На третьем этаже старик открыл дверь в квартиру, пропустил Сергея вперед и засуетился вокруг него.
— Вот сюда, молодой человек. Вы уж простите меня. Как вас величать?
— Сергей.
— Очень приятно. Просто замечательно. А меня Владимир Афанасьевич. — Он распахнул дверь в комнату и добавил: — Вот сюда заносите.
Носов вошел, поставил сумку у двери и огляделся. Жилище старика поразило его как запущенностью, так и обилием лабораторного оборудования. Возможно, в этом хаотическом нагромождении приборов и имелся какой-то порядок, но будущий гуманитарий не сумел его разглядеть. Комната показалась ему свалкой или складом, а сам Владимир Афанасьевич — одним из тех тихих сумасшедших, которые всю жизнь изобретают какой-нибудь лазерный пульверизатор и ведут замкнутый образ жизни.
— Чайку! Давайте чайку, — продолжая кружить, предложил хозяин. При этом он потирал сухие ладошки и старался не смотреть гостю в глаза. Деталь довольно неприятная, но старик выглядел столь безобидным, что заподозрить в нем злодея было невозможно.
— Нет, мне пора, — попытался отвертеться Сергей. Ответил он недостаточно твердо, и в голосе хозяина квартиры проявилась настойчивость.
— Нет уж, пожалуйста, не обижайте старика. Уделите еще пару минут, не пожалеете. Я вам покажу такое — ахнете, — искушал Владимир Афанасьевич. — Позвольте угостить. К чаю у меня свежие пряники. И чаек по собственному рецепту, с тмином и цветком лимона. Вот сюда садитесь, — указал он на кресло странной конструкции. Прямо из засаленной обивки выходили провода, над изголовьем нависали какие-то тарелочки, а на каждом подлокотнике имелось по рычажку и кнопке.
— Это что, электрический стул? — разглядывая чудо-кресло, опасливо спросил Носов.
— Нет, что вы, Сережа, — рассмеялся хозяин. — Хотя, в каком-то смысле вы правы. Но могу вас уверить, умереть в таком кресле нельзя. А вот познать тайну человеческой жизни можно. Не желаете, не садитесь. Устраивайтесь напротив. — Владимир Афанасьевич взял Сергея под локоток, подвел к обычному стулу, усадил и подкатил металлический столик на колесах. — Одна минута, и чай готов, — пообещал он.
— А что это за приборы? — поинтересовался Носов.
— Сейчас, сейчас. Одна минута. За чаем и расскажу.
Старик не обманул. Через минуту действительно на столе стояли заварной чайник с чашками и ваза с пряниками. Хозяин уселся напротив в кресло, разлил по чашкам чай и принялся говорить, да так живо, словно не делал этого несколько лет кряду.
— Я, дорогой мой, вот что вам скажу: когда мне было столько же лет, сколько вам, я думал, что жизнь бесконечна и меня никогда не коснется старость. Вокруг старели и умирали соседи, родственники, но мне все это казалось чем-то нереальным, эдакими фантомными всполохами параллельного мира, извините за выражение. — Владимир Афанасьевич обернулся, поправил за левым плечом металлическую тарелочку, что-то вроде допотопной фотовспышки, и шумно отхлебнул чаю.
Не зная, к чему он клонит, Сергей изобразил на лице внимание, хотя в мыслях уже десять раз пожалел, что согласился остаться. А хозяин тем временем продолжал:
— С годами я понял, что взгляд на длительность жизни зависит от возраста. В двадцать ты как бы идешь по степи. Горизонт все время отодвигается, на нем ничего не происходит, он чист, и тебе начинает казаться, что степь бесконечна, а ты вечен. Где-то в сорок впереди появляется туманный контур вершины горы. В пятьдесят она уже хорошо видна, и ты понимаешь, что скоро упрешься в нее, и твой путь закончится. Тебе кажется, что ты двигаешься слишком быстро, замедляешь шаг, а она все равно растет, и чем дальше, тем быстрее. Наконец она открывается перед тобой вся, от подножья до вершины: огромная, непреодолимая стена, в которую упирается твоя едва заметная тропа. Назад не повернешь — заказано. Правда, некоторые умудряются долго бродить вдоль, пока не одолеет любопытство: что же это за стена, какая она на ощупь?
Метафорический образ жизненного пути не вдохновил Носова. Дождавшись паузы, он усмехнулся и произнес:
— Да мне, вроде, пока еще рано об этом думать. — В этот момент в кармане заулюлюкал мобильный телефон, и Сергей извинился перед хозяином. Звонила мама. Она поинтересовалась, сдал ли он экзамен, поздравила его и попросила не задерживаться. Носов сказал, что он ненадолго зашел в гости, но уже уходит и через полчаса будет дома.
