Видите эту муть? Поместите каплю этой воды под микроскоп, и вам откроется еще один мир — мир одноклеточных водорослей диатомей, разнообразных и причудливых. Каждая из них при всем разнообразии форм похожа на... мыльницу. Да, да! Каждая клетка имеет кремниевый скелет, часто изощренно украшенный всякими архитектурными излишествами и состоящий из двух половинок, входящих друг в друга, как створки у мыльницы. Когда приходит пора размножения, створки расходятся, унося половину содержимого клетки, а потом диатомея достраивает недостающую часть.
Таков он, мир этой внешне безжизненной воды,— целый микрокосм...
Я размышлял, и перед глазами вставала длинная цепь превращений, первым звеном которой служит вот этот самый ветер, западноафриканский пассат. Он дует с берега, временами занося далеко в море песок пустыни Сахары, и что главное — сгоняет воду с поверхности океана. Ей на смену поднимается вода, обогащенная минеральными солями, которые как бы удобряют поверхностные слои на радость многочисленным одноклеточным водорослям. Клетки делятся — каждая по нескольку раз в сутки. Общий их вес — биомасса — быстро возрастает. На кормежку собираются копеподы. Большое количество пищи создает хорошие условия для размножения этих рачков. Возрастает и их биомасса. На копепод набрасываются животные покрупнее, а их скопления привлекают других хищников — и так далее, и так далее. Вплоть до самых крупных рыб. Так и образуются промысловые скопления.
Но рачки съедают не каждую водоросль. Часть их погибает от «старости» и тонет. Часть их, пройдя через кишечник «потребителей», опять попадает в воду в полупереваренном состоянии. То же происходит с едоками. Те, кто не попадет на стол хищникам, покончат счеты с жизнью другими способами и тоже начнут погружаться в глубины. Образуется «дождь трупов», сеющийся над глубинами. Он кормит обитателей толщи воды и дна, но одновременно и пополняется за их счет и поставляет органическое вещество — источник энергии — на дно самых глубоких океанских впадин. По дороге то, что не съедено, разлагается, превращаясь в минеральные соли. Теперь дело только за пассатом, чтобы круг замкнулся. И долгие тысячелетия этот вихрь-круговорот, приводимый в движение пассатом, творит свое невидимое человеческому глазу дело. В него-то мы и ворвались с нашими тунцовыми удочками...
Я опять представляю себе длинную пищевую цепь, начавшуюся мельчайшими одноклеточными водорослями, а закончившуюся — по крайней мере, той ночью — борьбой между нами и тунцами. И это напоминает мне, что мы — люди — равноправные члены гигантской сети жизни, охватывающей своими ячеями всю планету. И в первую очередь от нас зависит, чтобы сеть эта не порвалась, чтобы продолжался вечный круговорот жизни, в котором каждый на своем месте — и микроскопические водоросли, и красавец тунец, и мы, люди.
Только с нас спрос больше.
Р. Н. Буруковский, кандидат биологических наук Атлантический океан — Калининград
Сосуд с «полосатой собакой»
Этот случай напоминает детективную историю. Австралийскому зоологу из Квинслендского университета профессору Ли Хьюзу пришлось провести целое расследование, проявив незаурядные способности сыщика. Для чего?
Он искал тасманийского тигра в лесах самой Тасмании, доверившись рассказам местных охотников и фермеров, якобы видевших его в густых зарослях. Профессор, конечно же, знал, что все тигры уничтожены еще в 1932 году. Два года спустя умер от старости последний экземпляр — гордость Хобартского зоопарка в столице Тасмании. Слухи о том, что тигры еще остались в лесах острова, оказались ложными.
Ни в одном из музеев не оказалось даже муляжа исчезнувшего зверя. Однако в руки Хьюза попало письменное свидетельство о том, что в 1901 году английский естествоиспытатель Джон Хилл вывез одного тигра к себе на родину. Хьюз отправился в Англию, но... ничего не нашел. Тем не менее настойчивый австралиец обнаружил записки Д. Хилла, в которых тот заявлял, что предвидит ужасные последствия войны, объявленной людьми тасманийским тиграм. И поэтому решил заспиртовать свой экземпляр.
Итак, не чучело, а тигр в банке. Это уже нечто... Но где его искать?
Вернувшись на родину, Ли Хьюз завязал активную переписку с музеями, архивами, библиотеками Европы. Два года он не получал ответа, который хоть сколько-нибудь приблизил бы его к цели. И казалось, пора было ставить точку. Но тут пришло письмо из Голландии. Под слоем старых гербариев; картонок, ящиков с костями животных сотрудники одного из музеев естественной истории нашли сосуд без этикетки, в котором, как они писали, «плавает большая полосатая собака».
Профессор снова помчался в Европу. В большом стеклянном сосуде действительно оказался тасманийский тигр — единственный сейчас в мире естественный экземпляр утраченного животного.
