еще чего подвигаем.
— Комод бы еще переставила, — отвечаю с тихой провокацией. — И кровать к другой стене, а то неуютно.
— Отлично, — Матвей щурится и вглядывается в мои глаза с вызовом, а затем повышает голос, не отводя от меня взгляда, — Барон, фу!
Барон что-то выплевывает, недовольно причмокивает и подходит к ноге Матвея.
— У тебя, что, глаза на затылке? — удивляюсь я.
— Если собака затихла, то она что-то жрет, — Матвей выдыхает пар изо рта.
Я бы его сейчас поцеловала. Он такой злой, такой суровый и решительный, что хочется его объятий, но это сейчас лишнее.
Спугну. Приручать мужика — сложная наука. И вообще, это он должен хватать меня и целовать.
И я его подведу к этому.
И без жалости и сочувствия.
— Никогда бы не подумала, что ты такой знаток собак.
— Вот представь себе.
Лиля молча переводит взгляд с меня на Матвея и обратно. Прячет руки в карманы куртки.
— Шкаф, Ада, — напряженно шепчет Матвей, — а то я сейчас околею.
— Точно, — мило улыбаюсь, торопливо поднимаюсь по ступеням и бегу на носочках к входной двери.
Прикладываю магнитный ключ к домофону, открываю дверь, и в подъезд решительно врывается Барон.
— Кажись, он тоже замерз, — Лиля бежит за ним.
Пропускаю вперед Матвея, но он останавливается передо мной и шепчет:
— Может, еще ремонт в эту ночь начнем?
— Обои мне в этой квартире не нравятся, — вздыхаю я, — но о таких планах надо хозяйку предупреждать, а она, наверное, спит.
— А я ведь пошутил.
— А я нет, — взгляда не отвожу.
Он поддается в мою сторону, и его губы в паре сантиметров от моих. Сердечко замирает, руки немеют, и коленки вот-вот подкосятся. Прям как в юности.
— А ты уже выбрала те обои, которые тебе нравятся? — выдыхает мне в губы, цепко прищурившись.
— Еще не успела… Но хочу что-то нейтральное и пастельных тонов. Может, оттенки сиреневого?
Говорим об обоях, а сердце учащает бег, будто мы устроили друг другу словесное соблазнение.
И какое между нами напряжение.
Даже в восемнадцать лет такого не было. Тонкая натянутая струна, которая может в любой момент лопнуть.
— Вы там чего застряли?! — до нас доносится обеспокоенный голос Лили. — Лифт приехал!
— Мы идем, — резво забегаю в подъезд и слышу, как Матвей вслед шумно и хрипло выдыхает.
Через несколько секунд залетаю в лифтовую кабинку и шепчу Лиле, которая держит кнопку фиксации открытых дверей:
— Молодец.
— Почему? — косит на меня недоуменный взгляд.
— Вовремя нас окликнула.
Лиля приподнимает бровь.
— Работаем в команде, — мягко пихаю ее плечом, а к моему бедру с высунутым языком приваливается Барон.
Поднимает морду, когда я на него смотрю, смачно облизывается и опять тяжело дышит.
— И что ты хотел сожрать? — спрашиваю я его.
— Кусок грязной тряпки, — в лифт заходит Матвей. — Даже думать не хочу откуда эта тряпка.
Двери лифта закрываются, и Лиля нажимает кнопку нашего этажа.
— А он нас потом лижет… — шепчу я в широкую спину Матвея, к которой хочу прижаться
— Ага, — Перекатывается пяток на носки, немного вскинув лицо.
Вновь опускаю взгляд на Барона, который свесил язык влево и влюбленными глазами смотрит на меня. Елозит хвостом по полу.
— Нельзя есть тряпки, — тихо и строго говорю я, — иначе я буду ругаться, Барон. А ругаться я умею.
— Подтверждаю, — хмыкает Матвей, но без злости, а с теплотой.
— Я с тобой сегодня еще не ругалась, — скрещиваю руки на груди.
Матвей оглядывается, и я с угрозой улыбаюсь:
— Но у нас есть все шансы поскандалить.
— А поводом будет шкаф, который я буду не так двигать?
— Возможно.
— И на строгие инструкции мне не стоит рассчитывать?
Двери лифта разъезжаются, и Лиля наваливается на Матвея, закинув на его плечи руки:
— Идем! Я устала!
И он принимает это физический контакт, как тогда, когда в нашей жизни все было хорошо и спокойно. Она вновь может вешаться на него, как озорная мартышка.
Глава 53. Ада, поговори со мной!
Наблюдаю, как Матвей моет лапы Барону моим душистым мылом, которое пахнет сиренью.
Приваливаюсь к косяку и раздумываю над тем, а стоит ли сейчас дать ему ценные указания, как именно мыть собаку.
Нет.
Перегибать тоже не стоит.
— Я жду, — говорит Матвей, подхватывая с крепления душевую лейку.
— Чего?
— У тебя будут замечания по поводу того, как я мою лапы? — хмурится, когда Барон лижет его в нос. — Фу.
Барон обиженно прижимает свои бархатные уши, ворчит и отворачивается, чуть вскинув морду.
Вот так. Он к Матвею со всей своей собачьей душой, а ему в ответ “фу”.
— Ты его обидел.
Матвей ополаскивает лапы Барону, и Матвей оглядывается:
— Полотенце?
Я с тоской смотрю на новое белое полотенце, что висит на крючке. Блин, и старого тряпья никакого нет.
— Вот почему у нас не было собаки, — решительно срываю полотенце и кидаю Матвею. — Это сплошные жертвы, а потом он, — указываю на Барона, который навострил уши, — жрет дерьмо на улице.
— Не жрет.
— Но жрал?
— Проявлял интерес, но я сумел донести, что это плохо.
Матвей стелет полотенце на пол, и Барон грациозно выпрыгивает из ванны. До меня долетают брызги.
— Почему тебе не встретилась какая-нибудь чихуа-хуа? — смахиваю капли воды с щеки.
— Ты ей нравишься, — Матвей садится перед бароном и вытирает его лапы, а после проходит полотенцем по влажной попе и бокам, — она всегда бурчит на тех, кто ей нравится.
Придется в новом доме поставить отдельную ванну для Барона. А еще закупить отдельные средства для мытья, полотенца… Тяжело вздыхаю.
— Иди извинись за то, что ты пытался
