Все гражданские должности в государственной администрации могли занимать только мандарины, сдавшие сложные экзамены. Характер и содержание экзаменов были проверкой на реакционность мышления.
Последней официальной церемонией, свидетелем которой стал дворец в 1945 году, было торжественное поздравление короля по случаю лунного нового года, весеннего праздника Тэт, одного из самых главных в жизни вьетнамцев. Читая описание церемонии, трудно поверить в здравый смысл людей, устраивающих целое ритуальное действо в центре страны, где только что два миллиона человек умерло голодной смертью, стояла японская оккупационная армия, а десятки тысяч рабочих, крестьян и интеллигентов готовились нанести последний, решающий удар прогнившему режиму.
Церемония проходила в точном соответствии с вековыми правилами. В зале, где выстроились по левую и правую руку от трона мандарины соответственно своим классам и рангам, под звуки оркестровых фанфар, грохот гонгов и тамбуринов из Нго Мон появился король Бао Дай в желтом одеянии и головном уборе «кыу-лонг» — «девять драконов». На столе его ждали дна ящика с новогодними пожеланиями: один от наместников провинций, второй от мандаринов двора. Играла музыка, придворные пять раз падали ниц справа и слева от трона, главный министр становился перед королем на колени и объявлял, что церемониал завершен. Вот во что был превращен при дворе Тэт — самый веселый, самый радостный праздник вьетнамцев!
Другие огни
Но Хюэ видел в этот праздник и другое.
— Нас было одиннадцать девушек в бригаде самообороны, — рассказывает мне Куанг Тхи Но, — и после взятия частями освобождения цитадели 31 января 1968 года мы защищали ее, пока не пришел приказ уходить...
Большие глаза, волосы распущены, как это принято у девушек из Хюэ, по плечам, синеватый ао-зай, легкие белые брюки, тонкая рука, сжимающая веер. Она улыбается, слегка жмурясь от солнечных бликов на реке. Ее трудно представить в легком мундирчике с закатанными рукавами и капральской звездочкой в красных петлицах, такой, какой я увидел ее в первый раз летом 1975 года в первые недели освобождения южных провинций. Мы познакомились в армейском клубе, располагавшемся тогда в Хюэ неподалеку от старого моста Чан Тхиен. Про войну тогда говорили мало, больше пытались заглянуть в будущее, такое необычное, мирное после трех десятилетий войны. А теперь вот вспомнили, спустя столько лет...
Девушки стойко держались в одном из самых сложных секторов боев, на передних подступах к цитадели у рынка Донг Ба. Это они пулеметным огнем и гранатами вывели из строя сто двадцать морских пехотинцев, продвигавшихся к цитадели по Ароматной на реквизированных джонках, а затем семь танков, проходивших по набережной. Это они, одиннадцать девушек, не давали выпускникам Вест-Пойнта высунуть нос из отеля-люкс «Хыонг Зианг». Командующий американскими войсками во Вьетнаме генерал Абрамс получил тогда донесение, что отель атакует «вьетконговский батальон». Из одиннадцати подруг только три дожили до победной весны 1975 года — Куанг Тхи Но, До Тхи Тань Гуэ и Го Тхи Шау. Все работают сейчас в системе народного просвещения, информации и культуры.
— Знаете, — говорила Но, — казалось, вот доживем до победы и дальше все пойдет хорошо. А оказалось, что работы даже еще больше, просто непочатый край. Взять хотя бы эти праздники...
Да, праздники, старые добрые знакомые праздники тоже приобретают новые черты. Был обычай, например, во второй день Тэта проводить церемонию в честь духа — хранителя земли, чтобы вызвать его расположение. Но разве можно представить себе председателя кооператива во главе членов правления, окруженного принарядившимися кооператорами, возносящим жертвы предкам от имени односельчан? Праздник остался, а празднуют его теперь по новому. Устраивается соревнование на быструю и качественную пересадку рисовой рассады во свежевспаханное весеннее поле. Или высаживают саженцы деревьев.
Иностранцу, пожалуй, невозможно, не живя в Хюэ долго, разобраться до конца в обычаях и обыкновениях людей этого, непохожего на другие города. Профессор Ле Ван Хао, большой знаток родного Хюэ, говорил мне, что существует «стиль Хюэ» в образе жизни, даже в выражении своих чувств, настроений и мыслей. Здесь самих себя не любят хвалить и в то же время наговорят гостю кучу любезностей.
Вообще человека из Хюэ с глубокими семейными корнями могут назвать вам шестью разными именами. Первое имя обозначает его клан. Второе — поэтическое прозвище, напоминающее семье об особенно счастливых событиях в жизни. Третье служит приставкой, помогающей различить разные поколения одной и той же семьи. Затем идут литературный псевдоним и личное посмертное имя, вбирающее в себя оценку достоинств и недостатков.
