И наконец, я побывал в Пскове, куда переехал с Камчатки старший сын Травина — Юрий. Он рассказал много интересного об отце и предоставил семейные альбомы.
Все, что удалось узнать нового о Травине, хотелось донести до людей. Тем более что число поклонников этого путешественника растет и растет. Существуют даже туристские клубы имени Травина у нас и за рубежом — во Львове, городах Гера и Берлине в ГДР. Совсем недавно возник подобный клуб и на станции Лозовая под Харьковом. Члены клубов — в основном молодые люди, им, я знаю, интересно каждое новое слово о путешественнике.
Сестры Травина — Таисия Леонтьевна и Александра Леонтьевна — рассказывали мне о детстве Глеба. Отец Травина был выходцем из простых крестьян, но, поселившись в Пскове, быстро пошел в гору. Человек он был деловой, обладал талантом краснодеревщика. Получал хорошие заказы. Однажды даже сделал мебель для псковской гимназии. Отец любил лошадей. Одного жеребенка он особенно старательно выхаживал и кормил. Когда жеребенок вырос и стал хорошим скакуном, взял на скачках первый приз. И что самое удивительное, наездницей на этом скакуне была мать Глеба Травина — Анна.
В своей повести А. Харитановский вскользь касается дружбы Глеба с девушкой по имени Вера.
Мне захотелось побольше узнать об этой девушке. Вот что рассказал Юрий Травин. Вера Шантина была финкой по происхождению, выросла в интеллигентной семье. Отец ее, врач, работал в Петропавловске-Камчатском. Дома у них была богатейшая библиотека. Глеб часто проводил у Шантиных долгие часы за чтением книг. Друзья иногда шутили: мол, он влюблен не в Веру, а в библиотеку.
После возвращения из трехгодичного путешествия Глеб женился на Вере. Они прожили вместе тридцать лет. Вера родила ему трех дочек и двух сыновей. Умерла Шантина в 1959 году. В семейном альбоме Юрия нашлась редкая фотография матери. На ней она снята в то время, когда только познакомилась с Глебом Травиным.
В пути, где только было возможно, Травин ставил печати в своем путевом паспорте-регистраторе. Эта толстая книжица сейчас находится в псковском историко-краеведческом музее. Я насчитал в ней более 270 печатей.
Дома у меня хранится копия травинского паспорта-регистратора. Глеб Леонтьевич подарил его мне незадолго до смерти...
В 1979 году ко мне попал такой же паспорт-регистратор, с той лишь разницей, что листы в нем были чистыми. Принадлежал этот документ Серафиму Николаевичу Вахомскому.
— Нас было трое...— рассказал Вахомский, когда мы встретились у него дома. Он прдошел к старенькой этажерке, достал фотографию. На ней были сняты несколько демобилизованных командиров Красной Армии.— Вот этот, круглолицый, Вася Барболин. Мы втроем дружили... вместе заказали во Владивостоке три совершенно одинаковых паспорта-регистратора туриста, а позднее и — через акционерное общество — три одинаковых велосипеда фирмы «Принцетон». Но... поехал в путешествие Травин один...
Я думал о том, какая же нужна огромная сила воли и смелость, чтобы решиться на подобное путешествие. Не скрою, в ту минуту мелькнуло предположение, что друзьям Травина не хватило, по-видимому, пороху, чтобы присоединиться к другу.
— Не думайте, что мы испугались! — угадал мою мысль Вахомский.— Нет, этого не было! Просто у каждого своя судьба. Глеб был натурой увлекающей. Кого хочешь уговорит. Последние год-полтора перед началом путешествия мы жили его увлечением. Но это было все-таки его увлечение, не наше. Глеб не просто мечтал о большом путешествии, он родился для такого путешествия... А у меня была своя мечта — плавать. У Василия — найти нефть и золото на Камчатке...
— А жив ли сейчас Барболин? — спросил я.
— Василий? Нет... трагически погиб в сорок втором.
Серафим Николаевич бережно вернул на место фотографию. Видно было — берег как лучшее воспоминание о своей молодости.
Вахомский говорил об абсолютной и непоколебимой вере Травина в успех своего дела. Об этом же вспоминали многие, кто встречал его в путешествии. Даже тогда, когда руководитель Карской экспедиции, известный полярник Н. И. Евгенов предостерегал Травина: «...Поймите же, баз дальше нет! Питания нет! Радиостанция последняя на Диксоне... Мы еще не знаем, как пройти за одну навигацию на ледоколе, а вы думаете в одиночку... Вы погибнете! Предлагаю остаться с нами...», Травин отказался от предложенного уюта и покинул судно. Это было близ берегов Таймыра, в районе Карского моря. Позже Евгенов скажет: «Можно, конечно, ругать этого человека за несговорчивость, называть безумством идею велосипедного путешествия по Арктике, но в душе нельзя было не восхищаться такой целеустремленностью и отвагой».
