Судя по тому, что нам говорил Эдуардо, Андалузия по структуре экономики, по характеру социальных отношений и расстановке классовых сил чем-то напоминает португальский Юг в те времена, когда в этой стране господствовал салазаровский режим: в сельском хозяйстве Андалузии, являющемся ведущей отраслью экономики, преобладают крупные латифундии. Полмиллиона безземельных батрадов гарантируют землевладельцам дешевую рабочую силу. Немало здесь и мелких собственников земли, с опаской поглядывающих на окружающую их неспокойную и волнующуюся массу сельского пролетариата.
— Этот страх мелкого собственника перед безземельным батраком — одна из характерных особенностей Андалузии, — заметил Эдуардо. — Нам предстоит развеять этот страх, превратить мелких собственников в союзников беднейшего крестьянства.
Мы долго еще беседовали с Эдуардо. Его рассказ помог нам уяснить, что главная беда Андалузии кроется в острейшем противоречии между потенциальными возможностями этого края и унаследованной от прошлого архаической структурой социально-экономических отношений. Как и прежде, главным бичом трудящегося андалузца остается сезонность рынка труда: в период уборки олив или винограда кортихос (так называются здесь поселки сельскохозяйственных рабочих) оживают. Урожай собран, и батраки возвращаются по домам до следующей весны, когда начнутся посевные работы. Четыре-шесть месяцев труда должны дать андалузскому крестьянину возможность как-то прокормиться в течение остальных месяцев вынужденной безработицы.
Там, где кончается асфальт
— Андалузия — один из тех районов Испании, которые в последние годы развиваются наиболее быстрыми темпами, — говорит нам невысокий полнеющий сеньор с темными усиками на пухлой губе. Его зовут Хесус Фернандес-Монтес-и-де-Диего, он доктор агрономических наук, инженер и руководитель делегации министерства агрикультуры в Андалузии. Вышестоящее мадридское начальство поручило доктору Фернандесу оказать нам помощь в съемке наиболее «типичных и интересных аспектов» андалузского сельского хозяйства. Еще в Мадриде, договариваясь о программе поездки по испанскому Югу, мы неоднократно подчеркивали, что нам очень хотелось бы отразить в фильме жизнь и труд крестьян Андалузии. Нам обещали учесть это, и вот теперь в сопровождении сеньора Фернандеса и нескольких его коллег мы едем в одно из образцовых хозяйств, которое должно продемонстрировать прогресс испанской агрикультуры. Справа и слева тянутся оливковые рощи, мандариновые плантации, поблескивающие тяжелыми оранжевыми плодами, ровные грядки огородов с нежными, чуть показавшимися из сырой земли всходами и, конечно же, виноградники, представляющие собой в это время года весьма безрадостное зрелище: короткие, голые плети без признаков жизни.
— К сожалению, вы приехали в очень неудачное время, — сетует сеньор Фернандес. — Основные культуры уже посеяны, до уборки еще далеко. Только что у нас прошли сильные ливни, поля затоплены, на плантациях почти невозможно работать. Крестьяне выжидают, когда немного подсохнет, и тогда можно будет выводить тракторы и другие машины. Увы, пока снимать нечего.
Мы пытаемся объяснить сеньору Фернандесу, что визы были запрошены нами еще летом прошлого года, но по не зависящим от нас причинам поездка оказалась отложенной до сего времени.
Сеньор Фернандес выражает сочувствие и продолжает рассказывать о переменах, происшедших в сельском хозяйстве Андалузии за последние годы, о развитии ирригации, позволяющей увеличивать урожаи, механизации полевых работ, прогрессе и процветании, приходящих в эти края благодаря «мудрой политике министерства агрикультуры». Я слушаю его и вспоминаю, как Эдуардо Саборидо говорил нам о том, что за последнее десятилетие из Андалузии уехали в другие районы страны и эмигрировали за границу свыше миллиона крестьян. Если Андалузия — рай, то почему из рая бегут?..
— Нельзя ли побеседовать с рядовыми тружениками? — прерывает Дунаев поток слов. — Вон с теми, например, крестьянами, что работают за рощицей?
— Да мы не доберемся туда по этой грязи, — говорит Хоакин Домингес, молодой инженер, помогающий Фернандесу знакомить нас с сокровищами Андалузии.
— Нужно попробовать, — деликатно настаивает Дунаев. — Для фильма просто необходимы кадры большой группы работающих крестьян.
— Но они и не работают вовсе, — озабоченно говорит сеньор Фернандес, вглядываясь из-под ладони и жмурясь от яркого солнца. — У них сейчас, кажется, перерыв на обед...
— Вот и прекрасно, значит, у нас будет возможность побеседовать с ними.