— Рано, — не теряя нити разговора, задумчиво повторил старик. Он снял очки и положил на стол. — Рано — это не то слово, Сережа. Знаете, один мудрец когда-то написал: «Бди, ибо никто не знает, когда придет хозяин». Осталось выяснить, кто хозяин и зачем он приходит. Или за кем. — Последняя фраза прозвучала как-то печально и тем не менее зловеще. Что-то новое, неприятное появилось во взгляде хозяина квартиры. Он пристально смотрел в глаза своему визави, а правой рукой нервно шарил по подлокотнику.
Сергею все меньше нравилось поведение старика. Оно его настораживало. Он хотел было подняться, поблагодарить за чай, к которому не прикоснулся, но тут тарелочка над головой Владимира Афанасьевича полыхнула ослепительным голубым светом, воздух мгновенно наэлектризовался, волосы у гостя поднялись дыбом, и на какое-то время он потерялся в пространстве.
Носов долго приходил в себя. Вначале он почувствовал в теле непривычную тяжесть и какую-то болезненную слабость, будто провел на больничной койке не один месяц. Он открыл глаза и не сразу сообразил, где находится. Мир враз помутнел, да так сильно, что нельзя было разглядеть даже крупные предметы. Сергей машинально пошарил у себя на коленях, затем на столике, нащупал очки и только потом опустил взгляд. Сквозь толстые стекла отчетливо проступал рисунок ткани, из которой были сшиты до блеска заношенные брюки. Не его брюки. Ослабшими руками Носов нацепил на нос очки и только потом узнал комнату старика. Но больше его поразило другое. Сергей вдруг увидел себя со стороны. Его двойник, одетый в точности как он, торопливо запихивал в спортивную сумку вещи и с тревогой поглядывал в его сторону.
— Что… что вы сделали? — не узнав собственного голоса, с трудом проговорил Носов.
— Что сделал, то сделал, — спокойно ответил двойник. Он подошел к креслу, бесцеремонно отодвинул голову Сергея и принялся обрывать провода. Затем он с корнем вырвал злополучную тарелочку, швырнул ее в сумку и туда же уложил металлическую коробку размером с обувную. — Не обижайтесь, юноша, — более дружелюбно сказал двойник и посмотрел на Сергея. Он едва удержался, чтобы не расхохотаться, и поправился: — Извините, Владимир Афанасьевич. Понимаете, мне очень нужно выиграть время, а у меня его не было.
— Что со мной? — спросил Носов. С нарождающимся отчаянием он смотрел на руки и ничего не понимал. Они были сухие, как птичьи лапки, все в пигментных пятнах и с отвратительными желтыми ногтями. — Почему у меня такие руки?
Двойник не ответил. Он заглянул в портфель, пошарил по карманам пиджака и похвалил гостя:
— Какой вы предусмотрительный. Паспорт, студенческий, зачетка… Главное — паспорт. Я же не знаю, где теперь живу.
Сергей попытался резко подняться, но у него не получилось сделать это даже медленно. Тело плохо слушалось его, и в первые минуты Носову показалось, что он привязан к креслу. А двойник закончил упаковывать вещи и, застегивая на ходу сумку, быстро пошел к двери.
— Прощайте, Владимир Афанасьевич — с шутовским поклоном произнес он. — И не ищите меня… когда попривыкнете. Ваши документы в боковом кармане пиджака, ключи от квартиры — в брюках. Там же немного денег. Можете жить здесь, я сюда не вернусь. — С этими непонятными и ужасными словами двойник покинул квартиру.
2.
Зеркало в прихожей показало наконец Сергею, что с ним произошло. Он не верил своим глазам. Оттуда на него испуганно смотрел Владимир Афанасьевич, и вид у старика был настолько убитый и беспомощный, что Носов почувствовал к нему жалость, которая, впрочем, быстро сменилась ужасом. Сергей поднял и опустил обе руки, дабы убедиться, что они действительно подчиняются ему, а не какому-нибудь невидимому кукловоду. Затем он на всякий случай ощупал хилую грудь и завыл в полный голос.
Носов долго приходил в себя. Он еще много раз возвращался к зеркалу, и каждый поход заканчивался обильными слезами и воплями. Горе так утомило его, что он без сил повалился в дьявольское кресло и впервые за все время подумал о будущем. Надо было действовать, и немедленно. Похититель мог уехать в другой город, в другую страну, сменить фамилию и даже сделать себе пластическую операцию.
Научиться управлять таким изношенным телом оказалось непросто. У него дрожали и подгибались колени, болел бок, то ли почка, то ли печень. Даже при тихой ходьбе кружилась голова, и сразу, с первых шагов начиналась сильнейшая одышка с хрипом и бульканьем где-то в середине груди. Это не только мешало, но и вызывало отвращение. Сергею противно было прикасаться к себе. Он чувствовал затхлый запах давно немытого тела и мерзкий привкус во рту, где оказалась вставная челюсть. Но все эти несчастья с лихвой перекрывала самая неудобная напасть — непреодолимая слабость. Бороться или забыть о ней было невозможно. Она очень быстро съедала силы, как если бы он тащил на плечах непомерную тяжесть.
