Вот мы, наша организация, и стараемся разъяснять людям, что развитие технологии — отнюдь не во вред человеку. И бороться надо не против технологии, а против отношения людей к технологии. И главный вопрос здесь: кто управляет? Даже так: кто заправляет делами? В чьих руках, в руках какого класса наука и техника?
Возьмем проблему энергии. Есть, например, такие предложения: давайте понизим температуру в жилищах, а жить будем при закрытых окнах, таким образом экономя тепло. Тогда нет нужды в дополнительных источниках энергии, и атомные электростанции можно не строить. Узнаете? Опять тот же голос мелкого буржуа, нашедшего, как ему кажется, «соломоново», а на самом деле «страусиное» решение. Не говоря уже о том, что в отрезанных от свежего воздуха жилищах резко возрастут легочные заболевания, промышленность требует и будет требовать прироста энергии. Прогресс не остановить! И конечно, «нулевой прирост» энергетики — ложный девиз. Надо добиваться от правительства разумной энергетической политики. А получив новые, безопасные, экономичные и «чистые» в экологическом отношении источники, промышленность даст и новые, скажем, химикаты для сельского хозяйства — этого не нужно бояться
— Как же тогда расценивать «шведское Севезо»? — перебиваю я Ульфа, намеренно подбрасывая «въедливый» вопрос, хотя ответ знаю заранее и уверен, что моего собеседника с толку не собьешь. Просто хочется повернуть разговор в новое русло.
— Так это же совсем другое дело! — сердито вскидывает брови Карлквист. — Не следует путать цели со средствами! Хотя там, в Текоманторпе, и цели были корыстные, и средства нечестные: фирма откровенно наживалась, презрев здоровье людей. Вот про это я и говорил: надо бороться с антигуманной политикой крупных монополий, а не «запрещать» прогресс. Бороться против производства новых видов вооружения — от ядерных, нейтронных до химических, против неразумной вырубки лесов, которая у нас в Швеции активно практикуется, так что образуются обширные пространства голой земли, а о восполнении лесов никто не заботится. Между прочим, что касается Текоманторпа, то и наша организация в тех краях, и организация компартии действовали оперативно. Как узнали, что на фабрике вовсю развернулось производство токсических веществ, компартия возглавила широкое движение против активизации этой области промышленности. А когда беда все же стряслась и школы стали закрываться, мы организовали кампанию в защиту юного поколения от опасного заражения.
В общем-то катастрофы удалось избежать, и мы продолжаем борьбу, но... — Ульф внезапно изменил тон, и в голосе его послышались горькие нотки. Он вздохнул. — Но никто пока не может гарантировать, что «Севезо» не повторится — у нас, в Швеции, или где-нибудь еще...
...Дорога бежит вдоль Эресунна. За ветровым стеклом — тончайшая сетка дождя, через которую проступает потускневший Вен. На пути из Ландскруны в аэропорт Мальме я проезжаю вдоль длинной колонны людей с лозунгами и транспарантами. Несколько тысяч человек, укрывшись под зонтиками и не проявляя особо каких-либо эмоций, двигаются по направлению к бетонному цилиндру атомной электростанции в местечке Барсебек. Они протестуют против пуска этой электростанции. Поодаль стоят сотни машин. Скучают полицейские. Промокшие репортеры жалуются друг другу на погоду. В небе висит вертолет, лопасти которого тоже вращаются как-то лениво...
Оранизаторами демонстрации были объединения, составляющие шведское движение в защиту окружающей среды. Сюда входил и союз Арне, и другие организации с названиями, звучащими непривычно для русского уха: государственный союз в защиту окружающей среды, шведское объединение Б защиту природы, полевые биологи и прочие, и прочие. Члены этих организаций — а ведь именно о них мне будет говорить месяцы спустя Ульф Карлквист, — в основном действительно выходцы из средних слоев, часто одержимы идеей «промышленного воздержания». Их идеал — вилла, окруженная зеленью, и небольшое предприятие поблизости, нейтральное по части отходов производства.
У меня на коленях в папке лежит вырезка из газеты: «Открытое письмо старшему поколению», опубликованное в шведской прессе в 1974 году! Пока машина мчится под сеющимся дождиком к Мальме, я достаю «Письмо» и перечитываю: «Я принадлежу к тому поколению, которое увидит предсмертную агонию общества всеобщего благоденствия. Я принадлежу к тому поколению, которое появилось слишком поздно. Мы не можем, никогда не сможем что-либо изменить. Когда наших родителей не будет, когда мы останемся одни, — тогда останется только ждать. Наш мир настолько уже уничтожен, уничтожен так бессовестно, постыдно, подло, что ничему нельзя помочь. Сейчас уже слишком поздно — для нас, для вас, для тех, кто уничтожал землю, кто уничтожил нас».
