Теперь Доббс почти постоянно мог видеть железнодорожную линию. Дорога полого вела вниз, все время вниз, в долину. Он без труда добрался бы в тот день до станции Чинакатес или Гвадемале. Но в этих крохотных деревушках он со своим караваном тем более обратил бы на себя внимание. Его просто бы не могли не заподозрить. Кроме того, в таких мелких селениях ему никогда не продать ослов, инструмент и другие предметы. А продать их нужно, чтобы купить билеты и оплатить провоз багажа.
У него все-таки не осталось другого выбора, как окольным путем добираться до Дуранго — там он свои дела обделает незаметно. Итак, еще добрых два дня пути. Или даже три. Эх, знать бы, жив Куртин или мертв!
Устраиваясь вечером на отдых, он чувствовал себя увереннее, чем два предыдущих дня.
Тут ленивой рысцой прибежал пропавший днем осел, вернувшийся теперь к своим приятелям. Два пощипывавших траву осла резко повернули головы и заревели.
— Мне уже повезло! — воскликнул Доббс, рассмеявшись, когда увидел пробежавшего мимо осла.— Целые пятнадцать песо вернулись.
Он вдруг пришел в такое хорошее расположение духа, что начал насвистывать и даже запел. И спал этой ночью куда спокойнее, чем в прошлую.
Когда около полудня следующего дня тропинка проходила через холм, он смог уже издали увидеть Дуранго. В тот вечер Доббс в последний раз разбил походный лагерь. Завтра вечером он будет в Дуранго, а утром следующего дня — в поезде, идущем в Канитас. Продать ослов и весь инструмент — дело недолгое, ведь лишних денег он не запросит: только бы хватило на проезд.
Доббс торжествовал. Он уже чувствовал себя победителем. Когда ветер дул с юга, в ночной тиши слышался лай поездов. Этот странный воющий лай паровозов, звучащий столь пугающе, навевал на него такое чувство, будто он лежит в постели гостиницы, где-то рядом с железной дорогой. Это был зов цивилизации. Слыша его, Доббс чувствовал себя в безопасности. Он жаждал теперь попасть под защиту закона, правосудия, крепких городских зданий, всего того, что поможет ему сохранить свое добро.
Что теперь может с ним сделать Говард? А ничего. Если попытается добиться чего-то с помощью суда или полиции, сам же и попадется. Кто выкопал штольню и мыл золото без разрешения правительства? Он, Говард, обокрал государство и нацию. Так что он поостережется предпринять что-либо против него, Доббса. А Куртин? Если Куртин действительно остался в живых, чем опасен он? Не больше, чем Говард. Куртин тоже ограбил государство, и если он заявит в полицию, ему придется этот факт признать. Доббс государство не грабил. Покушение на убийство? И этого Куртин доказать не сумеет. Никто ничего не видел. Раны на теле? Кто знает, во время какой драки или даже уличного ограбления, в котором Куртин участвовал, он получил эти раны? Доббс теперь достойный, элегантный, преуспевающий господин, который может себе позволить нанять дорогого адвоката. Ему поверят, когда он пренебрежительно, с явным презрением заявит: «Что вы хотите — оба они грабители с большой дороги!» Уж как-нибудь он это дело провернет. Когда он окажется под охраной закона, Куртину с Говардом к нему не подступиться. Как все же хорошо, что есть закон!
Конечно, старик или Куртин могут злодейски убить его из-за угла. Да, могут, и против этого он, несмотря на все законы, беззащитен. Но тогда убийцу повесят, или он попадет на электрический стул. Зная об этом, они вряд ли решатся на такой шаг.
Но где же все-таки труп Куртина? Кто-то нашел и отнес в безопасное место? Пума или ягуар уволокли? Но тогда он увидел бы хоть какие-то следы. Нет, а что если он Куртина все-таки не убил?
Утром караван отправился в путь позже обычного: пришлось собирать разбежавшихся ослов. Вечером Доббс небрежно стреножил их, и вот некоторым удалось освободиться. Часа два ушло зря.
Дорога стала получше, и около полудня Доббс прикинул, что часа через три придет в Дуранго. В его намерения не входило идти прямо в город, он собирался остановить караван и разгрузить его у первой же подходящей асиенды близ города. Там с помощью хозяина он найдет покупателя для ослов, если тот сам не пойдет на выгодную сделку, соблазнившись дешевой ценой животных. А потом Доббс переложит тюки на повозку и отправит на товарную станцию. Никто на это внимания не обратит. В декларации он объявит свой груз высушенными шкурами животных. Оплатит по высшему тарифу, и все от него отвяжутся.
