— кто-то читал книжки, кто-то практиковался в магии, кто-то игрался, а кто-то просто отдыхал и готовился ко сну. А когда же они вернулись, то ни на ком из них не было лица — даже дети это отчетливо заметили, хотя служанки и пытались во всю поддерживать свою стандартную добро-вежливую улыбку.
После же этого, когда ведьма, прикладывающая за нами до появления служанок, уже ушла, в комнату вошла и сами Архаидэс. По её холодному лицу, как и всегда, было ничего не прочесть, тем не менее само её появление в нашей комнате уже само по себе означало, что сейчас что-то произойдет, так что все дети невольно напряглись в ожидании чего-то.
— Сядьте передо мной, — сказала Архаидэс, кивнув на пол в паре метров от себя.
Дети же, зная её уже как два года, не раздумывая и секунды, рефлекторно начали исполнять её просьбу, отбросив все свои другие занятия. Вот только, при этом они так же совершенно не задумались и о подноготной её просьбы, из-за чего стоило им всем рассесться, как почти всех нас можно было поделить на две группы — те, что сели справа, и те, что сели слева.
И разумеется, это разделение строилось на расовой признаке: с правой стороны сидели люди и эльфы, а с левой — полулюди. И обычно я бы, не раздумывая, сел туда, где больше народу, чтобы лишний раз не выделяться из толпы.
Однако в этот же раз, догадавшись о истинной цели этой просьбы, я сел ровно посередине между двумя группами, чем и заслужил направленные на меня с обоих сторон презрительные взгляды: детям-людям это не понравилось, потому что я, как и всегда, их не поддерживаю; а детям-полулюдям это не понравилось, потому что они уже успели озлобиться на всех людей, в принципе, из-за чего им было не важно — поддерживаю я этот расизм или нет, главное — что я, человек, сел рядом с ними, что им, мягко говоря, не очень по душе.
Увидев же сложившуюся картину, Архаидэс лишь обвела всех нас своим холодным взглядом, после перевела его на служанок, которых от такого аж передёрнуло, и в конечном счете вновь посмотрела на нас, видимо подведя в своей голове заключительный итог всей этой ситуации.
Хотела ли она проверить мои слова на правдивость? Вряд ли, учитывая, что она сначала разобралась со служанками, а потом уже взялась за нас. Скорее всего, она таким образом давала этой ситуацию свою собственную оценку серьёзности.
Иначе говоря, она мне поверила, но при этом не была уверена в том, что я не утрирую ситуацию, поэтому ей и нужно было убедиться во всём самой.
Когда же она убедилась, она спросила нас:
— Почему вы расселись именно так?
И услышав это, до детей тут же дошло, что она всё знает.
А что делают люди и особенно дети, когда хотят выкрутиться из печальной для них ситуации? Разумеется, они обвиняют других. Так что не прошло и пяти секунд после вопроса Архаидэс, как первые из детей начали на него отвечать, указывая пальцем на других и обвиняя их во всех бедах, а следом за ними, боясь, что они окажутся крайними, подключились и другие дети. А потом, в какой-то момент, и оставшиеся дети влезли во всё это…
И вот, спустя каких-то жалких два десятка секунд вся комната была заполнена громкими детскими криками. Дети пытались перекричать друг друга, служанки молча стояли, выстроевшись в один ряд у стены, а Архаидэс лишь наблюдала за всем этим балаганом, изредка бросая взгляды на двоих детей, что молчали — на меня и на ту розоволосую девочку-полулюдку, которая, по мнению многих детей, была её любимицей из-за больших успехов в магии и хорошего поведения.
И хоть Архаидэс старалась этого никогда не показывать, но было видно, что эта девочка действительно её любимчик. И если я сейчас чувствовал себя вполне нормально, испытывая лишь небольшой дискомфорт, то вот этой девочке от этого всего было, мягко говоря, не по себе — она опустила взгляд в пол, зажала руками уши и дрожала, явно желая, чтобы этот ужас поскорее прекратился.
Было видно, как Архаидэс не нравится видеть её такой, так что, пускай она и пыталась контролировать себя, однако её холодная аура всё равно вырвалась на свободу, заполнив собой всю комнату, которая в один миг будто стала темнее и холоднее.
Дети, ощутив это и боязливо задрожав, в один миг разом замолкли и посмотрели на Архаидэс. Та же, наконец-то дождавшись тишины, сказали лишь:
— Чтобы более я подобного не видела. Ежели в вас так много энергии, что её хватает на подобные глупости, то лучше потратьте её на изучение магии. Надеюсь, вы меня отчётливо поняли, — и договорив, она развернулась и вышла из комнаты, утянув с собой свою ледяную ауру.
После этого никто из детей так более ни разу и не решился вернуться к этой теме, боясь навлечь на себя гнев Архаидэс. Так эта ужасная проблема, что быстро зародилась и долго разрасталась, решилась в один миг всего лишь с помощью пары-другой слов. И, помимо этого, эти слова так же сильно замотивировали детей ещё более усердно учиться магии, и теперь среди них самым крутым считался тот, кто лучше всех использует магию.
Ну ещё, пожалуй, стоит упомянуть, что досталось служанкам, которые какое-то время после этого ходили очень мрачными и сильно запуганным, а троих из них и вовсе уволили, ибо никого из них мы более не разу так и не увидели за всё это время. Но, как по мне, они это заслужили своим молчанием и желанием замять столь ужасную ситуацию, которая вот-вот могла вырасти во что-то ещё более ужасное.
К слову сказать, к этому моменту из двадцати изначальных служанок, что были тут, осталось всего лишь пятнадцать: одну уволили ещё несколько лет назад, когда та не уследила за ребёнком, из-за чего тот стукнулся головой; вторую уволили за ту ситуацию, когда мальчик-получеловек заигрался и поцарапал лицо мальчику-человеку; и троих уволили только что.
Вот и выходит, что их осталось всего лишь пятнадцать. На… тридцать детей. Считай по два ребёнка на одну служанку. А учитывая, что и им нужно спать, есть и справлять естественную нужду — и того меньше. А ещё, как оказалось, за готовку еды так же отвечают именно они. Ранее же я думал, что тут есть ещё какие-то служанки, которых мы просто не видим. Из этого выходит, что когда служанки куда-то отходят, они не отправляются