На гробнице выгравировывали имя, которое человек шепнул перед смертью другу. Никто не знает теперь в точности, кто лежит в гробницах, рассеянных среди пологих холмов на восток от Хюэ. Шифр имен уходит в могилу вместе с хранителями их секретов... Я помню, как бродил с букетиком неподалеку от бывшего Храма солнца, среди сероватых полуразрушенных старинных оград мой переводчик, пожилой интеллигентный человек, бывший подпольщик и участник Сопротивления, рассеянно оглядываясь вокруг. Где тут могила его отца? Он разбросал цветы между всеми...
Ученики Тюнга
Фиолетовые сумерки длятся в Хюэ считанные минуты. И хотя с полчаса на востоке над пляжами Тхуан Ан полыхает багровый пожар заката, в городе уже темно. На обоих берегах Ароматной загораются сотни мерцающих огоньков, отблески которых дробятся по поверхности реки. Сотни джонок, лодок и сампанов бросают обычно в эти часы якоря у островов, на мелководье, у берега, и с них доносятся запахи дыма и чуть подгоревшей рыбы. В Хюэ встают до рассвета, а потому к ночлегу готовятся около восьми вечера.
В воскресенье в один из таких вечеров за мной в гостиницу заехал учитель Ву Нгот, хрупкий человек в салатового цвета рубашке, очень смуглый, с мягкой улыбкой, будто застывшей у него на губах навсегда. Тормоз на его велосипеде, видимо, не работал, и, он, цепляя подошвой сандалии по гравию, подъехал ко мне со словами «Добрый вечер, готовы?»
Накручивая педали, мы продвинулись к старому мосту на левобережье и возле рынка Донг Ба свернули в переулок, где помещалась одна из самых крупных школ района Фуан. Во дворе ее толпились сотни три людей. Уже по тому, как почтительно приняли у нас велосипеды, ясно было, что учитель Ву Нгот пользуется тут большим уважением. Сразу ударили колотушкой по гонгу. Двор опустел, зажегся вдруг электрический свет в двух десятках классов. Просторные комнаты со множеством окон, между которыми гулял смягчающий жару сквознячок, были заставлены длинными столами и скамьями. На стене висел кусок зеленой клеенки, заменявший доску. Аудитория собралась самая пестрая: мальчишки всех возрастов, седые старики, матери с детьми, бывшие сайгонские солдаты в старой форме со споротыми знаками различия, сморщенные старухи с папиросами. Мы шли от дверного проема одного класса к другому, но картина повторялась без изменений.
— Может быть, вам покажется невероятным, что Хюэ, город университета, многих институтов, больших национальных культурных традиций, шел в прошлом впереди всех южновьетнамских городов по проценту неграмотных, — сказал Ву Нгот. — В городе у нас насчитывается одиннадцать районов. В десяти из них мы покончили с неграмотностью. Четыре тысячи сто человек из числа совершенно не умевших ни читать, ни писать научились этому. Но еще больше двух тысяч должны учиться. Кстати сказать, все неграмотные из центрального района Хюэ. Они речники, живут на воде, привязаны к рыбному ряду на Донг Ба, а также частично мелкие ремесленники или торговцы... Жизнь их в прошлом была тяжела, а будущее не обеспечено. Многие до сих пор не могут приходить и сюда. Учим их на берегу. Хотите посмотреть?
Темные улицы Хюэ по вечерам украшают тоненькие пунктиры едва заметных огоньков, тлеющих в плошках и масляных лампах уличных торговок чаем, сладостями, фруктами, сушеной рыбой и табаком. Расплывчатые тени встречных велосипедистов скользили мимо. Причудливые очертания декоративных урн, стоявших на набережной, мелькнули на фоне светящейся серебром реки. Удивительно, как мог Ву Нгот ориентироваться в этой темноте? Да и выявлять неграмотных среди людей, исчезающих на весь день и появляющихся на берегу или на рынке только вечером, тоже, видимо, нелегко.
— Знаете, — заметил учитель, — оттого, что власть народная, наутро к вам никто сразу не прибежит записываться в школу. Многие бедняки просто стеснялись сознаться в неграмотности. Составлением списков будущих учеников у нас занимались около двухсот сорока преподавателей, которым помогали шестьсот старшеклассников средних школ. Иногда комиссары воинских частей присылают в наше распоряжение грамотных, образованных бойцов. По нашим подсчетам, примерным конечно, в городе еще остается около трех процентов невыявленных неграмотных. В общем-то, это немного. Но какая разница, много или мало, ведь даже один-единственный неграмотный уже явление ненормальное...
