— Спасибо, — ответил дирижер, — мы сделаем это сами от вашего имени, если позволите.
Посетитель ушел, а музыканты задержались еще на некоторое время. О чем они говорили, никто не знает, и я не знаю, потому что неудобно подслушивать чужие разговоры.
На другой день, когда прозвучал последний аккорд оркестра, в переполненном зале раздался гром оваций. Венесуэльцы понимают толк в музыке, недаром десятки зрителей устремились вперед, спеша поздравить дирижера с успехом. «Вы были бесподобны! Оркестр звучал изумительно!» — восклицали они и, без сомнения, несказанно удивились бы, узнав, что источником вдохновения для оркестрантов был скромно притулившийся в углу барабанщик, на инструменте которого весь вечер почему-то покоился футляр с новенькой скрипкой.
Лучи солнца заглядывают сквозь бамбуковый переплет стены. Они ложатся на земляной пол замысловатыми узорами. В кроне цветущего тикового дерева над крышей возятся птицы. Пять часов утра. Мы в маленьком городке Туан-Тяу, центре автономной области Тай-Мео.
Три дня добиралась сюда из Ханоя наша этнографическая экспедиция. Даже на автомобилях этот путь по извилистым горным дорогам был нелегок. Но чтобы попасть в горы Тай-Бака, мы готовы были одолеть и не такие трудности. Ведь здесь живут десятки небольших народов, о культуре и быте которых ничего или почти ничего не знает наука.
Сегодня нам предстоит первый пешеходный маршрут в отдаленную горную деревню Ксам-Чанг, которую населяют ксакау. Впервые мы увидели представителей этого народа два дня назад, по дороге в Туан-Тяу. Несколько человек несли на перекладинах туши маленького оленя и обезьян. На наш вопрос, удачна ли была охота, старший из охотников с большим луком-самострелом за спиной ответил утвердительно. Но потом добавил:
— Лучше бы поймать обезьян живыми.
Оказывается, государство хорошо платит за них. Ведь живых обезьян другие страны покупают и для зоопарков и для медицинских целей. Однако поймать хитрое животное не так просто...
Время дорого. Наскоро умывшись, позавтракав, захватываем фотоаппараты, полевые дневники и выходим из Туан-Тяу. Узкая межа, разграничивающая террасы рисовых полей, ведет мимо тайских домиков на высоких сваях. Несколько раз переходим порожистые речки, вращающие колеса незатейливых деревенских крупорушек.
Над водой, над цветущими прибрежными зарослями порхают красные и бронзовые стрекозы. Большие пестрые бабочки опускаются на траву совсем рядом с тропой. Но нам некогда — в деревне Ксам-Чанг, должно быть, уже ждут нашего прихода. Ведь еще вчера вечером один из ксакау, приходивший в Туан-Тяу на базар, должен был предупредить земляков о нашей экспедиции.
Исчезли последние строения, кончились поля. Каменистая узкая тропа вползла в тоннель густых высоких кустарников. Нам изрядно достается от их шипов. Крутой подъем по обрыву; приходится цепляться за узловатые корни деревьев. Спуск в долину ручья — разуваемся, чтобы пересечь его. При этом пользуемся случаем снять с себя щепочкой нескольких лесных пиявок. И так бесконечно. Хочется спросить проводника, когда же, наконец, будет деревня.
Как раз в это время среди высокой сухой травы на небольшой поляне мелькнули яркие платки двух девушек, собирающих хворост. Увидев нас, они на мгновение замерли и тут же исчезли в бамбуковой чаще, как будто растворились в густой зеленой листве.
А через несколько сотен метров стена зарослей вдруг расступилась, оборвалась, я перед нами открылась деревня Ксам-Чанг — дюжина крытых тростником жилищ, лепящихся на крутом, лишенном растительности склоне.
У входа в деревню, на плотно утрамбованной площадке, нас встретила толпа жителей. Оказывается, девушки побежали более короткой лесной тропинкой, чтобы предупредить о нашем приближении.
Обмениваясь рукопожатиями и словами привета с крестьянами, мы идем по деревне. Дома стоят довольно далеко друг от друга и без какого-либо плана. Фасад дома с открытой верандой опирается на сваи, а задняя стена уткнулась в откос. Между сваями под каждым домом виднеются клетушки для птицы и свиней. А рядом на тонких шестах стоят миниатюрные домики — побольше наших скворечников, — назначение которых нам пока непонятно. По деревне, пользуясь отсутствием заборов между домами, разгуливают свиньи с треугольным ярмом на шее. Эти треугольники не позволяют им пролезть сквозь плетень на посадки, примыкающие к деревне с двух сторон.
