Да так оно и есть. Вы можете остановить первого встречного, и он поведает вам, какой участок строили местные колхозники, какой — рабочие текстильной фабрики и какой — студенты техникума. Он проедет с вами до заветного километра, вылезет из машины, окинет взглядом дорогу, попробует каблуком, крепко ли лежит булыжник, и скажет: «Вот мой участок». И пусть он вымостил всего метр-другой, но это позволяет ему считать дорогу своей.
Нам довелось повидать немало автострад. Некоторые из них шириной и протяженностью превосходили кольцо. Но порой эти асфальтовые ленты казались какими-то безжизненными, скучными: ни деревца у обочины. Казалось, прошли здесь строительные машины — и все. А проезжая по Большому кольцу, мы на каждом километре ощущали: заботливый хозяин строил дорогу. Беседки, где можно переждать дождь, удобные скамейки, разрастающиеся за обочинами защитные полосы липы, клена, сосны — все говорило об этом. И становилось понятно, почему слова «Большое кольцо» произносят на Рязанщине с особой гордостью.
К Рязани мы подъезжали с юга. От Михайлова до центра области докатили меньше чем за час. Кольцо могучими объятиями соединило экономику всех районов области, дало выход в жизнь Михайловскому цементу и касимовскому камню, спасскому мясу и сасовскому молоку. Новая автострада распахнула перед областью пошире дорогу в завтра, а нам дала возможность за пять дней увидеть то, на что раньше ушли бы месяцы.
Расставшись с кольцом, мы направились в сторону Курска, к следующему пункту экспедиционного маршрута, к следующей теме очерка.
Материал подготовлен бригадой экспедиции: Ю. Гавриловым, А. Гусевым, Ю. Попковым
О. Игнатьев. Скрипка барабанщика
Ножка стула, описав дугу, попала в середину зеркального окна. Осколки стекла градом посыпались вниз.
— Ты что, Освальдо, так непочтительно врываешься в дом своих родственников? — весело прокричал здоровенный негр в желтой рубашке навыпуск, поднимая с земли вторую ножку, чтобы проделать подобную же операцию.
Кругом шум и гомон. Курчавый парнишка лет девятнадцати, скорее угадав, чем услышав обращенные к нему слова, угрюмо огрызнулся.
— Послушай, Панчо, брось свои дурацкие шутки. Не то я побью не только окна, но и тебя.
Продолжения диалога не состоялось: под напором толпы рухнула входная дверь особняка, и, подхваченные потоком людей, Освальдо и негр скрылись внутри здания — резиденции венесуэльского диктатора Переса Хименеса.
Впрочем, необходимо уточнить — не диктатора, а бывшего диктатора, так как 23 января 1958 года за несколько часов до описанного события Перес Хйменес бежал из Венесуэлы и власть перешла к «Патриотической хунте». Улицы Каракаса патрулировали вооруженные отряды студентов. Ярко пылал дом, в котором помещалась редакция вечерней газеты «Эль Эральдо», поддерживавшей Хименеса. Повстанцы брали штурмом тюрьму «Обиспо». Ожесточенная перестрелка доносилась из Катиа — северной части столицы.
После разгрома особняка Освальдо и Панчо направились к площади Морелос. Многие годы люди старались обходить это место стороной. Здесь находился штаб венесуэльской охранки. О зверствах, творимых в ее казематах, рассказывали самые мрачные истории. Кто попадал в лапы к венесуэльским гестаповцам, не выходил живым (Любопытно отметить, что раньше дом на площади Морелос принадлежал североамериканской нефтяной фирме «Креол петролеум компани», затем североамериканцы передали его венесуэльскому гестапо, и, надо признать, палачи с площади Морелос верно служили своим хозяевам — североамериканским нефтяным монополиям и их ставленнику диктатору Пересу Хименесу. — Прим. автора.).
Подходы к площади были запружены народом. Но пространство перед зданием пустовало. Всякого, пытавшегося приблизиться к дому, встречал шквал ружейного и пулеметного огня.
— Возьмем приступом, — слышалось из толпы. — Вперед, всех не перебьют!
Панчо, посоветовавшись с другом, пришел к какому-то решению. Он осмотрелся вокруг и, взобравшись на валявшуюся у обочины тележку лоточника, закричал: «Грузи в машину толовые шашки... Сейчас мы им дадим жару!»
Неподалеку только что захватили склад тринитротолуоловых шашек, и карманы повстанцев были набиты ими. Машин же, брошенных владельцами, стояло на улицах сколько угодно. Минут через десять новенький «плимут» был полон взрывчатки!
