племянников, свояков, кум и прочую дальнюю и очень-очень дальнюю родню, старуха решила слегка разнообразить репертуар и начала подробно рассказывать про обстановку своей собственной комнаты.
— Обои у меня светлые в мелких букетиках. Комната от них нарядная такая… У окна стол. Рядом с ним диван, обитый плюшем. Хороший диван. Удобный. Подлокотники мягкие, широкие. Спинка высокая — голове удобно. Нравится мне. Все как нужно… Раньше то у меня кровать была. Старая, такая с высоким изголовьем деревянным. Да матрац такой толстый, только продавался весь от времени. Внучка сказала «Старая кровать, бабуль, и матрац совсем никуда не годится». Вот, купила мне диван. Она хорошо зарабатывает, внучка-то. Молодец. Ее языкам выучили. В специальной школе училась, репетиторов родители нанимали. Потом в институте еще училась. И все с языками связано. Вот теперь работает… И мне вот, значит помогает. Молодец. Хорошая внучка у меня… А покрывало на диване значит светлое такое. Красивое. Мягкое. Внучка сказала цвет называется «Беж». Бежевое, значит… Хорошо смотрится. Занавески на окне тоже подходят под покрывало. Тоже светлые, с полосками чуть потемнее с такой нитью, как золотой… — не умолкая журчала Анна Дмитриевна, ей вторил аккомпанемент разнообразных всхрапов, богатырских рычащих, тоненьких поскуливающих и негромких напоминающих стоны. — … А в углу у меня белый шифанэр…
Саша почувствовала, как ее начинает душить неудержимый истерический смех.
— Вы волнуетесь? А в руке, в том месте где укол сделали жжение не чувствуете?
Саша видела только глаза анестезиолога, все остальное было скрыто маской. «Интересно, когда мне скажут считать от одного до десяти?» — подумала она. В каком-то фильме она видела, как пациенту, которому ввели наркоз велели считать, чтобы понять когда он отключится.
— Так чувствуете неприятные ощущения в месте укола или нет? — Повторил вопрос анестезиолог, впрочем без особого интереса, словно просто хотел поддержать беседу.
— Нет…
— А пальцами пошевелить можете?
Саша собиралась ответить, что да, конечно может и провалилась в небытие.
Над ней был белый потолок и немного криво повешенная люминесцентная лампа, и уже знакомое пятно на белой поверхности потолка рядом с лампой, по форме напоминающее собачку. Сознанию потребовалось некоторое время, чтобы окончательно вынырнуть обратно из небытия и понять где она находится и что вообще происходит. Когда в памяти восстановилась цепь событий, Саша с удивлением подумала, что вроде только мгновение назад она видела перед собой глаза и маску доктора и он задавал казавшиеся ей странными вопросы, и вот она уже снова в своей палате, на своей кровати.
— Ой, красавица наша проснулась, — прошамкала Марья Гавриловна. — Как ты, Сашенька?
— Нормально, — каким-то не своим «шелестящим» голосом ответила Саша. Было странное ощущение словно она вообще не чувствует тело. Она пошевелила руками. Потом здоровой ногой, а затем попробовала осторожно слегка пошевелить прооперированной. Ей казалось странным, что она совсем не чувствует боли.
В палату заглянула медсестра.
— Ага… — подходя к Сашиной кровати, сказала она. — Все нормально?… Не тошнит? Голова не кружится?
Саша отрицательно покачала головой.
— Не вставать, с боку на бок не ворочаться. Позже зайдет доктор и все скажет…
— Как себя чувствуете? — встав напротив Саши Спросил Александр Александрович.
— Нормально. А когда мне можно будет вставать?
— Сегодня нельзя. Завтра, если все будет нормально, можете очень осторожно доходить до туалета и обратно. Пока больше никуда ходить нельзя. Дальше будем смотреть по состоянию. Ясно?!
— Да, — кивнула Саша.
— Надеюсь, что так, — без тени улыбки сказал он и пошел к двери палаты.
«Интересно, он теперь всегда будет злиться и разговаривать со мной как со слабоумной?» Ей казалось, что доктор как-то уж чрезмерно сердится на нее за ее безответственность. Это уже скорее похоже на обиду, и как-то даже немного глупо. Как надувшийся мальчишка. Почему-то ей вспомнился Игорек, с его вечными обидами. Наверное, все мужчины немного похожи. Не выносят, когда кто-то не слушает и не делает беспрекословно так как они говорят. Хотя, конечно, доктор прав, она проявила безответственность. Ощущая непонятно откуда взявшуюся сильную усталость, Саша прикрыла глаза и почти моментально уснула…
Возможно, это было остаточным проявлением из за полученного наркоза, но в этот вечер, несмотря на то, что почти всю вторую половину дня она спала, Саша снова уснула сразу же, как только в палате погасили свет.
Ей приснился Шахин. Впервые с того момента, как они расстались. Саше снилось, что она опять бежит по дороге, из его дома, а он стоит впереди в самой середине дороги и взгляд голубых глаз неподвижный и холодный, как будто неживой. И почему-то Саша испытала настоящий ужас при виде этого застывшего взгляда устремленного на нее. Ей казалось, что от него исходит такая ненависть и злоба. Он пошел к ней навстречу. Он широко улыбался, и улыбка у него тоже была страшной. Саша подумала, что если он подойдет и дотронется до нее ей уже не спастись. Он ее не отпустит. Саша попыталась развернуться и бежать в другую сторону. Не важно куда. Главное убежать от этого пустого, мертвого взгляда… Ноги не слушались. Она вспомнила, что ей только что сделали операцию и подумала, что наверное поэтому она больше не может бежать. Шахин вытянул перед собой руку. На его ладони лежала маленькая птичка со свернутой шеей. Саша отчетливо видела застывший круглый глаз. Шахин с силой сжал кулак и захохотал. Саша почувствовала, как волосы у нее встают дыбом от звука этого смеха. Она закричала и проснулась. Ночная рубашка была насквозь промокшей от пота. Она взглянула на часы. Половина четвертого. Ей нужно было умыться. И в туалет. И ей необходимо было хоть ненадолго выйти из палаты, чтобы прогнать воспоминания о приснившемся кошмаре. Решив, что ничего страшного не будет, если она встанет на несколько часов раньше разрешенного ей времени, она осторожно опустила вниз перебинтованную ногу и попробовала наступить на нее. Никаких неприятных ощущений она не испытала. Не вставая с кровати она скинула мокрую рубашку и одела свежую. После этого медленно и очень осторожно дошла до двери, придерживаясь за спинки кроватей. Голова не кружилась, никакой боли она не испытывала. Саша осторожно вышла из палаты. В коридоре горел приглушенный на ночь свет. Где-то в другом конце слышались, едва различимые звуки голосов. Ночная тишина была наполнена характерными для больниц еле-еле слышными шорохами, позвякиванием и запахами лекарств и дезинфицирующих средств.
Саша умыла лицо и шею. Она бы с удовольствием приняла душ, но сомневалась, что ей можно мочить прооперированную ногу, и душевая находилась в дальнем конце коридора,
