и ребёнок стал очередным источником для манипуляций. Так?
Врач развела руками и встала. Подошла к окну.
— Ты была обижена и злилась. И я, конечно, могу составить психологический портрет человека, о котором ты рассказываешь. И даже с большой долей вероятности он будет верен. Но ты ведь не хочешь запомнить его другим. И здесь ключевое слово не «другим», а «запомнить». Большинство жертв насилия старается забыть, что с ними произошло. А ты стараешься сохранить в памяти.
— Я хочу его понять, — поднялась я и встала рядом с ней. — Хочу разобраться, каким он был на самом деле. Что чувствовал, чего хотел, чего добивался. Я хочу…
— Знать, чего ожидать, — она смотрела на сидящую на лавочке в сквере тёть Лену, на мирно сопящую рядом в коляске малышку, мою малышку, — от его дочери? Тебе не о чем беспокоиться. Подобные расстройства не передаются по наследству, они результат детской травмы и пережитого негативного опыта, не врождённые аномалии.
— Я не беспокоюсь, — покачала я головой, — я хочу услышать, что он мне не сказал.
— Услышать, чего он не сказал, — кивнула врач. — Что осталось за кадром. Что не успел сказать. О чём ты не успела спросить. Я понимаю. Но, увы, я не медиум.
— Увы, никто не медиум, — вздохнула я. — Но скажите мне как друг, не как коллега, специалист и мой лечащий врач, что вы думаете?
Она тоже вздохнула.
— Думаю, он не врал. Всё, что он тебе говорил, правда. И всё, что делал — искренне. Зачем ему врать? Зачем притворятся перед тобой? Скорее наоборот, именно с тобой он и был настоящим, таким как есть. И хотел стать лучше, чем есть. Таким, каким ты его видела.
— Так вирус встречается с ослабленным организмом, раковая клетка попадает в благоприятную среду, зерно падает в почву. Так встретились мы. В нём была неудовлетворённая потребность, которой невозможно противостоять. А я сделала её возможностью Он пытался бороться, но это бесполезно. Надеюсь, он это знал, — вздохнула я и посмотрела на часы.
Наш последний сеанс был закончен. Но у меня была целая жизнь, чтобы разобраться в том, что знал только дождь. Дождь, что стучал по крыше, где мы истово занимались любовью. Что поливал за окном, где его вкрадчивый голос рисовал картины будущего. Что сбивал пыль в тюремном дворе, когда я стояла перед ним босая в красном платье, как Эсмеральда.
У меня была впереди целая жизнь, что я решила посвятить психиатрии. А дочь…
Дочь я родила не от него.
И Захар тут тоже ни при чём.
Захар вернулся через год. Обветренный чужим солнцем, худой, возмужавший, с осколочным ранением в ногу. Мы забрали его из госпиталя в мой двадцатый день рождения, справедливо решив, что на домашних харчах от поправится быстрее. Тёть Лена привезла его в инвалидной коляске. И я понимала, что они знакомы и оба что-то от меня скрывают. Но была уверена — ради моего блага, поэтому не настаивала на откровенности. Не задавала вопросов. Не требовала объяснений.
В погожий день вдвоём мы поехали гулять в парк. Предложил Захар, но я согласилась.
Я расположилась на лавочке, Захар в кресле рядом. Недалеко от нас на траве отдыхала семейная пара. Он, она, двое малышей: старшему мальчику лет пять, а девочка ещё грудная.
Я не могла оторвать от них взгляд, когда Захар вдруг сказал:
— А ведь их могло бы не быть: второго малыша, семьи, счастья. Если бы не твоя мама.
— Моя мама? — удивилась я.
— Это его она тогда спасла, — кивнул Захар на молодого мужчину, возрастом не старше его самого. — Ценой своей жизни. Его зовут Александр. Жену Света. Сына Артём. А девочку они назвали в честь твоей мамы.
— В честь мамы? — ошарашено повернулась я. — Тогда?! Но разве ты?..
— Нет, Сверчок. Я не террорист. Меня даже не было в городе, когда произошёл взрыв. Я так торопился успеть на твой день рождения, что попал в аварию, улетел с мотоцикла и чуть не разбился насмерть. Я тот человек, что хотел отомстить за смерть твоей мамы, когда узнал, как она погибла, едва меня выписали из больницы.
— А эти шрамы и хромота… — смотрела я на него в ужасе от своей ошибки.
— Это после аварии. Я узнал кто он, — кивнул он в сторону мужчины, — узнал, где живёт, для этого мне надо было попасть в тюрьму, втереться в доверие к членам банды, сделать на руке татуировку. И всё, что я выяснил — правду. Его действительно взяли в заложники, когда их спец по изготовлению взрывных устройств погиб. Как и я, Александр был в армии сапёром. Как и я, никогда не собирался стоять на другой стороне и помогать террористам. Он сам взорвал устройство, что унесло с собой двоих членов группировки. И знал, что должен был погибнуть с ними, но ему повезло: его спасла твоя мама. А я… — он тяжело вздохнул. — Мне некому было мстить, но я должен был спасти тебя. К сожалению, в какой ты беде я понял слишком поздно. Прости меня.
Он закрыл глаза. Стиснул зубы.
— Тебе не за что извиняться, Захар. В том, что со мной случилось, виноват не ты.
— Я извиняюсь не за это, — вздохнул он и опустил голову. — А за то, что сделал то, чего ни при каких условиях не должен был делать.
Холодок прошёл у меня по спине от догадки. Но я больше не хотела гадать — я хотела знать.
— Ты сказал, что торопился на мой день рождения?
Он кивнул.
— Она обещала, что нас познакомит, когда тебе исполнится восемнадцать. Она всё откладывала и откладывала, — улыбнулся он тепло, — потому что не знала, как тебе сказать. Как признаться. Как объяснить, — он покачал головой. — Я был младше на двенадцать лет.
— Ты… — теперь головой потрясла я.
— Я любил её больше жизни. Твою маму. Я не знал, как без неё жить. Не понимал: зачем? Ради чего?
— И