Но кто сумеет подогнать машину к дому, из которого ведется убийственный огонь? Панчо сел за руль и завел мотор. Освальдо с зажженной сигаретой в зубах пристроился рядом, протянул с заднего сиденья бикфордов шнур к себе на колени. Негр развернул машину, рассчитывая, включив заднюю скорость и дав полный газ, промчаться через простреливаемую зону. При лобовой атаке фигуры пассажиров, видные сквозь ветровое стекло, явились бы хорошей мишенью для противника, а при «езде наоборот» смельчаков до какой-то степени закрывал кузов.
Приложив горящую сигарету к концу запального шнура, юноша дал команду: «Трогай!»
Взревев мотором, «плимут» выскочил на открытое пространство. Вот пройдено тридцать, сорок, пятьдесят метров, и только тогда охранники, раскусив замысел друзей, открыли огонь по машине. Но было уже поздно. Автомобиль вплотную подлетел к дому. В ту же секунду, распахнув обе дверцы, юноши быстрее молнии бросились под арку здания, из которого по ним продолжали вести огонь. Под аркой была мертвая зона, недоступная для обстрела. На другой стороне площади, за укрытиями, сотни людей с тревогой наблюдали за действиями отважных. А Панчо и Освальдо, прижимаясь к асфальту, ползли вдоль цоколя дома все дальше и дальше от машины. Тоненькая струйка дыма по-прежнему лениво ползла из открытой дверцы «плимута». Последние секунды. Страшный взрыв потряс воздух, черные клубы заволокли площадь. Громовое «вива!» было как бы эхом взрыва, и человеческая лавина хлынула вперед.
Почти четверть передней стены обрушилась от взрывной волны, в образовавшийся пролом устремились патриоты. Не прошло и получаса, как все было кончено. Последний оплот сторонников тирании Переса Хименеса пал. И последней ее жертвой был в тот день негр Панчо.
Освальдо опустился на колени у тела друга. Скупая слеза медленно скатилась по щеке и упала на окровавленную рубашку...
Погибшим были отданы воинские почести. Когда над братской могилой отгремел траурный залп, к Освальдо подошел один из участников штурма.
— Ты хорошо знал Панчо?
— Да, — ответил Освальдо.
— У него есть родители?
— Нет, а что тебе нужно?
— Вот его бумажник, записная книжка, мундштук. Может быть, передашь родственникам.
И парень протянул Освальдо завернутые в носовой платок вещи.
«Вот все, что осталось от Панчо, — подумал Освальдо. — Никогда, никогда не будет у меня такого друга. И как я мог обижаться на его шутки, когда он называл меня племянником диктатора».
...Освальдо исполнилось девять лет, когда мать привела его в лавку к зеленщику. Здесь малыш проработал два года у овощемойки. За это время некий подполковник Перес Хименес дважды, в 1947 и 1948 годах, организовал заговоры против избранного народом правительства Ромуло Гальегоса. Затем Перес Хименес с благословения нефтяных магнатов США был назначен министром обороны и членом военной хунты Соединенных Штатов Венесуэлы (Таково было полное название Венесуэлы вплоть до 1958 года. Знаменательно, что одним из первых декретов революционной хунты, пришедшей к власти в результате народного восстания против диктатуры Хименеса, было решено изменить название страны и впредь называть ее не «Соединенные Штаты Венесуэлы», а «Республика Венесуэла».).
Через пять лет, заглянув на бензозаправочную станцию недалеко от улицы Солис, вы увидели бы худенького парнишку, деловито заправлявшего бензином автомашины. Освальдо жил тогда в маленькой халупе на окраине Каракаса, у своего друга негра Панчо Монте, брат которого приютил осиротевшего паренька. Мать Освальдо погибла в один из ноябрьских дней 1952 года от шальной пули полицейского. Трагедия произошла как раз в то время, когда в результате фальсифицированных выборов Перес Хименес оккупировал пост президента Венесуэлы и полиция разгоняла демонстрацию протеста.
Как мы могли убедиться, судьбы и биографии Освальдо и Переса Хименеса не были похожи. Но по чистой случайности фамилия Освальдо тоже была Хименес, что и послужило причиной возникновения клички «Родственник».
— Эй, Родственник, как дела? — приветствовали его обычно при встрече.
— Пришлите ко мне Родственника, — говорил администратор театра, куда не так давно устроился Освальдо осветителем, и все знали, о ком идет речь.
Освальдо глубоко страдал от этого прозвища — ведь Перес Хименес был одним из виновников гибели матери.
