Как-то горничная сказала:
— Тут, наверное, места не хватит для писем и телеграмм, адресованных вам! Ну и многим бы хотелось добраться до вас, чтобы с вами поговорить. Только ничего у них не выйдет — все здание битком набито военной полицией, — закончила она угрюмо.
Майк посмотрел на меня, и я, откашлявшись, спросил:
— А что вы думаете об этом? Она умело перевернула и взбила подушку.
— Я видела вашу последнюю картину до того, как ее запретили. Я все ваши картины видела. После работы я смотрела по телевизору ваш процесс. Я слышала, как вы им ответили. Я так и не вышла замуж, потому что мой жених не вернулся из Бирмы. Вы лучше его спросите, что он думает... — Она кивнула в сторону часового, совсем молодого парня, в обязанности которого входило следить, чтобы она с нами не разговаривала. — Вы его спросите, хочет он, чтобы какие-нибудь сволочи заставили его стрелять в другого такого же беднягу, как он сам?.. Послушайте, что он скажет, а потом спросите меня, хочу ли я, чтобы на меня сбросили бомбу только потому, что кому-то тут хочется заграбастать больше, чем у них уже есть.
На следующей неделе газеты вышли с гигантскими заголовками:
«Чудодейственный луч — собственность США»,
«Поправка к конституции ждет утверждения»,
«Лавьяда и Лефко освобождены».
Мы действительно были освобождены. Спасибо Бронсону. Но в газетах, наверное, не сообщили, что нас тут же снова изолировали «в интересах нашей собственной безопасности», как нам объяснили. И я думаю, из этого места мы выйдем только ногами вперед.
Нам не дают газет, не разрешают переписки и содержат в полной изоляции. Нет, нас не выпустят. Они рассчитывают, что нас нечего опасаться, раз мы отрезаны от внешнего мира и не можем построить другой аппарат. А когда шум уляжется и мы будем забыты, нас можно будет надежно упрятать под двумя метрами земли. Ну, другого аппарата мы построить не можем. Но так ли уж мы отрезаны от мира?
Подумай — с появлением нашего аппарата война становится невозможной. Если у каждой страны, у каждого человека будет такой аппарат, все будут равно защищены. Но если он будет принадлежать одной какой-то стране, то остальные не смирятся с этим. Может быть, мы действовали неправильно. Но бог свидетель, мы сделали все, что могли, чтобы помешать человечеству попасть в ловушку.
Аппарат Майка в руках армии, и сам Майк в руках армии. Времени остается немного. Один из часовых передаст тебе рукопись, и, надеюсь, вовремя.
Много времени назад мы дали тебе ключ и выразили надежду, что никогда не попросим тебя им воспользоваться. Но теперь пришло время пустить его в ход. Это ключ от одного из сейфов детройтского банка. В этом сейфе лежат письма. Отправь их по адресу — только не все сразу и не из одного и того же места. Они адресованы во все страны — людям, которых мы знаем, которых хорошо проверили, умным, честным и способным выполнить план, который мы предлагаем.
Но поторопись — в любую минуту кому-нибудь может прийти в голову, что у нас где-то спрятан второй аппарат. Второго аппарата у нас нет. Было бы глупо его строить. Но если какой-нибудь сообразительный молодой лейтенант получит аппарат в свое распоряжение на срок, достаточный, чтобы проследить наши прошлые действия, он обнаружит этот сейф с планами и письмами, готовыми для отправки. Теперь ты видишь, почему нужно торопиться. Поторопись, Джо!
Перевела с английского И. Гурова
Знакомая история
Перевернута последняя страница фантастического памфлета американского писателя Т. Л. Шерреда. Герои повести — мексиканец Мигель Лавьяда, идеалист, пытающийся с помощью своего супергениального изобретения навсегда избавить человечество от войн, и его соратник и «летописец» Эдуард Левкорич, человек хотя и наделенный в известной мере пороками капиталистического мира, но под влиянием благородной цели преодолевающий свое циническо-меркантильное отношение к жизни и бесстрашно разделяющий судьбу своего друга, — надолго запомнятся читателю.
