«Кажется, у него припасен какой-то сюрприз», — подумал Мартин Бек. Ельм звонил обычно для того, чтобы огорошить человека неожиданной новостью. Во всех других случаях надо было терпеливо ждать письменного заключения.
— Считай, что я твой должник, — сказал он вслух.
— Еще бы, — ответил Ельм. — Так вот, насчет твоей гильзы, — и досталось же ей. С таким материалом работать не сахар.
— Понимаю.
— Что ты там понимаешь... Но ты, очевидно, хочешь знать, связана ли гильза с пулей, которую нашли в теле самоубийцы?
— Да. Молчание.
— Да, — повторил Мартин Бек. — Очень хочу знать.
— Связана, — сказал Ельм.
— Это точно?
— Разве я тебе не говорил, что мы тут не занимаемся догадками?
— Извини. Значит, гильза от той пули.
— От нее. А пистолета у тебя, случайно, нет?
— Нет. Я не знаю, где он может быть.
— Зато я знаю, — сухо произнес Ельм. — Он лежит у меня на столе.
В логове спецгруппы на Кунгсхольмсгатан царило отнюдь не приподнятое настроение. Бульдозер Ульссон умчался в полицейское управление за инструкциями. Начальник ЦПУ велел проследить, чтобы в печать ничего не просочилось, и теперь ему не терпелось узнать, что именно не должно просочиться.
Колльберг, Рённ и Гюнвальд Ларссон сидели безмолвно в позах, которые выглядели как пародии на Роденова «Мыслителя».
В дверь постучались, и в кабинет вошел Мартин Бек.
— Привет, — сказал он.
— Привет, — отозвался Колльберг.
Рённ кивнул. Гюнвальд Ларссон никак не реагировал.
— Что-то вы носы повесили.
Колльберг обозрел своего друга:
— На то причина есть. Зато ты вон какой бодренький. Прямо не узнать. Чем обязаны? Сюда добровольно не приходят.
— Считай меня исключением. Если не ошибаюсь, у вас тут содержится один оригинал по фамилии Мауритсон.
— Верно,— подтвердил Рённ. — Убийца с Хурнсгатан.
— Зачем он тебе? — подозрительно спросил Колльберг.
— Мне бы только повидаться с ним.
— Для чего?
.— Потолковать немного, если это возможно.
— А что толку, — сказал Колльберг. — Он охотно говорит, куда там, да только не то, что надо.
— Отпирается?
— Что есть мочи. Но он изобличен. Мы нашли в его доме наряд, в котором он выступал. Да еще оружие, которым совершено убийство. Этот пистолет служит неопровержимым доказательством.
— Каким образом?
— Серийный номер стерт. И борозды на металле оставлены точилом, которое найдено в ящике его тумбочки. Подтверждено микрофотосъемкой. Железно. А он нагло отпирается.
— Ага, — сказал Рённ. — И свидетели его опознали.
— В общем... — Колльберг остановился, нажал несколько кнопок на телефоне и дал команду.
— Сейчас его приведут.
— Где можно с ним посидеть? — спросил Мартин Бек.
— Да хоть в моем кабинете, — предложил Рённ.
— Береги эту падаль, — процедил Гюнвальд Ларссон. — У нас другой нет.
...Мауритсон появился через каких-нибудь пять минут, прикованный наручниками к конвоиру в штатском.
— Это, пожалуй, лишне, — заметил Мартин Бек. — Мы ведь только побеседуем с ним немного. Снимите наручники и подождите за дверью.
Конвоир расстегнул наручники. Мауритсон досадливо потер правое запястье.
— Прошу, садитесь, — сказал Мартин Бек.
Они сели к письменному столу друг против друга.
Мартин Бек впервые видел Мауритсона и отметил, что арестованный явно не в себе, нервы его предельно напряжены, психика на грани полного расстройства. Возможно, его били. Да нет, вряд ли. Убийцам часто свойственна неуравновешенность характера, и после поимки они легко раскисают.
— Это какой-то жуткий заговор, — начал Мауритсон звенящим голосом. — Мне подсунули кучу фальшивых улик, то ли полиция, то ли еще кто. Меня и в городе-то не было, когда ограбили этот чертов банк, но даже мой собственный адвокат мне не верит. Что я теперь должен делать, ну что?
— Вы говорите — подсунули?
— А как это еще называется, когда полиция вламывается к вам в дом, подкладывает очки, парики, пистолеты и прочую дребедень, потом делает вид, будто нашла их у вас? Я клянусь, что не грабил никаких банков. А мой адвокат, даже он, говорит, что мое дело труба. Чего вы от меня добиваетесь? Чтобы я признался в убийстве, к которому совершенно не причастен? Я скоро с ума сойду.
