смертном одре, сразу богу душу и отдавали.
Видимо, моё лицо стало очень мрачным. Я понял, что святоши уничтожали души стариков ради энергии, лишая их шанса на перерождение.
— В первый день недели пойдём в Тишину.
— Что? Зачем? — Искренне удивился я.
— Где-то в том направлении исчез Святоша один. Бывал тут. Жирная такая туша. Не видел его у себя на малой родине?
— Нет. — Без раздумий ответил я.
Боромир поджал губы. Об уме Боромир я и позабыл. Он хорошо читает людей. Особенно, уверенно отрицающих что-то людей, даже не пытающихся хотя бы мгновение уделить памяти, чтобы помнить событие. А уж скрытые эмоции на моем лице и вовсе были не скрытыми. Ну не шут я императорский, чтобы рожи корчить, которые не по душе сие мгновение.
— Зайдём сначала в ту, откуда оборотни прибежали.
— Это в Околицу-то?
— Да.
— А почему сразу не пошли?
— Надобно было. Подождать. Твари могли и в лес уйти, зверем кормиться. Коли совсем от жизни людской отвыкли, может и не сунулись бы к людям.
— И что, так никто и не явился?
— Повезло. Нет. А может и убили всех тварей. Возможно, того святошу оборотни и подрали. А то и вовсе один из них был оным.
— Да, возможно.
— Давай, Малик, бери лук. Будем тебя учить стрелять.
— А вдруг тоже умею?
— Ты хороший боец, Малик, но ты земледелец. Чтобы из лука стрелять научиться — нужно много времени. А Коли ты уже тратил его на метание топоров, то из лука…
— Понял, принял, осознал.
— Эх и странно ты, Малик говоришь иногда. Даже кажется, что ты маг.
— Ну, брось Боромир. Из меня перерожденец такой же как лучник. — Сказал, натягивая тетиву.
Не задумываясь, будто чуя, куда направлена стрела, ставшая продолжением моих органов чувств, отпустил её в короткий полет. Яблочко.
— Твою мать. — выругался я.
— Попробуй еще раз.
— …на лево.
Вторая стрела расщепила первую.
— Да, Малик. Придётся нам с тобой часто охотиться. Чтобы восстановить твою душу. Чтоб тебя! Может оно и к лучшему.
— А как охота в этом поможет?
Естественно, у меня был навык для работы со свободной маной, и я о нем прекрасно помнил. Но откуда о нем знать Боромиру?
— Научу. Есть один, достаточно сложный приёмчик, как ману посмертную собирать. Но он требует высокой концентрации. Думаю, ты быстро ему обучиться. Пока мы были на стоянке в поле, мне удалось даже чуть-чуть с оборотней собрать её.
— Хм. Очень интересно.
— То ли ещё будет, Малик, то ли ещё будет.
Да уж. То ли ещё будет. Боромир, вроде, нормальный мужик. Тоже святоши не любит. Может, и пронесёт, наше путешествие в Тишину? Вдруг, он тоже захочет бороться с орденом света?
Задав себе этот вопрос, я понял чего ещё хочу в жизни. Наказывать тех, кто забирает души умерших для своих алчных целей.
Мешков нагрузили больше своего веса. Но рабочим лошадям это не было препятствием. Лошадь мне пришлось брать свою. Одну из тех, что купил. Мерина брать не стал, хоть и нрав у них спокойный. Толку от скотины, которая не может плодиться и растёт не на мясо, я не видел. Поэтому — лошадь. Дома был один конь и ещё одна до лошадь. У которой уже начали расти бока. Это хорошо. И кровь здоровая будет у жеребят — копытных я купил в разных концах города. Позже выкуплю земли большой кусок, чтоб вся скотина паслась.
Нанял ещё пару бездомных мальчуганов, года на четыре младше меня — и приютить, и работу и кров дать. Так что, в моё отсутствие хозяйство не завянет.
— А далеко эта Околица?
— Дня три пути. По этой тропе.
— Не так уж и далеко. Странно, что про неё у нас не говорили.
— Ничего удивительного. Ваши бывшие дома разделяет лихое овражье.
— Я думал там болота.
— Болота ещё дальше. Да и охотиться деревенские небось, ходили в здоровый лес.
— Да. Лесоповала там, конечно, много старого, но мужики привыкли.
— На то и лес. Не императорские парки, где лишнего сучка не валяется.
— А ты был в таком?
— Был. Но почти не помню. Почти в три раза младше тебя был, когда там проезжали из деревни.
— А почему…
— По той же причине что и ты. И так же сгинули все. Кроме меня. Только на нас напала стая гулей. Штук пять. И гнилушки около трех десятков. Единственное, что врезалась в память из прошедшего. И никогда из неё не сотрется.
— Можешь рассказать?
— Пожалуй да. Родню, что обидно, я уж и не помню. Только крики сразу после сна.
Мы тогда остановились на привал. Точно так же. Дежурные мужики и помощники с соседней деревни подорвались кричать:
— Человек в лесу!
— Тише, Тихон, поднимаешь панику почём зря. Он безоружен. И спокойным шагом идёт.
— Подъем я сказал! Мертвяки!
— Что ты… Всем подъем! Всем взять вилы и остроги!!! Мертвяки!
— Из черноты славящегося грибами, ягодами и животиной разной, леса, ломая плечами мешающие сучья, совершенно безмолвно вышли они. Народ был напуган, была дана команда молчать и смотреть по сторонам. Я смотрел в щель между досок телеги, прикрытый шкурами. Иногда думаю, что лучше было сгинуть после того, что я увидел. Страха натерпелся на всю жизнь. Ты думаешь я к старости поседел? С пятилетки белый как снег. Молча, не торопясь, словно на прогулке, они выходили из черноты ночи, не произнося ни звука. Едва было слышно, как сминается трава под их ногами. Казалось, им не было конца. Они шли медленно и неотвратимо, и Малик, как бы быстро ты не шёл, мертвец нагонит тебя. Они не устают. И хоть нюх их не работает, они чуют души и их след. Двое остались на стороже, оглядываясь по сторонам. Если не заметишь ещё одну стаю нежити, то считай, пропал.
— Тихон, они вроде того…гнилушки все. — шёпотом сказал один из мужиков. Имя Тихона я помню только потому, что это мой почивший учитель. Он и научил ремеслу охоты.
— Держать линию! Куда пошёл!
— Да я сейчас головы им по-протыкаю и дело с концом. Хорошо, что с реагировали, но шума лишнего было.
— Встань обратно! Сомкнуть ряд! Плечом к плечу!
— Да не кричи ты, Тихон. Вот, смотри, просто один замах и… Аааа! — крик перешёл в булькание.
Предполагаемый гнилушки оказался очень подвижные гулем. Почти упырем. Он ворвался в строй. Но что могли сделать деревенщины? Они ж не солдаты. Надо было, наверное, идти сразу к охотнику учиться. Но у него уже был ученик, и меня взяли под опеку в казармы.
