Вот один из штатских на тротуаре остановился, быстро щелкнул затвором фотоаппарата, наведенного на колонну. Значит, в огромном досье политической полиции появится фото еще нескольких противников милитаризма. А в списках «неблагонадежных», которые ведет администрация,— новые фамилии...
Чем ближе к Еёги, тем медленнее движется наша колонна. А когда повернули на поднимающуюся вверх дорогу, которая разделяет парк и площадь, где назначен митинг, вообще остановились. Встали и колонны других профсоюзов. Сверху сплошным потоком потекли автомобили, прижимая демонстрантов к полуметровой ограде, отделяющей проезжую часть от тротуара. Обычно по воскресеньям эта широкая, по японским масштабам, дорога с разделительной полосой зелени посередине закрыта для автомобильного движения. Здесь развлекаются местные панки.
— Сегодня воскресенье, почему же не перекрыто движение? — спрашиваю я у ближайшего полицейского.
После долгого изучающего взгляда следует короткий ответ:
— Не знаю.
Покидаю колонну и по тротуару пробираюсь вперед. Площадь перед центральной трибуной заполнили манифестанты, устроившиеся прямо на земле. Те, кто приехал издалека, положив на колени полиэтиленовые коробочки с дешевым завтраком, торопились подкрепиться — до начала митинга оставалось несколько минут. На трибуну уже поднялись организаторы токийского митинга, руководители левых партий, профсоюзов, общественных организаций.
Я обратил внимание на сидевшую неподалеку пожилую японку. На коленях она держала мальчика лет пяти и, прикрывая глаза от солнца ладонью, что-то терпеливо объясняла ему, показывая на трибуну. Скромное платье из синтетического шелка, платок, который носят пожилые японки в провинции, большая дорожная сумка — все это свидетельствовало, что бабушка с внуком приехали в Токио специально на митинг. Я стал пробираться к ним.
Оказалось, что шестидесятивосьмилетняя Аоко Кондо из Фукусимы решилась на такое путешествие, чтобы показать внуку тех, кто борется за будущее всех людей на земле.
— Что будет с ним? — кивает она на мальчонку. — Неужели можно допустить, чтобы он, как и дети других стран, попал в жернова ядерной войны, пусть даже самой «ограниченной», о которой так упорно твердит Рейган?
Три года назад Кондосан побывала с группой туристов в нашей стране.
— Знаете, какое самое глубокое впечатление осталось у меня от этой поездки? — продолжает она. — То, что советские люди больше всего на свете не хотят войны.
...Усиленный мощными динамиками над парками Еёги, Мэйдзи и Уэно нарастает гул американских бомбардировщиков. И под этот гул четыреста тысяч человек покрывают своими телами площади и улицы в память о жертвах Хиросимы и Нагасаки, в знак протеста против гонки ядерных вооружений, нагнетаемой Вашингтоном.
...Позднее я беседовал с профессором Такэси Ито. В пятнадцать лет он стал очевидцем атомной трагедии, подвергся облучению и поклялся посвятить всю свою жизнь борьбе за то, чтобы она никогда не повторилась.
— Ядерный меч, который Соединенные Штаты подняли над Хиросимой, сейчас занесен над всем человечеством. О том, какие бедствия он может принести людям, нельзя судить, как это делают представители вашингтонской администрации, закрывая глаза на страдания хиросимцев. И если молодежь поймет, что смысл жизни — жить не только для себя, но и бороться за жизнь на земле, значит, она сумела найти правильный путь. Действовать нужно сейчас, ибо потом будет поздно. Действовать, чтобы трагедия Хиросимы не повторилась никогда и нигде в мире...
Бой городских часов Хиросимы напоминает тревожный колокол. И раздается он над парком Мира не в полдень, а в 8 часов 15 минут. Памятью страданий и смерти, предупреждением об общей ответственности нынешнего поколения перед потомками за мир на земле звучит сегодня колокол Хиросимы.
Владимир Кучко, корр. ТАСС — специально для «Вокруг света» Фото автора
Хиросима — Токио — Москва
Летом 1985 года в Москве под лозунгом «За антиимпериалистическую солидарность, мир и дружбу!» пройдет XII Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Репортажем нашего специального корреспондента из Праги мы начинаем публикацию серии материалов о столицах предыдущих Всемирных фестивалей.
Теперь сюда, в район Градчан, из любого дальнего уголка столицы можно быстро добраться Пражским метро. До войны расстояния измерялись другими мерками. Но не только поэтому Густа и Юлиус встречались не так часто, как хотелось бы. Были аресты и отлучки Фучика. А во время оккупации и вовсе настала пора долгой разлуки — подполье, тюрьма...