Рядом с домами на высоких бамбуковых шестах — плоские деревянные чаши, из которых выглядывает буйная зелень. Они похожи на декоративные вазы с цветами в наших парках, но назначение у них иное. В них ксакау выращивают чеснок и другую зелень. Такому висячему огороду не страшны обезьяны: они опасаются забегать в деревню; да и свиньи, куры по шесту не заберутся. Почти на каждой веранде есть бамбуковая клетка, в которой верещит пестрый тропический вьюрок, кое-где прикованы цепочкой за ногу зеленые попугайчики.
Вместе с жителями мы дошли до обширного строения в центре деревни — это дом старосты. Сняв обувь, все поднялись по шаткой стремянке в помещение и расположились на циновках или прямо на чистом полу из расщепленных бамбуковых стланин. Женщины — в темных, с серебряными застежками кофтах, подпоясанные связками белых раковин каури, с большими бляхами в тугих, шиньонах — стали вдоль стен. В центре уселись несколько музыкантов с «кхенами» — маленькими тростниковыми органами — и с тоненькими свирелями «пичамхой». На «пичамхой», как нам объяснили, играют лишь при встрече желанных гостей. Под аккомпанемент этих инструментов староста начал певучим речитативом приветственную речь.
— Раньше, — напевно говорил он, — ксакау жили в горах, как мыши в норе, и появление чужих грозило им несчастьем...
А теперь вьетнамские братья и дядя Хо помогли ксакау найти свое счастье. Теперь приходят к нам в деревню друзья из далекой братской страны. Они понесут слово о нас по всему свету. Встреча с ними запечатлелась в наших сердцах, как следы на мокрой тропе. Такая радость наполняет ксакау, что кажется, будто мы руками касаемся неба...
Мы, конечно не столь образно, поблагодарили старика за эти теплые слова. Затем последовала чаепитие — процедура, с которой во Вьетнаме начинается любое дело, будь то заседание в министерстве, посещение храма или просто дружеский визит. Все выпили по чашке терпкого зеленого напитка — отвара листьев дикого чайного дерева. После этого, разделившись на две группы, приступили к работе.
До сих пор о ксакау, пожалуй, ничего, кроме названия, не было известно. И нам в течение нескольких дней предстояло посетить их деревни и выяснить очень многое: к какой семье народов относятся они по языку, записать легенды, изучить свадебные и похоронные обряды, зарисовать, обмерить и сфотографировать одежду, утварь, жилища. Ксакау, живущие в самых высоких горах Вьетнама, мало встречались с собственно вьетнамцами, населяющими приморские низменности. Почти никто из ксакау не знает вьетнамского языка. Многие, правда, могут объясняться на языке таи — самой крупной из народностей, живущих в здешних горах. Поэтому мы не могли обойтись одним переводчиком. Сначала с вьетнамского вопрос переводился на таи, а с таи — на язык ксакау. Такой же путь проходил и ответ. Когда же дело касалось тонкостей различных обрядов, разговор часто становился похож на игру в «испорченный телефон» — спрашиваешь об одном, а отвечают совсем про другое. Приходится уточнять, повторять и все-таки добиваться взаимопонимания. На это уходит так много времени, а его у нас в обрез!
В работе возникают и трудности другого рода. Один из нас фотографировал утварь, другой чертил внутренний план дома. И тут оказалось, что нельзя фотографировать очаг и котел для варки риса. Этот медный котел, на который ставится бамбуковый цилиндр с решетчатым дном, чтобы рис варился на пару, стоит на очаге в задней комнате. Он виден сквозь бамбуковую перегородку, но вынести котел нельзя — дух очага обидится. В этом котле нельзя варить ничего, кроме риса. Чай и овощи готовят на другом очаге — у входа в дом. О том, чтобы зайти за перегородку, не может быть и речи — туда имеют доступ только члены семьи.
Мы прерываем обмер жилища, чтобы записать запреты подробнее. Их оказывается много: мясо можно жарить на одной стороне очага, а овощи только на другой; в эту дверь могут пройти все, а в ту — только мужчины, и только из этой семьи. Но когда в доме траур, все запреты отменяются. Приходится долго выяснять эти детали, а расположение комнат, в которых обитают такие капризные и обидчивые духи, наносим на план со слов хозяина.