О том, чего стоил Травину Таймыр, рассказал в те годы писателю Вивиану Итину заведующий одной из факторий на восточном побережье Таймыра: «С волосами ниже плеч, бородатый, со шрамами ознобов на лице, с негнущимися руками, едва переступая ногами, на которых сам обрезал обмороженные пальцы, Травин предстал в моем воображении живым Амундсеном» (В то время без вести пропал Руал Амундсен, отправившийся на небольшом самолете на поиски экспедиции Нобиле. Многие зимовщики нашего сектора Арктики верили, что Амундсен жив и в любой момент может появиться у них. Иногда Травина принимали за Амундсена.).
У Травина до появления в Арктике был уже большой опыт езды на велосипеде зимой. Готовился он к путешествию среди снегов Камчатки. После старта пересек зимой Восточную Сибирь, Байкал, Западную Сибирь. В Карелии и Мурманской области проехал по многим замерзшим рекам и озерам. И к началу движения по Арктике он неплохо подготовил себя и свой велосипед.
По рассказам самого Травина, главным препятствием на пути был глубокий снег. И тут он экспериментировал — ставил велосипед на лыжи. Травин сетовал: на глубоком снегу с трудом удавалось сделать 10—15 километров в день. Иногда приходилось самому вставать на лыжи, а велосипед тащить на своей лыжной установке.
Короткие дневные переходы больше всего расстраивали Травина, поэтому, «...дотянув до Печоры, он решил идти к Югорскому Шару напрямик, морем, чтобы избавиться от снега. Чем дальше от берега, тем меньше снега. Морские ветры уносят снег со льда или превращают его в твердый «убой». Бросив ненужные лыжи, Травин поехал по льду. В первое время он делал до 75 километров, выдерживая направление по компасу, несмотря на снегопад и плохую видимость». Это строки из повести Вивиана Итина «Земля стала своей», напечатанной в 1935 году в журнале «Сибирские огни».
Чтобы сохранить на морозе упругость велосипедных камер, Травин подкачивал в них глицерин.
Серьезным препятствием были и полыньи. Он преодолевал их... вплавь. (Температура соленой морской воды в Арктике зимой достигает минус двух градусов по Цельсию.— В. К.) Это под силу было только такому человеку, как Травин. Но сохранился его рассказ о том, что он продумывал, как сделать велосипед плавучим: «Если, например, укрепить между рамой достаточной величины прорезиненный баллон, надуваемый при надобности, и приспособить к заднему колесу гребные лопасти, то можно было бы справиться с полыньями...»
Специалисты, если бы учли опыт Травина, давно создали бы велосипед, пригодный для езды в зимнее время или просто для катания по рыхлому снегу. Сколько людей с грустью вынуждены запирать на зиму в чулан свой велосипед... В одном из дореволюционных изданий журнала «Циклист» мне встречались конструкции велосипедов, специально приспособленных, например, для катания по льду. Сейчас, к сожалению, все это забыто.
Заслуживает внимания и опыт Травина по части ориентирования в Арктике. Ведь он пользовался не только компасом и картой, но и способами ориентации местных жителей.
Путешествие Травина надо считать, как оно и было на самом деле, комбинированным. Велосипед был основным средством передвижения, но двигался Глеб Леонтьевич и на оленях, и на собаках, и дрейфовал с велосипедом на льдине, и шел пешком, опираясь на руль своего «оленя», и даже полз, когда обмороженные ноги отказывались ему повиноваться. Все это так, но дело не только в этом. Героизм Травина состоит в том, что он добровольно подверг себя невыносимым, по нашим понятиям, испытаниям, ни на минуту не сомневаясь в своей победе над стихией. Он родился, чтобы доказать человеку, что его возможности далеко не исчерпаны. И он доказал, прославив человека вообще. Именно это и надо ставить в заслугу Травину.
В 1981 году я был в поселке Уэлен, недалеко от мыса Дежнева, в том месте, где Травиным по окончании маршрута с помощью местных комсомольцев был сооружен памятный знак. Сейчас там ничего нет. Я думаю, что наш долг поставить новый надежный памятник в ознаменование уникального травинского велопробега. Я надеюсь также, что, кроме псковского музея, травинские экспонаты появятся и в других музеях страны.