— Но тем самым мы нарушаем программу и опаздываем в кооператив.
— И все-таки нам очень хотелось бы побеседовать с этими людьми, — обезоруживающе улыбается Владимир Павлович.
Ворча, но, сохраняя дипломатичную улыбку, Хоакин месит следом за нами жирную грязь. Сеньор Фернандес, озабоченно поглядывая на часы, остается на шоссе у машины, полагая, видимо, что без него мы быстрее закруглимся и вернемся в прокрустово ложе утвержденной программы.
Скользя и спотыкаясь, мы с трудом добираемся до группы молодых парней, заканчивающих завтрак, представляемся, извиняемся, просим разрешения побеседовать с ними и снять их за работой.
— Подождать надо, — отвечает один из них. — Еще минут двадцать осталось. Сейчас придет капатас, и мы выйдем на работу.
Капатас — это приставленный хозяином надсмотрщик, который наблюдает за качеством работы.
В ожидании капатаса мы беседуем с парнями, выясняем, что работают они по найму. Своей земли ни у кого, разумеется, нет, вот и приходится браться то за сев, то за прополку, то за уборку, то еще за какие-нибудь работы. Чем они занимаются сейчас? Пропалывают сахарную свеклу. Сколько зарабатывают? Семьсот песет в день. За семь часов работы. Много это или мало? Они улыбаются и разводят руками. Хозяин считает, что много, а они не отказались бы получить и побольше. Хотя, конечно, спасибо и за это: безработица в Андалузии большая, желающих занять твое место много, привередничать не приходится.
На тропинке, идущей от шоссе, появляется капатас. Мужчина высокий, представительный, судя по походке, знающий себе цену.
Без пяти два. Капатас подходит, вопросительно смотрит на нас. Мы представляемся, снова просим разрешения снять этих людей за работой. Пожалуйста, он не возражает, если мы не будем мешать. Нет, мешать не будем. Все встают, натягивают резиновые сапоги и выходят на размокшие грядки. Два часа. Парни выстраиваются в цепочку и взмахивают маленькими тяпками. Работа началась. Цепочка медленно, шаг за шагом, движется по плантации, капатас идет сзади, помахивая прутиком и покуривая. От его бдительного взгляда не ускользает ни один пропущенный сорняк. За это ему и платит деньги хозяин. Парни мерно взмахивают тяпками, капатас пускает дымок, жаркое солнце безуспешно пытается подсушить размокшую землю, нежные зеленые стебельки чуть колышутся под легким ветром.
Нам удалось еще несколько раз пробить брешь в нашей строгой программе. Там же, близ поселка Лос-Паласиос, мы познакомились с Антонио, работавшим на своем огороде вместе с шестнадцатилетним сыном и девятнадцатилетней дочерью. Семейство хлопотало на грядках, где зеленели молодые побеги тыквы. Для каждого стебелька они сооружали крошечный навес, предохранявший растение от прохладного северного ветра и открывавший его теплым лучам солнца.
— Если повезет, сможем собрать ранний урожай, — говорил, вытирая пот со лба, Антонио. — За раннюю тыкву сможем взять на рынке в Севилье пять, а то и шесть песет с килограмма. А то потом, недели через полторы, цена упадет до трех песет. Вот и возимся тут в грязи, не дожидаясь, пока подсохнет...
Много ли у него земли? Нет, маловато: полгектара — огород, да еще полтора — виноградник. Кое-как сводит концы с концами. Хорошо — дети помогают. Но вот дочь уже, увы, на выданье. Скоро уйдет в другую семью, парой рук станет меньше.
Учились ли дети? Сын умеет читать и писать. А дочка в школу никогда не ходила.
За спиной вежливо покашливает сеньор Фернандес, напоминая о программе, предусматривающей визит в оранжерею, знакомство с поселком для сельскохозяйственных рабочих, посещение скотоводческой фермы и кооператива по выращиванию цитрусовых.
«Кооператива фрутифера экспортадора» создан совсем недавно: пятьдесят два землевладельца объединили свои усилия и средства с целью наиболее эффективного использования своих земель и получения максимальных прибылей. Урожай в этом году хорош, на плантациях кооператива (в полусотне километрах к северу от Севильи, близ поселка Лос-Росалес) деревья сгибаются под тяжестью плодов. Собранный урожай поступает в сортировочно-упаковочный цех, где полсотни девушек проворно отбирают некондиционные фрукты, сортируют остальные по размеру и упаковывают их в сумки-сетки, наклеивая фирменные этикетки. Теперь продукция «Фрутифера экспортадора» готова к отправке в Мадрид и за границу. Организация труда поистине «фордовская»: размеренно, ползущий сортировочный конвейер прочно приковывает девушек к рабочему месту.