Выхожу на малостранской станции. Оставив позади легкой постройки здание, окруженное зеленью сквера, медленно поднимаюсь вверх по узкой улочке мимо скульптуры, изображающей задумчивую девушку в длинном платье. Наклонив голову, подавшись вперед, она бережно держит голубя на раскрытой ладони — олицетворение ожидания и надежды.
Скульптура эта появилась после Пражского фестиваля молодежи. Всего за два года до этого праздника, вспоминает Густа Фучикова, вернулась она в озаренную Победой майскую Прагу. Одинокой чувствовала себя Густа в этой праздничной толпе. Даже пытки в тюрьмах и концлагерях не причиняли ей такой боли, как известие, что Фучика больше нет. Сердце жгло его предсмертное послание, завещавшее быть «твердой и стойкой...».
Сверху, с крепостной стены Пражского града, Густа видела волны народа, цветные колонны. Первомай. Как любил Юлек этот праздник! Даже весной 1943 года в тюрьме Панкрац он отметил его пением революционных песен в камере № 267. Все знают бессмертные строки из «Репортажа с петлей на шее»: «Десять, двадцать раз ты видел, товарищ, как войска революции маршируют на первомайских парадах, и это было великолепно. Но только в бою можно оценить подлинную силу этой армии, ее непобедимость. Смерть проще, чем ты думал, и у героев нет лучезарного ореола. А бой еще более жесток, чем ты предполагал, и, чтобы выстоять и добиться победы, нужны безмерные силы».
Совсем немного не дожил Юлиус Фучик до конца войны, не увидел молодые лица тех, кто «выстоял и добился победы». А в 1947 году тысячи ликующих юношей и девушек со всех континентов собрались на пражских улицах. Эти суровые, несмотря на молодость, лица видела Густа Фучикова вокруг костров солидарности с антифашистской молодежью Испании и Греции. Их было немало на Пражском фестивале — юных героев, прошедших сквозь смертельную схватку с фашизмом на фронтах второй мировой войны. Болгарка Анна Георгиева, распространявшая в годы оккупации антифашистские листовки; итальянец Альмо Бертолини, комиссар партизанского соединения в Альпах; участник французского движения Сопротивления Альфонс Антони Сонзет; датчанин Людольн Арнс, взорвавший фашистский грузовик с боеприпасами; командир югославского партизанского отряда Маринко Бензан; боец гражданской обороны Лела Джорджа из Индии; отважные советские, польские, чешские и словацкие юноши и девушки... Среди них мог шагать в колоннах и Юлиус Фучик...
Градчаны, Градчаны... Не потому ли Густа Фучикова так любит эти кварталы, что здесь прошли последние свидания Юлека с Прагой. Сюда его привозил гестаповец летним вечером, когда «Прага была в голубоватой дымке, как зреющий виноград, пьянила, как вино». Юлиусу «хотелось смотреть на нее до скончания веков», а фашист-философ искушал его разглагольствованиями о красоте и радости жизни. Для Фучика жизнь была в борьбе с фашизмом, и его фраза, облетевшая мир; «Люди, я любил вас! Будьте бдительны!» — была на лозунгах фестиваля. Сейчас эта строка, отлитая в чугуне, на доме в Праге, где когда-то размещалось гестапо.
...Со стен Пражского града виден уходящий ввысь зеленый купол холма Петршин, за которым на стадионе в районе Страгова был открыт фестиваль.
Сейчас оба стадиона на Страгове — спартакиадный и легкоатлетический — соединяют переходом. Мы идем по гаревой дорожке легкоатлетического стадиона, где на зеленом поле делают разминку высокие загорелые юноши в бело-синей форме.
— Примерно так была одета чехословацкая делегация, когда под звуки фанфар выходила на поле стадиона,— рассказывает участник Пражского фестиваля Эмиль Фафек. Он фоторепортер газеты «Млада фронта» со дня ее основания в 1945 году.
— Тогда сотни работниц обувных фабрик выбежали на траву в белых, красных, синих спортивных костюмах. Возникали на поле разноцветные фигуры, а затем они сложились в трепещущий трехцветный флаг Чехословакии. Для нас, прошедших через горнило войны, это было незабываемое зрелище, оно трогало до слез...
В 1942 году Эмиля Фафека арестовали и увезли в Германию. Два года изнурительной работы на химическом заводе: чтобы не задохнуться, надевали маски. Условия жизни советских военнопленных были еще страшнее. Чехи передавали им хлеб, одежду. Когда фашисты замечали это — били и тех и других. Били безжалостно, жестоко... В 1944 году Фафек бежал из неволи, но его схватили в Чехии, кинули в концлагерь. И снова Эмиль бежал. Победу он встретил в Праге...
