Рос с мужиками. Очень не хватало материнской любви. Благо не болел часто, а то бы и слег, некому было за мной ухаживать.
Так, о чем это я. Да. Гуль ворвался в строй и убивал, сохраняя молчание. Одному мужику взмахом руки оторвал голову. Другому просто шею сломал. Остальных — кого за лицо, кого в шею кусал. Любая рана обрекала людей на превращение в нежить, после крайне мучительной смерти. Они кричали, а раны, только полученные, уже начинали гноиться и зловонить.
Глава 23. "Пламя".
— Семерых, Малик. Один Гуль, убил семерых мужиков. Считая тех, кого пришлось добить. Пока разбирались с ним, успели подойти передние. Четыре гуля ещё. Слава миру, он не оказались столь сильны. Осталось трое мужиков против трех десятков гнилушек, уже подошедших вплотную. Жены отчаянно защищали уже мёртвых своих мужей, бестолково коля вилами в грудь мертвякам. Всех погрызли.
Большую часть боя, когда ещё не всех гулей добили, была для меня тьмой. Не мог смотреть на все это пятилетний пацан. И не смотрел. Только слушал крики боя и боли.
"— Не смей! Боромир, сиди молча, что бы не услышал. Сиди, молю, тебя, и не двигайся. А-а-а."
— Это же была… Это была моя мать. Малик, единственное, что я помню, это крики невыносимой боли и надежды, и как мертвяк чавкал, когда жрал ее. Потом внезапно, после бесконечного времени, я услышал хруст и сиплое дыхание. Шевеление в телеге прекратилось.
Наверное, то, что я дернулся от страха, и спасло меня. Тихон откинулся шкуру в сторону шкуру и заметил меня.
"— Малец, прошу, скажи что тебя не покусали."
— Он вертел меня то так то сяк. Не найдя ни малейшей царапины, он велел лежать под шкурой дальше.
Еле слышимые мольбы о пощаде прервали причитания Тихона:
"— Простите, родненькие, коли не добить, вы все мертвяками обернетесь и выводить род человеческий станете. Освобождая вас от жизни, я спасают вас от неё в обличье монстров. Да прибудет с вами покой и процветание в следующей жизни." — Говорил он в конце.
Боромир замолчал и продолжил лишь лишь когда солнце основательно взялось за день.
— Не проси, Малик, моей первой истории продолжения. Дальше я помню себя лишь в казарме. И то, только после нескольких недель жизни на казенных харчах. Говорили, силком меня кормили первую неделю. А повторно я разговаривать начал лишь к семи годам. Когда лёгкий труд поручать мне стали, да грамоте учить. Труд он лечит. Иногда даже, когда розгами бьют по рукам за ошибки в письме и то лечит. Хоть какое внимание, похожее на родительское, хоть и не самое лучшее.
В этот момент я осознал, что все люди смертны. И даже жизни богов бесконечно долги только лишь для людей и всех, кто ниже эльфов.
Никто не вечен, даже с душой. Теперь стало понятно, куда деваются боги после смерти, раз не возрождаются. Их высасывают новые боги.
А мои родители ушли спокойно. По сравнению с моими караванными попутчиками. Или попутчиками ребёнка-Боромира.
Мне казалось, что страхов натерпелся столько, что ничего не удивит. Видимо, все ещё впереди.
— Нам стоит спешиться за несколько километров.
Это казалось логичным.
— Нужно не только подготовиться, но и скотину обеспечить защитой, иначе волки, али медведи могут пожрать. Спешиваемся. Перекур. Поедим немного, и лошадей напоим. Пущай скотина пощиплет траву. Овёс оставим на вечер.
— Так вот зачем погремушки брали.
— Да, забей колья в землю, к ним привяжи.
С этого короткого перерыва прошло ровно двое суток.
— Полдня пути ещё. Как увидим деревню, она на склоне, поч и в самой низине, отойдем из зоны видимости, там и оставим лошадей.
— Вместе с поклажей?
— Не бойся. Новость об оборотнях в этом краю разлетелись конными почтальонами по окрестностям. Сюда не сунутся даже самые отчаянные. Для вещей — это самое безопасное место. Только когда зачистим, можно будет прислать людей собрать скраб полезный — инструменты в основном. Да урожай, что сохранился. Жаль только, что посевная прошла уже. Поля обрабатывать на таком расстоянии никто не будет. Но они всё равно будут долго плодоносить.
— Это почему?
— Кипреево зерно. Мелкое, с ним никто не связывается, когда пшеница есть. Но если кто надумаете сюда переехать за лучшей судьбой — смело можно перед концом сбора урожая это делать. Поля как были так и будут усыпаны зерновым кипреем.
— Никогда о таком зерне не слышал.
— Вся соль сводится к тому, что урожай сеют раз в несколько лет. Скорее — просто подсеивают. Это самая полезная трава, Малик. К тому же, хрен его выведешь сразу, даже если захочешь.
— Дивно, как сорняк.
— Говорят, его вывели люди ещё до прихода магии в наш мир. Но не успели, видимо, сделать достаточно плодовитым.
Боромир достал пузырек из перевязи на поясе и пальцем смазал круп коня волчьей мочой. Специально для этого в городе держали пару волков с щенячьего возраста, но с цепи их никогда не отпускали.
— Боромир?
— Что?
— Я вижу дома.
— Отходим за тот малый лесок. — Кивнул он чуть назад вправо.
Земля здесь более плодовита, видно сразу. С чем это связано — не знаю. Но трава здесь выше пояса, не то что у нас — чуть выше колена. Воможно, раньше здесь проходило широкое русло реки. Старался ступать аккуратно, чтобы не попасть на кочки или в кротовые ямки, но то лишь боязнь повторно повредить ноги.
— Малик, смотри в сторону домов и меж деревьев вокруг. Помнишь, что читал об оборотнях?
— Любят сторожить людей и как звери — из лесной засады, и как разбойники, поджидая их в собственных домах.
— Высматривай их там, где читал. Идем медленно. И прислушиваемся.
Дома издалека вовсе не выглядели брошенными. Будто вся деревня ушла в лес за природными дарами. Единственное, что насторожило бы случайных путников — не слышно звуков животных. Молчала скотина. Только дикие птицы спокойно насвистывали свои мелодии.
— Я захожу в дом — осматриваю. Ты сторожишь. Пока не удостоверимся в безопасности, не разговариваем, ведем себя максимально тихо.
Околица была огорожена врытыми деревянными бревнами, заточенными сверху. Перед ними был еще ряд наклонных жердей, как копий, смотрящих в нашу сторону остриями. Выглядело со стороны это…несколько агрессивно. Полагаю, ни один дикий зверь не подойдет и сразу скроется, едва увидев такие стены. Животные очень боятся острых предметов.
В распахнутых воротах, стоящих таким же монлитом, словно только что собранные, красовались следы когтей. Медвежьих, подумал бы я, если бы не знал, что за твари вышли отсюда.
