травой. Кроме того, дым от хвои в китайской и японской мифологических традициях был способен остановить одного конкретного духа и заставить его показать свой истинный облик.
Хули-цзин под разными именами были известны с древности у многих народов нашей империи. Их знали и шанрэнь, и гичё, и даже варвары с Восточных Островов, которые наравне с гичё в древности поклонялись им как божествам. Об их способностях слагали легенды, но мало кто говорил о том, откуда они сами берутся.
В трудах великого мастера Цзыю Юнци[1], основателя школы Дао Фуци, который в свою очередь опирался на записи легендарного мага и мудреца Хэя Сянкэ[2], говорилось, что хули-цзин появляются, когда в тело обычной лисицы попадает гуй — демон, дух природы, душа умершего человека или же, изредка, низшее божество. Тогда такой гуй завладевает телом животного, начинает расти в нём и крепнуть, покуда словно цветок не раскроется его разум, и он не осознает себя.
Когда же это случится, хули-цзин завершает своё превращение, перестает быть обыкновенным животным и начинает мыслить как разумное существо. Мудрецы древности писали, что это можно сравнивать со взрослением человека: сначала оборотень мыслит и ведет себя подобно ребенку, потом юнцу, затем становится взрослым, а позже матерым и умудренным опытом, и чем дальше, тем более раскрывается его истинная сущность, и тем сильнее начинают довлеть над ними те страсти, что свойственны его подлинной сущности.
Демоны стремятся использовать людей и вредить им, духи природы — защищать землю, растения и животных от людских посягательств, души людей ищут того, чего искали при жизни и в мгновение своей смерти: одни — мести, другие — избавления от одиночества, третьи жаждут вечной жизни. Человеческие страсти и желания неисчислимы. Божественная же сущность требует выполнения божественного же предназначения.
В одном лишь схожи они все — истинной хули-цзин становится лиса, прожившая полвека, но, дабы прожить столь долго, ей потребна человеческая ци, которую поначалу она пытается отыскать на кладбищах у свежих могил или в храмах, а ещё подбираясь к спящим путникам или питаясь жертвоприношениями. Ежли задуманное ей удается, то, достигнув пятидесятилетия, хули-цзин приобретает способность превращаться в женщину и уже при помощи этой своей способности охотится на людей, придумывая различные хитрости и уловки. Иногда она является в дома умерших людей, о смерти которых родные прознать не успели, но куда чаще соблазняет молодых мужчин, дабы красть у них не только живительную ци, но и их светлую ян. Так хули-цзин не только продлевают свою жизнь, но и сохраняют молодость и красоту.
А ежли такой оборотень проживает сто лет, то при желании сумеет обратиться в мужчину-колдуна или старца, или старуху, а особо умудренные и во что-то иное, и научается узнавать о том, что творится за целую тысячу ли от них. Тогда же обретают они и способность повелевать огнем, гасить или разжигать его взмахом своего хвоста. И каждую сотню лет у хули-цзин становится на один хвост больше, но никогда не больше девяти. Прожившая девять сотен лет лисица ещё имеет мех золотисто-рыжий, но прожившая тысячу лет и более седеет, и мех её становится белым или серебристым. Впрочем, кто-то из мудрецов писал, что такая лиса по своему желанию цвет может изменить. Некоторые будто бы даже могут предвидеть будущее.
Самцы хули-цзин, что, впрочем, встречаются реже, могут соблазнять, и женщин, и мужчин, а потому могут становиться даже сильнее и опаснее самок. Самки, как считается, лишь в своей молодости могут охотиться и на женщин, когда важна каждая крупица ци.
Как говаривали древние, хули-цзин, прожившие большое количество лет, могли сами выбирать свою судьбу — попытаться стать человека или же бессмертным духом. И способы для того существовали разные…
Сквозь тучи то и дело пробивались солнечные лучи. Я сидел уставший и, продолжая писать служебные записки, волей-неволей размышлял о том, какова же истинная сущность той хули-цзин, что поселилась в окрестностях деревни Сяопэй, как долго она жила там и к чему стремилась.
Догнать её не удалось бы никому из нас. Лишь Сун Дисан сумел разглядеть, что она убежала в лес, туда, где нашли её жертв. Когда мы с мастером Ванцзу управились с огнем, он велел солдатам идти в терем и доложить о случившемся сяоцзяну Вэй.
Когда же они ушли, он выбранил меня не хуже своего родича — «Дурак! О чём ты только думал?! Ужель я тебя не предостерегал?!..». Не умолкал он всё то время, что мы брели до терема, заставляя мои щеки пылать словно перья Чжу-Цюэ[3]. Лишь у терема он замолк и более не обращался ко мне, покуда мы пребывали у сяоцзяна Вэй.
Я поведал им всё, как было, но о том, что случилось после того, как я попытался бросить в огонь еловые ветви, я говорить застыдился и умолчал обо всем, кроме того, что хули-цзин сбила меня с ног своим хвостом. Её слова о том, что пострадала не одна лишь покойная Пэй Цинхуа, я сначала позабыл, а потом тоже решил оставить при себе, боясь, что мастер Ванцзу выбранит меня и за это, ежли я заикнусь о чём-то таком при сяоцзяне.
Когда ж, глубокой ночью, мы с ним вернулись в нашу комнату, я расхотел поделиться этим и с ним. И вот наутро, размышляя о стремлениях загадочной девушки-оборотня, невольно задался вопросом, правильно ли поступил, умолчав об этом. И лишь за утренней трапезой я решился спросить о том, как мастер сумел отыскать меня, и чем спугнул хули-цзин. Тот поглядел с укором, сказал, что я доверчив словно дитя, и умолк.
Я уж было подумал, что на этом он и закончит, как бывало с ним уж не раз, но он, покончив с рисом и отодвинув пустую миску, налил себе чая и признался: прошло куда меньше времени, чем ожидалось, когда он замерз и решил, что самое лучшее переложить наблюдения на своего младшего товарища, и побрел обратно в терем, но меня там не обнаружил и сразу смекнул, что что-то стряслось.
Не теряя ни мгновения, он пошёл к солдату, караулившему вход, и спросил того, куда я делся. Тот поначалу повторил всё то, что я велел ему, про то, что я отлучился в сторону околицы по делу, ссылаясь на то, что это один-два ли, и что не пройдет и получаса, как я вернусь. Тогда мастер Ванцзу спросил, когда это случилось, и тут-то и ему, и стражу стало ясно, что в положенный срок
