(не)ваша девочка - Арина Арская

— Ну еще бы, — бабушка Маша умело и ловко подвязывает косы лентой. — С Тимуром и Ромой просто? Это что-то из сказки, — вглядывается в глаза и хмурится, — набедокурили?

Очень хочется наябедничать на Рому и Тимура, чтобы получить дозу поддержки от милой старушки. Они устроили мне такой эмоциональный аттракцион, что даже опытная женщина лила бы слезы.

— Набедокурили, бабуль, — раздается мрачный голос Тимура. — Сглупили и пошли на поводу мальчишеских обид, а под ними так и тлела влюбленность. Вспыхнула при новой встрече, опалила и взяла злость, когда вновь в глазах увидел равнодушие. Это было больно, Аня.

Стоит в проеме, привалившись к косяку плечом. Рубашка расстёгнута под воротом на несколько пуговиц. Из темноты коридора подает голос Рома:

— И это нас никак не оправдывает, Анют. Я хотел верить, что вырос из детских штанишек и пытался себя в этом убедить очень сомнительными способами. И как бы нам ни было больно и обидно, мы не имели права делать больно тебе. Мы не умеем любить. Нам проще дернуть девочку за косичку, чем сказать, что она красивая и милая, потому что тогда ее презрение не так обидит. мы же сыграли на опережение и первыми укусили. Только вот не укусов хочется, Анюта.

— Определенно не укусов, — Тимур прямо и открыто смотрит на меня. — Ань, все могло быть по-другому, верно?

— Верно, — тихо соглашаюсь я. — У меня не было цели в школе вас дразнить или обижать, а после я пришла к вам за помощью… — я сглатываю ком слез. — Я не должна была приходить…

— Должна была, — Тимур переводит хмурый и темный взгляд на окно, — это мы вновь взяли и больно дернули тебя за косичку. Так сильно, что скальп содрали.

Я медленно моргаю. Метафора Тимура меня обескураживает. Да они точно что-то с меня содрали, а под этим чем-то вскрылся нарыв: нездоровые отношения с чокнутой мамой, брат наркоман и мой душевный анабиоз. Все могло быть иначе, однако…

— Вы уже учитесь любить, — говорю едва слышно, — и, может, вы теперь прежде чем дергать девочку за косичкой, будете с ней говорить?

— А девочка пусть тоже слушает и говорит, — в проеме появляется Рома. — И не убегает.

— Постараюсь…

— Так, — с наигранным негодованием вмешивается бабушка Маша, — попридержите обещания. Кыш! На крыльце ждите.

Тимур и Рома покорно уходят, и бабушка Маша требует:

— Встань, посмотрю на тебя.

Обходит меня по кругу, прижав руки к груди, мечтательно вздыхает, и закрадываются подозрения, что меня не ко сну готовят, и на мне не рубаха-пижама. Бабушка Маша приглаживает мои косы на груди, всхлипывает и обнимает. Может, бабуля Тимура тоже из секты и собирается меня в жертву принести?

— Все, пошли, милая, — берет меня за руку, — не будем тянуть кота за хвост.

Идем по сельской разбитой дороге мимо чужих дворов. В темноте бухтят собаки. Рома и Тимур подсвечивают путь смартфонами. Молчат.

— Куда идем? — спрашиваю я.

Я что-то туго соображаю. Мысль, что меня ведут на жертвоприношение, уже не кажется такой бредовой, потому что ночь на деревенской улице, если честно, пугает. Всего несколько фонарей, а один из них зловеще подмигивает.

А путь мы держим к маленькой деревянной церквушке на окраине деревни, но я все еще не понимаю, что происходит. Наверное, дрянь которой я надышалась, когда Тимур психанул, еще не выветрилась. На низеньком крылечке с керосиновой лампой в руке стоит высокий и тощий деревенский батюшка, чье лицо в тусклых отсветах похоже на бледную маску.

— Вот привела, — баба Маша кивает на меня, Тимура и Рому. — Давай венчать касатиков.

— Венчать? — шепотом спрашиваю.

— Пока мы в бане были, — Тимур наклоняется ко мне, — бабуля обо всем договорилась.

— Но разве это… правильно?

— Любовь идет от бога, — голос у батюшки скрипучий и тихий.

И я не нахожу слов, чтобы возразить. Во-первых, я удивлена, а, во-вторых, некоторые бы более лояльно отнеслись к жертвоприношению, чем к венчанию одной девицы с двумя мужчинами.

— Не переживай, милая, батюшка Володимир свой. Он хороший человек и видит мир шире, чем другие, — бабушка Маша улыбается мне.

Батюшка открывает дверь. Лицо будто вытесали из камня, но глаза спокойные.

— Мне тоже эта идея не очень нравится, — шепчет Рома. — Я не против религии, но… это не пахнет святотатством?

— Нет в любви святотатства, — бабушка Маша строго смотрит на него. — И это важно, милые. Для меня важно и для вас.

Меня очень будоражит идея тайного венчания. И да. Наше трио никто не узаконит, поэтому клятвы темной ночью в маленькой церквушке будут лично для меня важны.

— Ань, — шепчет Рома. — Я бы был бы очень за это неправильное венчание.

— И я того же мнения, — Тимур обращает на меня серьезный и ожидающий взгляд.

Я киваю и делаю шаг к крыльцу. Сердце ускоряет бег, а когда переступаю порог церкви под внимательным взглядом батюшки, у меня ноги подкашиваются от волнения. Рома и Тимур подхватывают под руки.

— Я аж вспотел весь, — шепчет Тимур.

— И в горле пересохло, — сдавленно отзывается Рома.

Отсветы от фонаря выхватывают из темноты дощатые стены, позолоченные иконы и кресты. Пол под ногами поскрипывает, а бабушка Маша за нашими спинами всхлипывает.

— Мальчики, мне кажется, я сейчас умру, — хрипло говорю я.

— И мы тебе составим компанию, — шумно сглатывает Тимур. — Теперь я хочу сбежать.

— Это нормально, — умиротворенно отвечает батюшка, — у меня несколько раз женихи убегали, но родственники невест их возвращали.

— Да я сам вернусь, — с губ Тимура срывается смешок.

Я не помню, как мы оказываемся у скромного алтаря из темного дерева и кто вручает нам тонкие свечи в руки. Батюшка молчит, и мы молчим, растерянно переглядываясь.

— И? — не выдерживает Рома. — Что дальше?

— Я буду вашим молчаливым свидетелем, — батюшка складывает ладони на живот. — И суть не в моих молитвах, а в ваших словах.

— Еще бы знать, что говорить, — нервно отвечает Тимур, — и как правильно сложить слова.