Мартин Бек незаметно нажал кнопку под столешницей. Новый письменный стол Рённа был предусмотрительно оборудован встроенным магнитофоном.
— Вообще-то я не занимаюсь этим делом, — сказал Бек.
— Зачем же я вам понадобился?
— Поговорить о кое-каких других вещах.
— Каких еще других вещах?
— Об одной истории, которая, как мне думается, вам знакома. А началось это в марте шестьдесят шестого. С ящика испанского ликера.
— Чего-чего?
— Вот тут у меня все документы. Вы совершенно легально импортировали ящик ликера. Оформили через таможню, заплатили пошлину. И не только пошлину, но и фрахт. Верно?
Мауритсон не ответил. Мартин Бек оторвался от своих бумаг и увидел, что он разинул рот от удивления.
— Но дело в том, что груз до вас так и не дошел. Если не ошибаюсь, произошел несчастный случай, и ящик разбился при перевозке.
— Верно. Только я бы не назвал это несчастным случаем.
— Да, тут вы, пожалуй, правы. Лично мне кажется, что складской рабочий по фамилии Свярд умышленно разбил ящик, чтобы присвоить ликер.
— Верно, кажется, именно так все и было.
— Гм-м-м... Я понимаю, вы сыты по горло тем, что у вас здесь происходило. Может быть, вы вовсе не хотите ворошить это старое дело?
Мауритсон долго думал, прежде чем ответить.
— Почему же? Мне только полезно потолковать о том, что было на самом деле. Иначе, ей-богу, с ума сойду.
— Ну, смотрите, — сказал Мартин Бек. — А только мне кажется, что в этих бутылках был вовсе не ликер.
— И это верно.
— Что в них было на самом деле, сейчас неважно.
— Могу сказать, если вам интересно. В Испании над бутылками немного поколдовали. С виду все как положено, а внутри — раствор морфина и фенедрина, он тогда пользовался большим спросом. Так что ящик представлял немалую ценность.
— Ну, насколько я понимаю, теперь вам за давностью ничто уже не грозит за попытку провезти контрабанду, ведь дело ограничилось попыткой.
— Точно, — протянул Мауритсон так, словно до него это только сейчас дошло.
— Затем у меня есть причины предполагать, что этот Свярд вас шантажировал.
Мауритсон промолчал. Мартин Бек пожал плечами:
— Повторяю, вы не обязаны отвечать, если не хотите.
Мауритсон никак не мог укротить свои нервы. Он непрерывно ерзал на стуле, руки его беспокойно шевелились.
«Похоже, что они его все-таки обработали», — удивленно подумал Мартин Бек. Он знал, какими методами действует Колльберг, знал, что методы эти почти всегда гуманны.
— Я буду отвечать, — сказал Мауритсон. — Только не уходите. Вы возвращаете меня к действительности.
— Вы платили Свярду семьсот пятьдесят крон в месяц.
— Он запросил тысячу. Я предложил пятьсот. Сговорились на семистах пятидесяти.
— А вы рассказывайте сами, — предложил Мартин Бек. — Если на чем-нибудь споткнетесь, разберемся вместе.
— Разберемся? — У Мауритсона дергалось лицо.— Вы уверены?
— Конечно.
— Скажите, вы тоже считаете меня ненормальным? — вдруг спросил Мауритсон.
— Нет, с какой стати.
— Похоже, что все считают меня помешанным. Я и сам готов в это поверить.
— Вы рассказывайте, как было дело. Увидите, все разъяснится. Итак, Свярд вас шантажировал.
— Он был настоящий кровосос, — сказал Мауритсон. — Мне в тот раз никак нельзя было под суд идти. Меня уже судили раньше, на мне висели два условных приговора, я находился под надзором. Но вы это все знаете, конечно.
Мартин Бек промолчал. Он еще не исследовал досконально прошлое Мауритсона.
— Так вот, — продолжал Мауритсон. — Семьсот пятьдесят в месяц — не ахти какой капитал. За год — девять тысяч. Да один только тот ящик куда дороже стоил.
Он оборвался и озадаченно спросил:
— Ей-богу, не понимаю, откуда вам все это известно?
— В нашем обществе почти на все случаи есть бумажки, — любезно объяснил Мартин Бек.
— Но ведь эти бестии окаянные, наверно, каждую неделю ящики разбивали.
— Правильно, но только вы не потребовали возмещения.
— Это верно... Я еле-еле отбрехался от проклятой страховки. Мало мне Свярда, не хватало еще, чтобы страховой инспектор начал в моих делах копаться.
— Понятно. Итак, вы продолжали платить.
— На второй год хотел бросить, но не успел и двух дней пропустить после срока, как старик сразу угрожать начал. А мои дела постороннего глаза не терпели.
