Федор! Послушай, Федор...
Компьютер не отвечал. Телеглаз замерцал яростным синим огнем.
— Сколько у нас времени до остановки главного конвейера? — прошипел директор, не сводя глаз с посеревшего лица машинного психолога.
— Примерно девять минут.
— Если через девять минут эта... ситуация не будет устранена, я... я... не знаю, что сделаю! — Директор с силой хлопнул дверью.
Машинный психолог уныло уселся в кресло диспетчера и задумался. На дисплее угасал немыслимый Федин цветок.
Неожиданно психолог пулей сорвался с места и кинулся в приемную директора. Там он выхватил из вазы букет чайных роз. Влетев обратно, он положил цветы на пульт управления.
Телеглаз Федора уставился на букет, потом послышался легкий свист — заработал анализатор запахов.
— Да-а... Прекрасно,— тихо вымолвил Федор.— А что, это принято дарить живые цветы женщинам?
— А как же! — Машинный психолог вздохнул.
— Я... согласен.
Как только в приемник «Программа личности» была вставлена новая плата, раздался шорох, словно кто-то переводил дыхание, и капризный женский голос произнес:
— Что ты сидишь? Поставь цветы в воду...
На координационном совете было решено срочно заложить во дворе комплекса оранжерею.
Сергей Туаев г. Минск
Перевоплощение
— Ну что, готов? — спросил Овидий Бериллович.
— Готов,— обреченно вздохнул Петя.
— Сосредоточился?
— Сосредоточился...
— Трансформируйся!
Петя напрягся, слегка оплыл по краям и стал медленно видоизменяться.
— С чем тебя и поздравляю! Посмотри-ка на свои ноги. Нет, ты посмотри, посмотри! Что ты там видишь? Ах ничего такого? Тогда я тебе скажу, что там такое — это туфли на трифрениловой подошве — ваша последняя дурацкая мода. Что же, по-твоему, тогда их тоже носили? Сначала! Немедленно все сначала!
Петя принял первоначальный облик, собрался и начал видоизменяться снова.
— Готово? — спросил Овидий Бериллович.
— Готово...
— Ну, молодец! Ну, талант! Ну, гений! Так ты и собираешься застегиваться рубиниловыми пуговицами?
Петя снова стал прежним, с той только разницей, что теперь он был красным, как его большие застежки.
— Ну ладно,— сказал, подумав, Овидий Бериллович.— Попробуем через полное разложение. Растворяйся!
Петя сжал зубы и стал медленно таять. Вскоре от него осталось лишь слабое сияние, сквозь которое отчетливо просматривалось сердце и все такое прочее.
— Час от часу не легче,— всплеснул руками Овидий Бериллович.— Разложиться как следует не могут! Ладно уж, помогу на этот раз.
От Пети не осталось совсем ничего.
— Вот это другое дело. А теперь конденсируйся. Учти, каркас держу я, а ты заполняйся. Только потихонечку, не спеши.
Через некоторое время в месте, где раньше стоял Петя, образовался — словно сгустился из воздуха — совсем другой человек.
— Ну это еще куда ни шло,— ворчливо пробормотал Овидий Бериллович, придирчиво осматривая его со всех сторон. — Это хоть на что-то похоже. Ну-ка пройдись... Неплохо, неплохо... А теперь шпагу... Шпагу из ножен рывком — и к бою! Молодец, совсем хорошо! А теперь текст — прямо со слов: «Быть или не быть — вот в чем вопрос».
— Быть или не быть...— начал Петя.
— Сто-о-о-оп! Не верю! Ни единому слову не верю!
Овидий Бериллович, главный режиссер театра «Новоселы Марса», обхватив голову руками, забегал по краю сцены.
