ей ещё быть в такой час? Чихуа опустила глаза и угрюмо ответила, что дом не заперт, а жена мельника на рынок ушла, и, верно, я с ней разминулся. Оно и не мудрено в таком снегопаде.
Несколько мгновений мы смущенно и задумчиво молчали, покуда девушка не предложила мне подождать в доме и побеседовать с её отцом, а ей, де, надобно закончить. Накануне днем все отдыхали, принесли своё зерно для помола, а сами на деревенский торжок ушли, где в первый день месяца идёт бойкая торговля, потому как приезжают мастера и крестьяне из соседних деревень продать то, что изготовили за месяц, а коль повезет, то и торговые караваны могут остановиться. Обыкновенно в это время можно прикупить самые разные полезные в быту вещицы и просто приятные мелочи, а им с Байхуа пришлось весь день жернова вдвоем крутить, иначе было никак не успеть к сроку. Вот только закончили, и хозяйка тотчас же ушла удачу попытать, вдруг ещё не всё раскупили. А к её приходу мешки в телеге должны быть. Придёт — развезет.
Всё это и поведала мне Чихуа, ссыпая остатки муки в мешок и завязывая его потуже. Мешков таких я там с дюжину насчитал и с трудом верил, что две женщины с этим управиться сумели. Чихуа же закончила своё дело и сказала, что проводить-то меня проводит, но ей надобно мешки перетаскать, и, дабы времени не терять, она сначала в конюшню зайдет. Сказав это, она уставилась на меня так, словно ждала чего-то, а, не дождавшись, подхватила один из мешков, взвалила его себе на плечо и зашагала к двери.
Только было я подивился, какие сила и ловкость таятся в ней, раз она это так легко сумела, как она, прошагав мимо, попыталась открыть дверь, пошатнулась и едва не рухнула наземь вместе со своей ношей. Так бы и случилось, коль я б её не подхватил и мешок её не придержал. Силясь скрыть смущение, я с показной удалью произнес — «Э, сестрица, эдак ты и сама в сугроб свалишься, и мешок свой не донесешь…Дай-ка я тебе помогу».
Чихуа зарделась пуще меня и уж и впрямь походила на красный цветок, отчего казалась ещё милее. Да и пахло от неё смесью муки, свежих злаков и каких-то ароматных цветущих трав. И, верно, думали мы об одном и том же, потому как я следом тихо попросил — «Только никому не говори», а она молчаливо кивнула. Тогда, позабыв о повозках и возницах, я взвалил мешок с мукой уже себе на плечо, толкнул дверь и вышел во двор.
Кабы увидал меня кто за таким делом, век бы мне позора с себя не смыть, и стал бы я посмешищем во всей империи. Но небо заботливо укрыло нас белой пеленой, и незамеченные никем так мы и перетаскали в конюшню все мешки, уложили в телегу и закрыли наглухо дверь, а после побрели взмокшие и уставшие к дому.
— Отчего твой старший брат не помогает вам, раз уж живет в этой же деревне? — не удержавшись, спросил я, едва мы отошли от конюшни.
— У брата своя мельница, — после долгого молчания тихо ответила Чихуа. — А с отцом он рассорился много лет тому назад. Отец от него отрекся, и больше между нами нет ни мира, ни разговоров. Какая уж там помощь?
— Какая причина могла заставить почтительного сына восстать против отца? — удивился я, но Чихуа лишь покачала головой и сказала:
— Пускай сянь вновь простит моё молчание, но достойная дочь не выносит сор из терема.
Я кивнул и больше ни о чём её не спрашивал, но на сердце стало тепло. Хоть она и отказала мне в раскрытии семейной истории, но слова её были достойными, и впервые она говорила со мною как с другом, а не с врагом иль доносчиком. И потому, когда мы остановились у дома, я решился спросить её:
— Чихуа, скажи, а какова из себя была та старуха-шаманка, видела ты её?
— Мельком видела, сянь, — вновь закрываясь словно бутон по вечеру, отозвалась девушка. — Очень старая, одетая в шерсть и шкуры, увешенная оберегами да лентами. Думается мне, из маньчжань она.
— А кто ещё её видел?
— Мои отец да мачеха.
— А староста и сяоцзян Вэй?
На этот раз Чихуа не ответила. Хотелось мне коснуться её плеча и пообещать, что мы с мастером Ванцзу сумеем защитить и её, и тех, кто ей дорог. Но как я мог такое пообещать и оставаться честным?
«Мне и сяню Ванцзу ты можешь верить. Но принуждать тебя я не могу и не стану…» — проговорил я и силился добавить что-то ещё, но верные слова не шли ко мне. И я беспомощно уставился в глаза взиравшей на меня с ожиданием Чихуа. И лишь тогда заметил, что глядит она прямо на меня, а не в землю, как до того, и отчего-то в тот миг её юное лицо с алыми щеками и ниточками волос на лбу невольно напомнили мне о Маранчех. А ведь, казалось бы, кроме возраста ничего общего меж ними…
«Вон матушка идёт», — прошептала Чихуа и вернула меня в холодный Сяопэй.
–
В доме мельника я не задержался. Лишь ещё порасспрашивал и хозяина, и хозяйку о таинственной старухе, и оба сказали то же, что и Чихуа. И ежли только они не сговорились меж собой, то значило это то, что шаманка и впрямь существовала и заявлялась в деревню.
Об этом я и поведал мастеру Ванцзу, когда пришёл и застал его развешивающим на веревке посреди нашей комнаты мокрую одежду. Даже после того, как управитель гарнизонного терема принес нам согревающего чая с мёдом и травами, мой старший товарищ ещё долго ворчал на погоду и проклятущий снег, в котором увяз по колено, покуда вместе с Сун Дисаном бродил за околицей.
Вспомнив о том, чем был занят он, я оживился и спросил, удалось ли что ему вызнать, но он лишь отмахнулся: видны были и впрямь отпечатки женских ног, но ничего более увидеть не удалось от того, что повалил снег и замел собой все уцелевшие следы. Я разочарованно вздохнул, и некоторое время в сгущавшихся сумерках мы молчали, прислушиваясь к треску огня в жаровне.
— Думы я думаю прежние, дорогой мой Байфэн. Призраки таких следов не оставляют. А стало быть, мы ищем живое существо. Колдуна или колдунью, — наконец, подал голос мастер Ванцзу, и тотчас же, словно прочитав мои мысли, добавил: — Но не верится