Как я знаю теперь, Ульф Карлквист и его товарищи из КСМШ — совершенно иного мнения: «Нет, не поздно, надо только бороться!»
...В поле зрения вторгается идущий из Дании огромный паром, похожий на океанский лайнер. Я поворачиваюсь, следя за ним из машины. В его трюме сотни грузовых и легковых машин. Этажом выше дансинг-дискотека, где человеку думать и разговаривать противопоказано, да и невозможно. Из мощнейших усилителей с низкого потолка лавина за лавиной накатывается очередной «биг-бит», грозя вот-вот перехлестнуть допустимые девяносто децибел. Следующий этаж — ресторан с беспошлинным спиртным и сигаретами. Тут можно извлечь выгоду, главное — не упустить шанс. Окна-иллюминаторы надежно задраены, ветер может дуть сколько угодно...
Валерий Рыжков
Мне сказали, что в Чувашии есть колхоз, где побеждены все до единого овраги, и есть штатный агроном по охране природы. Слишком идеальным был этот «сюжет», чтобы не захотеть проверить его самому.
Я летел над Чувашией в надежной «аннушке», а под нами — будто вцепилось в землю сторукое чудище, беда здешних мест — овраги. Казалось, земля внизу была в язвах. Глинистые обнажения ветвились, разбегались и снова бежали друг к другу, словно русла рек. Похоже, их было больше, чем полей, лугов и лесов.
...Как он растет — овраг — ясно. Вода находит все более короткие дорожки, и уже зияет пропасть с обрывами. Вода низвергается в глубины, выдалбливает колодцы, роет желоба. Боковые стенки отслаиваются, оседают и рушатся. Глыбы смывает, сносит в бурный поток. В ливень по ложбине, прежде тихой, несутся потоки с гравием, щебнем, песком. Все это заносит пашню, оголяет луг, перерезает дорогу. Но как остановить овраг?
...В Чебоксарах сказали, что до колхоза «Ленинская искра», куда я хочу попасть, можно дойти одними оврагами. И я пошел оврагами. Но принцип принципом, а тащиться по каменистому овражьему дну, карабкаться крутыми откосами, держась за кустики, чуть не скатываясь вниз, и так без конца — скиснуть можно быстро. Все время тянуло спрямить путь, не выпуская из виду столбовую мою дорогу — овраги. Скоро так и сделал.
Вспомнилось, что долина реки Суры, к которой я приближался, ассиметрична. Левый склон, к востоку, круче, а к западу от нее — низина. Наконец дошел до приволжского междуречья Суры и Вылы. Водораздел перерезали овражные долинки речек и речушек, и вся земля тут походила на вздыбленные и застывшие волны океана. Овраги длинные, а шириной метров до трехсот и глубиной до сорока, на дне, сильно размытые, ветвились отрожки. Впереди виднелась деревня, судя по карте, Верхние Ачаки, центральная усадьба колхоза «Ленинская искра».
Где же здесь покоренные овраги? На краю одного виднелись «снопы» хвороста. Пошел туда и увидел, что внизу, по самому днищу, работают колхозники, забивают в землю приготовленные заранее столбики, а меж ними закладывают «снопы» крепкого хвороста: делают фашинные запруды. Потом я узнал, что это работало одно из звеньев колхозной противоэрозийной бригады. Весной, когда пойдут талые воды, запруды забьет илом, наносы будут делаться все выше и закроют путь воде; донный размыв прекратится.
Слева обнаружился уже заросший овраг. Столбики с хворостом чуть виднелись внизу в травах и кустиках, что начали заполнять оба овражьих берега. Обходя село Верхние Ачаки с разных сторон, я наткнулся еще на несколько таких стареющих, мелеющих оврагов; иные были уже и на овраг непохожи, густо засаженные деревцами, и дна, где был размыв, не найдешь.
Значит, тут, вокруг села, овраги действительно покорены... Но я все-таки нашел два не тронутых людьми оврага с оскалом красной глины. Не дошли еще руки, не дошли. «Ну, хорошо, — сказал себе, — допустим, покоренные овраги — правда. Такое есть и в других районах. Однако, нигде, ни в одном колхозе, нет в штате агронома по, охране природы...» В правлении колхоза моему вопросу не удивились, сказали, что агроном по охране природы Василий Константинович Беляков в колхозном лесу.