Фантастическая литература имеет много оттенков. Есть фантастика ради фантастики. Она не особенно считается с опытом прошлого и не ставит своей задачей более или менее научное предвидение будущего. Она скорее всего рассчитана на возбуждение воображения. Существует фантастика реалистичная. Она использует огромный опыт, накопленный человечеством, основывает свои прогнозы на достижениях совершающейся на наших глазах научно-технической революции и пытается заглянуть в будущее. Писателей этого направления можно назвать продолжателями традиций Жюля Верна, который оказался провидцем многого из того, что для нас стало обыденной реальностью.
К какой же категории можно отнести только что прочитанную повесть Т. Л. Шерреда? Это не фантастика ради фантастики, хотя то, о чем в ней говорится, если исходить из накопленного человечеством научно-технического опыта, нереально. Возможно, меня назовут «консерватором», но даже при необузданной фантазии трудно представить, чтобы киносъемки могли быть «опрокинутыми в историю» (речь идет не о постановке исторических фильмов, а о точной фиксации на пленке того, что происходило десятки и сотни лет назад). Это и не продолжение традиций Жюля Верна в условиях научно-технической революции.
Произведение Т. Л. Шерреда представляет собою образец совершенно особой фантастики. Оно в чем-то главном родственно творчеству популярного у нас американского фантаста Брэдбери, его горькой и гневной повести «451° по Фаренгейту».
Брэдбери обнажает бесчеловечные тенденции развития американского общества, изображая будущее своей страны, в которой при фантастическом развитии техники сохранился бы социально-политический режим, существующий ныне в Соединенных Штатах Америки.
Шерред тоже прибегает к жанру фантастической повести — памфлету, только делает свою вещь политически острой. Он использует экскурсы в историю посредством фантастического «обратного кино» для разоблачения политических нравов и морали современного общества в США, разоблачения, которое, по мнению героя повести Майка, может привести к избавлению мира от войн.
«Майк, — говорится в повести, — помешался на мысли сделать мир лучше, уничтожив самую возможность войны». Майк понимал, что его изобретение может служить средством шантажа и наживы в руках политиканов и бизнесменов. И он не берет патента на изобретение, считая, что его чудодейственный аппарат должен служить всему человечеству.
Майк заснял своим аппаратом подлинную историю двух мировых войн. «Это был фильм о двух мировых войнах, показанных с нелестной откровенностью, с упором на факты, которые до сих пор можно было лишь с трудом отыскать в нескольких книгах, запрятанных в темных уголках библиотек. Мы показали и назвали поименно поджигателей войны, тех, кто цинично лгал своим народам, тех, кто, лицемерно взывая к патриотизму, обрекал на смерть миллионы». Скандал был грандиозным потому, что, как говорит устами Лефко автор, «извращение истины слишком долго воздействовало на психологию нации».
Все это знакомо нам из подлинной истории.
Фальсификаторы истории! Разве не они пытаются исказить на наших глазах историю второй мировой войны для того, чтобы умалить роль Советского Союза в разгроме гитлеровского фашизма, чтобы обелить оставшихся нацистов, на которых делают ставку вожаки агрессивного блока НАТО?!
А разве сегодня американские правящие круги не фальсифицируют историю возникновения агрессии в Индокитае? Разве «историки» буржуазного мира не фальсифицируют историю для того, чтобы «обосновать» бредовые планы сионистов на Ближнем Востоке? Без фальсификации истории правящим кругам империалистического мира было бы значительно труднее оболванивать рядовых людей в странах капитала.
Участь Майков и Лефко в действительности такая же, как и участь их литературных прообразов в повести Шерреда. Арест, изоляция от общества, предание анафеме и т. д. и т. п. Фантастическая повесть приводит к далеко не фантастическому концу. В этом — разоблачительная сила произведения Шерреда.
В. Кудрявцев