Но вскоре на этом последнем участке все внезапно изменилось. Порывы ветра подняли в воздух густые тучи удушающей пыли. Стало трудно дышать. От песчинок слезились и болели глаза. Порой Доббсу казалось даже, будто он ослеп.
Из-под полуприкрытых век ему удалось разглядеть деревья вдоль дороги. Подумалось, что неплохо бы здесь остановиться и передохнуть.
Доббс направился к деревьям. Ослы, сгрудившиеся в тени, вели себя спокойно. Доббс прополоскал рот, сплюнул и вволю напился.
— А сигареты у тебя не найдется, приятель? — услышал он вдруг чей-то голос.
Доббс вздрогнул. За несколько дней — первый человеческий голос.
Он подумал о Куртине, а затем о Говарде. Но в ту же секунду сообразил, что ни тот, ни другой не стали бы говорить с ним по-испански.
Окончание следует
Перевел с немецкого Е. Факторович
Мы ехали сюда через пустыню, не встретив на пути почти в триста километров ни единой деревни, ни одной автомашины. Дорога вела в самый южный, самый отдаленный населенный пункт Египта. В Абу-Симбеле полторы тысячи жителей, школа, больница, две мечети, гостиница. Ни кинотеатра, ни библиотеки, ни телевидения. Приехав в городок, первым делом наведываемся к мэру. На вопрос, как называется улица, на которой находится мэрия, Галяль Амин отвечает:
— Никак, ведь улица в Абу-Симбеле одна. Пока одна!
Славу Абу-Симбелу принесли вырубленные в скалах на берегу Нила в XIII веке до нашей эры храмы фараона Рамзеса II и его жены Нефертари.
С наступлением христианской эры храмы пришли в запустение, их засыпало песками. Лишь в 1813 году на них случайно наткнулся швейцарский путешественник И. Буркхарт. К началу XX века храмы были полностью очищены и ученый мир признал ценность великолепной находки.
Четыре двадцатиметровых каменных фараона сидят у входа в главный храм, положив руки на колени. Глаза их слегка опущены — то ли взирают на могучую реку, то ли на простых смертных, ничтожно маленьких по сравнению с этими колоссами. Все четыре фигуры совершенно одинаковы, только одна статуя еще в древности была полуразрушена землетрясением.
Входим в храм. Представитель министерства информации в Абу-Симбеле Хусейн Халиль ведет нас по трем последовательно уменьшающимся прямоугольным залам с боковыми подсобными помещениями.
— Рамзес II, пожалуй, самый знаменитый из египетских фараонов,— рассказывает Хусейн Халиль. — Он правил страной с 1317 по 1251 год до нашей эры и прожил 89 лет. Особую славу принес фараону второй поход в Сирию и победа над хеттами у города Кадеш. Этому событию и посвящены барельефы на стенах храма.
Фараон на колеснице стреляет из лука по врагам. Древний художник блестяще передал динамику боя: и сам фараон, и лошади, и лук изображены как в мультипликации — будто несколько одинаковых картинок на прозрачной бумаге наложили друг на друга и слегка сдвинули. Победу над хеттами увенчал заключенный в 1296 году до нашей эры первый из известных человечеству мирный договор. Упоминание о нем высечено на внешней стороне храма...
Храм был поставлен так, что дважды в году — 21 февраля, в день рождения Рамзеса, и 21 октября, в день его коронации, первый луч восходящего солнца освещал скульптуру фараона, установленную в глубине святилища, в 55 метрах от входа. И тогда инкрустированные рубинами глаза статуи вспыхивали недобрым блеском.
Рядом — храм царицы Нефертари. Архитектурой своей он повторяет храм Рамзеса, но меньше размером.
В начале 60-х годов, когда началось сооружение высотной Асуанской плотины, над храмами венценосной четы нависла угроза. Правительство Египта обратилось в ЮНЕСКО и другие международные организации с просьбой помочь спасти Абу-Симбел. Предложений, проектов поступило множество. Самым целесообразным было признано распилить храмы на блоки и собрать в двухстах метрах от прежнего места, на 60-метровой скале.
Работы начались в 1964 году. Храмы осторожно разрезали на две тысячи блоков весом по 20—30 тонн. Чтобы камень не крошился, блоки подвергали специальным инъекциям — для отвердевания. Метод этот был заимствован у советских строителей Асуанской плотины. Когда оба храма осторожно собрали, их накрыли полым железобетонным колпаком, а сверху насыпали холм.
Сейчас почти невозможно разглядеть места соединения блоков. Удалось сохранить и ориентацию храма Рамзеса II: лучи солнца дважды в год падают на его скульптуру, только не один, а несколько дней подряд.
