ты придешь на встречу. Это все, чего он просит.
Неожиданно лицо блондинчика озарила странная эмоция, будто бы возбуждение или радость, однако, быстро сменившаяся.
— Шавкам Окамуры тут не рады, — ощерился очкастый.
Значит, знал? Интересно. Накадзима покосился в сторону мужчины у двери, гадая, известно ли ему, но лицо того осталось все той непроницаемой маской. Ямато же явно сомневался такому предложению, он несколько раз повторил имя Окамуры, словно пытаясь распробовать, вспомнить, но только затем, чтобы в конце концов схватиться за голову вновь и сжаться в клубок. Наверное, так возвращаются воспоминания, подумалось Накадзиме. Очень болезненно. Бедный пацан, врагу такого не пожелаешь. И ведь если бы не дело Окамуры, с ним бы подобного и не произошло…
Он с удивлением увидел, как Ханзе наконец отвел взгляд от Хэнми, разъяренный, словно они посягнули на его святыню, и обернулся к пацану. Значит, и правда товарищи. О чем они говорили, слышно не было, но очкастый явно что-то шептал Ямато на ухо и хлопал его по плечу, после чего протянул что-то в руку. Таблетки, быть может? Странно было видеть столь неприятную рожу такой озадаченной и взволнованной.
Затем он поднял взгляд на присутствующих и скривил рот в безобразной усмешке. Взгляд его больше волнением и не пах.
Страшным тоном он прошипел:
— Съебите. От вас одни проблемы, не видите? Так и передайте Окамуре, что Такигавы больше нет.
Прямо как и говорила Юкико.
На выходе Накадзима вдруг понял, что Инари так и не произнес ни слова, все время смотря на Ханзе.
Голова продолжала раскалываться весь вечер, и обезболивающее помогало не сильно. Настолько, что Ханзе пришлось по-быстрому собраться и отправиться к тому рипперу, Шинсею, чтобы узнавать о чем-то более действенном. Его явно бесило то, что приходилось заниматься такой мелочью, но Ямато был нужен Ханзе, и, значит, ради него он был готов на многое, как и говорил. Сам Ямато же все это время лежал у того в квартире дома на разложенном футоне, пытаясь сосредоточиться на чем угодно, кроме головной боли.
Но та не утихала. Словно ему в виски вбивали раскаленные гвозди. Один за другим.
Еще никогда после «пробуждения» три года назад он не чувствовал себя настолько херово и слабо, и, кажется, он выглядел настолько же плохо, что даже равнодушный ко всему Отора согласилась посидеть с ним и посмотреть, чтобы ничего не случилось. Неужели все и правда походило на то, будто сейчас откинется? Ямато не знал ответа, да и, если честно, не особо горел желанием раскрывать эту тайну. Он лишь изредка косился на застывшую фигуру рядом, смотревшую на него с легкими нотками паники, ужаса, что для человека, так легко давшего убить себя… одну из марионеток, было как минимум странно.
Он с тихим стоном уткнулся лицом в ладони, и когда Отора склонился к нему с явным вопросом во взгляде, пробормотал:
— Я позвонил сестре по пути… узнать об этом…
— О своем старом имени?
— Ага… В итоге она созналась. Про то, что я был шиноби, про прошлую фамилию… Не понимаю, Ханзе что ли это не знал?.. Если он упоминал ее… Тогда я и правда никакой не потомок…
Отора неожиданно хмыкнул с крайне озлобленным видом.
— Думаю, Ханзе либо все знал, просто не хотел трогать твои воспоминания раньше времени. Либо твой фальшивый айдишник привязан к старому, и при поиске Такигавы появился твой образ. Ты знаешь его. Он мог не придать значению, что вы с сестрой не родственники.
— «Ложь во благо», да?
— Он тебе разве что-то говорил про сестру?
Ямато покривился. Да, упоминал, но так вскользь, словно намеренно не хотел касаться этой темы. «Нам нужен сильный идол», что-то такое. Но это поясняло, почему он был заинтересован конкретно в нем, а сестру не рассматривал вообще. Не только же в профессии тут было дело, будь она единственной носительницей имперской крови, то он бы наверняка проигнорировал ее прошлый род деятельности. Все дело в красивых словах и обертке.
Очень хотелось верить Ханзе. Все же, пока все, что он делал, было во благо — отвел к рипперу, помог с деньгами, предлагал лучшую жизнь и согласился на довольно ограниченные условия для использования «образа» Ямато как императора в их бунтарских делишках. Помог сбежать с «Крысиных Бегов», в конце концов. Плюс он был болтливым придурком, довольно приятным… Не сделал ничего плохого, все, что творил — во благо.
И сейчас тратил время, чтобы найти обезболивающее.
Пожав плечами, Ямато прикрыл глаза, опуская голову на подушку. Он почувствовал, как чужая рука опустилась ему на лоб — приятная, прохладная, и, помедлив, накрыл ее своей, чтобы Отора не убрал.
— Я так боюсь, что я опять доверился непонятно кому… Как тогда с Юасой…
— Может быть.
— И этот Окамура… Не знаю, кто он, но пошел он к черту. Если это его миссия привела к тем, что у меня в голове такой ужас, то…
Отора не ответил ему, и Ямато знал причину — не Окамура был виноват в проблемах с головой, это была та женщина, тот встреченный на мосту призрак. И по какой-то причине Отору это страшно беспокоило. Может, это и правда был не он?.. Просто знакомый, такое же страшное воспоминание, отчего сейчас он и вел себя столь напуганно. Вне своего типичного образа. Странно было думать, что человек, не демонстрировавшй особо много эмпатии ранее, мог вот так реагировать.
— Надеюсь, он скоро вернется. Голова болит…
Ямато свернулся в клубок, и Отора провел рукой по лицу, осторожно.
— Спи. Сон лечит.
— Ты не уйдешь?..
— Нет. Я рядом.
Чуть подумав, он схватил его за руку и перевернулся набок, зажав ладонь между подушкой и щекой. И пояснил, подумав, что сейчас Отора на него гавкнет:
— Чтобы точно не ушел.
Но он промолчал.
— Имеет ли теперь все это смысл. Стараться ради долга, сестры. Если она мне врала, а я вовсе никакой не Ямато, а кто-то по фамилии Такигава. Так глупо.
Где, в итоге, была истина? Кому можно было верить?
Что из узнанного им было правдой?
— Разве это меняет сущность того, кто ты сейчас? — раздался рокочущий голос Оторы, спокойный, но вместе с тем пугающий. — Ты — все еще ты. Имя играет меньшую роль. Смени хоть множество масок, но тебя это не изменит.
— Уж тебе-то в этом можно доверять, да?
Но в ответ донеслась лишь тишина.
Далеко отсюда в одной из подворотен Ханзе с ожесточением ударил кулаком по стене, после чего шумно выдохнул. Одной рукой он
